Город Анатоль - Бернгард Келлерман

— Ну, своему старику я покажу, как пьянствовать! — буркнула матушка Гершун и грозно подбоченилась. — Я его живо отучу!

Но что такое с Гершуном? Он остановился, постоял, словно что-то мучительно припоминая, потом вдруг как-то обмяк и плюхнулся в большую лужу, — в этот день была оттепель. Обе соседки захохотали как бесноватые.

— Я ж говорила, — он здорово нагрузился, — сказала тощая старуха.

— Пьян в стельку! — злорадно поддержала ее зобастая и заржала, как кобыла.

Матушка Гершун приняла еще более воинственную позу. Она вся побагровела, и глаза ее стали колючими, как иголки.

— Ну пусть он придет домой! — только и сказала она. Гершун стал на четвереньки, затем поднялся и, спотыкаясь и распевая какую-то песню, побрел дальше. Вид у него, действительно, был очень смешной, и обе соседки опять засмеялись.

— Когда они налижутся, они всегда поют. Мой старик, когда пьян, тоже начинает горланить. А Стефан-то, Стефан! Посмотрите-ка на него!

— Я ему отобью охоту петь! — прошипела матушка Гершун вне себя. Насмешки и хохот соседок всё больше бесили ее.

А Стефан приложил руку ко рту и начал трубить. Но, подняв воображаемую трубу, он опять потерял равновесие. Теперь он никак не мог двинуться вперед, а только пятился, пока не наткнулся на толстый тополь. Обе женщины корчились от смеха: Стефан никак не мог оторваться от дерева. Он точно приклеился к огромному тополю, так, что казалось, будто он несет его на спине.

Но тут у матушки Гершун лопнуло терпение. Она подбежала к Стефану и схватила его за шиворот. Она зубами скрежетала от бешенства.

— Я тебя отучу напиваться как свинья! — визгливо крикнула она и потащила его через улицу к дому.

Гершун не понимал, что с ним происходит, и обе женщины заливались смехом:

— Ох, потеха! Ишь как разошлась!

В сенях лежало кнутовище. Матушка Гершун схватила его и принялась обрабатывать Стефана.

— Из-за тебя меня на смех подняли, ты, навозная куча! — кричала она. — И кто надо мной издевался из-за тебя? Эти нищие бабы!

Она протащила Гершуна через сени во двор и толкнула его в курятник. Бедняга Гершун растянулся на полу курятника, и его нарядный черный костюм весь запачкался. Куры в ужасе бросились врассыпную и взлетели на прислоненную к стене лестничку. Но когда Гершун перестал ворочаться (его жена заперла дверь на задвижку) и спокойно заснул, куры снова спустились на землю. Они знали Гершуна и нисколько не боялись его. В конце концов они забегали по его спине, клюя зерна, приставшие к грязному сюртуку. Ведь Гершун упал перед этим в лужу с конским навозом.

Гершун спал глубоким, безмятежным сном. Он не думал больше о том, что буровые вышки выгоняют его со двора, что он продает свою усадьбу, он обо всем забыл, даже о кнутовище и о тополе, который нес на спине. И не чувствовал, что куры мирно расхаживают по нему.

XXXIII

— «Les Pierrots sont trompeurs»Ссылка15, — пела черненькая француженка. Собственно, она не пела, а скорее декламировала. И вдруг открылась дверь, и кто же вошел? Гершун. Почему бы Гершуну и не зайти хоть разок в «Парадиз»? Он многих привозил сюда и не раз видел эти красные окна. За ними раздавался смех, часто пели цыгане. «Там, должно быть, очень весело», — думал Гершун. И вот теперь он здесь. Но, переступив порог, он струхнул. Роскошь обстановки, красные стены и множество ламп испугали его. Красавица с голыми плечами стояла за стойкой бара и смотрела на него большими удивленными глазами. Чего бы он не дал теперь, чтобы опять очутиться снаружи! Но уйти уже было невозможно, и он забился в угол возле двери и сел так, что его почти не было видно. Его мучила страшная жажда, но ведь у него, пожалуй, не хватит духу подозвать кого-нибудь из этих хорошеньких дамочек, нет, не хватит. И вдруг выходит какая-то блондиночка, настоящий ангелочек, Гершун таких в жизни не видывал, та, что декламировала стихи. И опять эта дама за стойкой так странно посмотрела на него, а затем выплыла в соседнюю комнату. «Вот теперь тебя и выкинут отсюда!» — подумал Гершун и даже обрадовался, так как это был самый простой способ убраться. Но чья это рыжая голова выглядывает из дверей? Да ведь это Ксавер! Откуда вдруг взялся тут Ксавер? Ну как же ему не знать Ксавера, сотни гостей подвез Гершун к дверям «Траяна», когда Ксавер служил там. И вдруг Гершун почувствовал, что он спасен: Ксавер поздоровался с ним и пожал ему руку.

— И ты здесь, Гершун?

— Да вот, пришел!

— Ну что ж, поздравляю. Ты ведь продал усадьбу?

