Чёрный о красных: 44 года в Советском Союзе - Роберт Робинсон

Наконец мой красный заграничный паспорт был найден. Я вздохнул с облегчением. Поездка в Африку теперь представилась мне более реальной. Секретарь принялся медленно, методично сверять данные двух моих паспортов. Потом он поднял на меня глаза и сказал: «Поздравляю вас, товарищ Робинсон. Мы выдаем вам паспорт для поездки в Республику Уганда, сроком на сорок пять дней. Желаю вам хорошего отдыха». Не выпуская паспорт из рук, он продолжил: «Но вначале вы должны ознакомиться с определенными правилами поведения, которым вы должны следовать, находясь за границей. Вы обязаны высоко нести честь и достоинство гражданина СССР; вы должны внимательно и постоянно следить за своим внешним видом, быть всегда опрятным и аккуратным; не злоупотреблять спиртными напитками; избегать сомнительной компании. Вот инструкция, прочитайте ее внимательно и, если вы с ней согласны, распишитесь».

Я сделал все, как он сказал, подписав две карточки с инструкциями. Одну он взял себе, а другую вложил в мой паспорт. «И вот еще что, — добавил он, — с собой можете взять два костюма, три рубашки, три комплекта нижнего белья, три пары носков, три галстука, четыре носовых платка и две пары обуви. Должен вас предупредить: если вы возьмете больше вещей, чем положено, их у вас конфискуют». Он протянул мне очередную инструкцию, которую я подписал. Затем вложил в паспорт две зеленые квитанции с какими-то цифрами и сказал: «Эти бумаги отнесете в сберкассу и получите валюту, которой вам должно хватить на время пребывания в Уганде. Кроме того, все граждане, выезжающие за границу, обязаны пройти вакцинацию. Вот направление в поликлинику. Завтра в 10:00 явитесь с ним по указанному здесь адресу. После того как все это сделаете, придете с паспортом и справками о прививках в агентство “Аэрофлота” в гостинице “Метрополь” и купите билеты на самолет». Со словами: «Желаю вам доброго пути, приятной поездки и благополучного возвращения», он протянул мне паспорт и все бумаги.

Не помню, как я вышел из ОВИРа, как очутился на улице. Хотя до конца рабочего дня оставалось еще несколько часов, на завод я не вернулся, а поспешил домой. Дома запер дверь, достал из кармана паспорт и долго сидел, не сводя с него глаз. Год за годом я подавлял в себе все сильные чувства — и не только отчаяние, но и восторг, воодушевление, радость. Ради самосохранения нужно было сдерживаться, чтобы, с одной стороны, уберечь себя от страданий, а с другой — не наделать глупостей, как это свойственно человеку в подавленном или возбужденном состоянии. Но тут я наконец дал себе волю. Это было ни с чем не сравнимое чувство. Эмоции захлестнули меня. Мной овладела радость, настоящая радость! Мне хотелось скакать, танцевать, плакать, кружить по комнате, подпрыгивать и щелкать в воздухе каблуками, кричать во весь голос. Я держал в руках билет на свободу, к которой стремился больше двадцати восьми лет. Я упал на колени и возблагодарил Господа. Роберт Робинсон, неженатый и одинокий, маленький чернокожий человек, беззащитный и беспомощный, одержал победу в борьбе с могучим колоссом, самой сильной государственной диктатурой на свете.

Но мне еще предстояло выбраться отсюда. «Ты пока никуда не уехал», — сказал я вслух. Усилием воли я заставил себя успокоиться и напомнил себе, что я все еще в Советском Союзе, в стране вездесущего КГБ. Решил, что как только ступлю на землю Африки, сделаю все, что в моих силах, чтобы никогда не вернуться в СССР. Скорее умру, чем вернусь сюда. Я принялся искать место для тайника, чтобы ни один взломщик из КГБ не отыскал паспорт, пока я буду на заводе. Представил, как прихожу в ОВИР, сообщаю, что потерял паспорт, и слышу в ответ: «Товарищ Робинсон, вы снова играете с нами в свои игры. У вас уже был паспорт, а вы решили не уезжать; теперь мы пошли вам навстречу и выдали вам новый паспорт, а вы говорите, что потеряли его. В данной ситуации мы больше ничего не можем для вас сделать. Разговор окончен! Идите!»

Я задернул плотные бордовые шторы на окнах, чтобы никто из дома напротив не смог увидеть, что я делаю. Целый час я искал подходящее место для тайника. Наконец, отклеил обои, внизу, за диваном, приложил к стене паспорт и снова приклеил обои. Оставалось только доделать все дела и считать дни до отъезда.

Глава 32

Свобода!

