Пушкин и финансы - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Триста пятьдесят-четыреста рублей золотом в месяц были деньги немалые, но они отнюдь не указывали на «богатство» и никак не заслуживали того огромного количества восклицательных знаков, которое расставлено иными исследователями вокруг «сказочных гонораров» Пушкина.
«Червонец за стих!» – этим упрекали поэта его современники. В какой-то мере это же продолжает удивлять многих и сегодня. А дело-то все шло о четырехстах рублях в месяц. Повторяю, сами по себе это немалые деньги, но если учесть, что за последнюю свою квартиру в Петербурге поэт платил в год по контракту 4300 руб. ассигнациями, или около 125 руб. золотом в месяц (а до этого еще дороже), то вряд ли то, что оставалось Пушкину, заслуживало какого-либо восклицательного знака.
Барону Брамбеусу (О. Сенковскому) Смирдин платил 15000 руб. ассигнациями в год только за одно редактирование «Библиотеки для чтения». Крупные чиновники (не говоря уже о министрах и губернаторах) получали значительно больше, причем обеспечивались квартирой.
Нельзя, разумеется, не напомнить, что в это же самое время труд «маленьких людей» оценивался вообще в копейки. Гоголевский Акакий Акакиевич получал 400 руб. в год или «около того», как писал автор «Шинели».
Труд рабочего расценивался и того дешевле, а крепостные крестьяне гнули спину от зари до зари за черствый кусок хлеба. Это и было одним из самых нетерпимых противоречий крепостнического государства.
Но и литературный заработок Пушкина, не подкрепленный доходами от родовых имений, «высочайше пожалованными» арендами и «пенсионами», в условиях петербургской жизни с семьей, с необходимостью по долгу службы появляться при дворе, давал возможность вести лишь весьма среднее существование, никак не соответствующее положению первого поэта России.
К тому же заработок Пушкина не был регулярным. Деньги приходили к поэту по пословице «Когда густо, когда пусто, когда нет ничего». Да и сам поэт лишен был всякой расчетливости и какого бы то ни было «умения жить». В воспоминаниях А. П. Араповой можно найти по этому поводу такие строки:
Считать он [Пушкин] не умел. Появление денег связывалось у него с представлением неиссякаемого Пактола, и, быстро пропустив их сквозь пальцы, он с детской наивностью недоумевал перед совершившимся исчезновением. Часто вспоминала Наталия Николаевна крайности, испытанные ею с первых шагов супружеской жизни. Бывали дни, после редкого выигрыша или крупной литературной получки, когда мгновенно являлось в доме изобилие во всем, деньги тратились без удержа и расчета, – точно всякий стремился наверстать скорее испытанное лишение. Муж старался не только исполнить, но предугадать ее желания. Минуты эти были скоротечны и быстро сменялись полным безденежьем, когда не только речи быть не могло о какой-нибудь прихоти, но требовалось все напряжение ума, чтобы извернуться и достать самое необходимое для ежедневного существования.
Некоторые из друзей Пушкина, посвященные в его денежные затруднения, ставили в упрек Наталии Николаевне ее увлечение светской жизнью и изысканность нарядов. Первое она не отрицала. но всегда упорно отвергала обвинение в личных тратах. Все ее выездные туалеты, все, что у нее было роскошного и ценного, оказывалось подарками Екатерины Ивановны [Загряжской, фрейлины, тетки Наталии Николаевны]. Она гордилась красотой племянницы; ее придворное положение способствовало той благосклонности, которой удостаивала Наталию Николаевну царская чета, а старушку тешило, при ее значительных средствах, что ее племянница могла поспорить изяществом с первыми щеголихами[749]’ III.
Пушкин безмерно тяготился своим петербургским существованием и мечтал уехать в деревню, отдаться творчеству, которому мешала суета светской жизни. Именно в 1834 г. поэт пишет замечательное стихотворение:
Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить, и глядь – как раз – умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля —
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег[750].
Под влиянием этих настроений Пушкин делает попытку порвать с Петербургом и подает «в отставку» с тем, впрочем, условием, что ему и впредь будет разрешено работать в архивах, в которых поэт видит огромное количество материалов для своих будущих работ.
Царь лицемерно согласился на «отставку», предупредив, однако, поэта, что она неминуемо повлечет за собой запрещение заниматься в архивах. Пушкин вынужден был с извинениями взять просьбу об «отставке» обратно.
И опять завертелась карусель светской жизни. Не очень дальновидный Плетнев писал в 1833 г. Жуковскому: «Вы теперь вправе презирать таких лентяев, как Пушкин, который ничего не делает, как только утром перебирает в гадком сундуке своем старые к себе письма, а вечером возит жену по балам, не столько для ее потехи, сколько для собственной»[751].
Но что знал Плетнев о душевных переживаниях поэта? И меньше всего Пушкина можно упрекнуть в ничегонеделании.
Но заботы о содержании семьи отрывали поэта от письменного стола. В конце сентября 1835 г., находясь в Михайловском, Пушкин пишет жене в Петербург:
«А о чем я думаю? Вот о чем: чем нам жить будет? Отец не оставил мне имения; он его уже вполовину промотал; ваше имение на волоске от погибели. Царь не позволяет мне ни записаться в помещики, ни в журналисты. Писать книги для денег, видит бог, не могу. У нас ни гроша верного дохода, а верного расхода 30 000»[752].
Последняя сумма указана Пушкиным в ассигнациях, и она ровно вдвое больше рассчитанного нами его годового литературного заработка. Отсюда и все долги Пушкина.
Письмо это, кстати, отвечает на обычные вопросы, которые возникают у людей, знакомящихся с биографией поэта: А как же принадлежащие семье Пушкина имения Михайловское, Болдино? Наконец, что-то принадлежало и жене Пушкина, происходившей из богатейшей семьи помещиков Гончаровых? Где же это все?
Все это было в прошлом. Имения эти, как и писал Пушкин, были промотаны дедами и отцами, заложены и перезаложены. Поступающие доходы от рабского труда крепостных (тоже заложенных) шли на уплату процентов по залогам и на поддержание ничего не умеющих делать, но «мотающих» последние крохи родичей.
У Пушкина был такой же, не