— Да, продал.

— Яскульский был здесь минут десять назад. — Ксавер усмехнулся: — Старик сильно под градусом. Вы, должно быть, изрядно выпили?

Гершун весело засмеялся.

— Да, мы сегодня выпили неплохо. И пили только сливянку, одну только сливянку, — похвастался он.

Он вдруг почувствовал себя спокойно и уютно. Выпили, выпили! Поторговались и выпили! Ну, может быть, выпили и лишнего... А его старуха сразу набросилась на него с кнутовищем. И проснулся он в курятнике. Прямо оттуда он и пришел сюда: выломал несколько досок и вылез. Он хорошо всё помнит.

Он охотно рассказал бы Ксаверу всю историю, но не успел, так как Ксавер вдруг пристально посмотрел на него своими птичьими глазами и с ужасом воскликнул:

— Господи боже мой, да где ты был, Гершун? Ты весь в навозе и перьях.

— А я зашел ненадолго на конюшню, посмотреть, всё ли в порядке с лошадьми.

— Вот оно что, — сказал Ксавер. — Разве у тебя в конюшне и куры? Постой-ка, я принесу щетку. Или лучше пойдем со мной в другую комнату. Там нам никто не помешает.

Гершуна мучил страшный голод, такой голод, какого он, кажется, никогда в жизни не испытывал. Он решил заказать порцию венского шницеля, нет, лучше сразу две порции! И выпил две рюмки водки. Вдруг что-то щелкнуло в деревянном ящике на стене, затем громко засвистело, и какая-то женщина запела звонким голосом, точно она стояла рядом с ним. Вот так чудеса! Затем открылась дверь, и та самая маленькая брюнетка, которая пела, когда он пришел, вбежала приплясывая и напевая.

— Добрый вечер! — сказала она, очень смешно выговаривая слова, но всё-таки он понял ее. — Как вы себя чувствуете?

Гершун поднялся с места, как того требовали приличия, и не смел больше сесть. От смущения он не мог сказать ни слова. Но тут, слава богу, пришел Ксавер. Он принес бутылку вина и две рюмки и поставил всё это на стол, а черненькая сказала:

— Можно мне немножко глотнуть?

«Глотнуть»? Ну разумеется, можно! Глотка у этой маленькой брюнеточки — благослови ее бог! — была, как видно, неплохо устроена: она выпила несколько рюмок, не поперхнувшись, а затем спросила, не угостит ли он ее бокалом шампанского. Она была француженка. Ну конечно, Гершун заказал ей шампанского. Потом она подсела к Гершуну, взяла рукой полшницеля с тарелки и съела его.

— Ах, какой ты смешной! — сказала она Гершуну и потянула его за кончики усов.

Гершуну понравились ее волосы. Они были иссиня-черные, как вороново крыло. И он рассказал, как у него был когда-то вороной конь — совсем маленький конек. Так у коня была такая же черная грива, как у барышни. Француженка расхохоталась и никак не могла остановиться.

— Ах, до чего же ты смешной! — восклицала она.

А Гершун набрался храбрости и пустился рассказывать дальше про своего вороного. Этот конь был довольно хитрая тварь. Когда, бывало, надо его запрягать, как вы думаете, что он делал тогда? Он ложился прямо на землю, и тут уж пиши пропало. Бей его сколько хочешь — ему нипочем! Тогда Гершун брал пучок соломы и зажигал его. Как только вороной увидит огонь — гоп! — вот он уже и встал. А потом достаточно было ему только показать солому.

— О, вы очень опасный человек! — воскликнула француженка, которая тряслась от смеха. — Надеюсь, вы не принесли с собой соломы?

Нет, соломы у него с собой нету.

А затем вошел номер второй, блондинка, ангелочек, которая декламировала стихи, а затем номер третий — тоже блондиночка, а затем номер четвертый, та была ни блондинка, ни шатенка, можно, пожалуй, сказать, что у нее были зеленые волосы. Гости в «Парадизе» разошлись. Гершун мог довольствоваться обществом четырех дам. Это был точно какой-то сон. Гершун блаженствовал. Девицы смеялись и спрашивали, можно ли им чего-нибудь глотнуть. И Ксавер наливал рюмки, и девицы лакали шампанское — ну точь-в-точь как ягнята пьют воду.

— Пейте, пейте, мои ягнятки! — смеялся Гершун. Вытащив из бокового кармана конверт, он бросил его на стол. — Деньги у меня есть! — кричал он. — Считайте сами: двадцать тысяч крон.

И в самом деле, в конверте было двадцать новеньких банковых билетов. Девушки поглядывали на него с благоговением, как на Библию.

— Всё это надо пропить! — кричал Гершун. И он затянул свою любимую, песенку. — Эй ты, Ксавер, ягнятки хотят пить! Старуха меня отлупила кнутовищем, слышите, дорогие деточки? Бросила меня в курятник и заперла там, как собаку, чертова ведьма. Ну вот я теперь и пропью все деньги. И она больше никогда не увидит Гершуна. Вот дело-то какое!