Утром, едва я вошел в цех, меня позвали к мастеру участка. С напускным радушием он пожал мне руку: «Поздравляю вас с предстоящей поездкой за границу». Такой обходительности я никогда раньше за ним не замечал. «Должен вас предупредить, — добавил он, — что мы не сможем вас отпустить до тех пор, пока вы не закончите начатую вами работу».

Задача была сложной. Я проектировал приставку к цилиндрическому шлифовальному станку… Мне предстояло сдать чертежи 162 деталей с подробным указанием размеров и допусков. И это еще не все. По словам мастера, все до единого чертежи, все размерные данные должны пройти проверку и получить одобрение главного конструктора, и только после этого начальник цеха подпишет приказ об отпуске. Коммунисты со всего завода на партийном собрании приняли решение отпустить меня в Африку, и вот теперь оказывается, что завод сохранил за собой право сорвать мою поездку.

Я принялся лихорадочно работать — и во время смены, и сверхурочно, пока не закончил свой проект. По вечерам, дома, собирал чемодан. Одежду уложил быстро, зато долго возился со своей технической библиотекой, решая, какие из книг могут понадобиться в Кампале, если придется работать в техническом училище. Разумеется, приходилось соблюдать осторожность и ограничиться лишь самыми необходимыми учебниками и пособиями, чтобы не вызвать подозрения, что я решил не возвращаться в Союз и вывожу свои вещи из страны.

Однажды вечером, уложив, наконец, книги, я собрался просмотреть свои бумаги, чтобы решить, какие из них захватить с собой. Однако конверта, в котором я их хранил, на полке в шкафу не оказалось. В конверте было письмо Маркуса Гарви, которое он прислал мне из тюрьмы в Атланте, удостоверение депутата Моссовета, старый британский паспорт, дорогое для меня письмо от одной мулатки, родившейся в России, и вырезка из западной газеты о чернокожих, живших в тридцатые годы в СССР. Несколько ночей подряд я искал конверт: посмотрел на всех полках, заглянул во все уголки, во все стаканы и кружки, во все карманы и даже перелистал все книги — а их у меня было несколько сотен. Безуспешно! Не сомневаюсь, что конверт попал туда же, куда и письмо к президенту Туре.

Тем временем я составил список предотъездных дел и начал ими заниматься. В поликлинике все прошло без проблем. Мне сделали несколько прививок и выдали все необходимые справки. В сберкассе в обмен на зеленую бумажку из ОВИРА я получил причитающиеся мне 176 долларов — сумму, на которую, по их расчетам, можно было прожить сорок пять дней в Уганде. Ясно, что этих денег мне едва-едва хватило бы только до конца срока и ни днем дольше. Однако даже если бы мне выписали 10 долларов, я бы все равно уехал. Жаль, конечно, что уезжая из СССР, я терял пенсию (133 доллара в месяц), тысячу двадцать рублей, которые лежали на моем счете в сберегательной кассе, и несколько очень дорогих для меня вещей. Я знал, что за все хорошее надо платить, и не жалел о потерях. Отдал бы все, лишь бы мне удалось остаться в Уганде и стать свободным. Я думал, что — как это ни печально — в Америку мне уже никогда не вернуться, но любая страна вне сферы влияния СССР была для меня бесконечно желаннее советского плена.

В гостинице «Метрополь» я купил билеты на самолет «Аэрофлота». Сначала в кассе проверили паспорт и справки о прививках, и только после этого взяли с меня 820 рублей (924 доллара) за билеты. Обидно было платить за обратный билет, ведь возвращаться-то я не собирался! Самолет в Уганду летал только раз в неделю. Я должен был вылететь 13 февраля в десять вечера. Выходя из гостиницы, подумал: «На всю жизнь запомню эту дату, 13 февраля».

На следующий день мне предстояла приятная обязанность — получить в посольстве Уганды въездную визу. Стоило переступить порог посольства, и я почувствовал, как напряжение оставляет меня.

Вся процедура получения визы заняла несколько минут. Когда я беседовал с поверенным в делах, ко мне подошел еще один угандиец и пригласил прийти в день отъезда на обед в посольство. Как же приятно было оказаться среди людей, способных безбоязненно проявлять заботу и внимание. Я чувствовал, как избавляюсь от страха, не покидавшего меня сорок четыре года.

12 февраля, накануне отъезда, я позвонил в посольство, чтобы убедиться, что приглашение остается в силе. Осторожность и страх все еще жили во мне, поэтому я не рискнул звонить из дома. Я давно подозревал, что мой телефон прослушивается, и позвонил из телефонной будки. В посольстве удивились звонку и подтвердили приглашение.

Я был счастлив. Это было настоящее, искреннее, ничем не замутненное счастье. Как же хорошо дать волю чувствам, не сдерживаться, не стараться убедить себя в том, что оттаявшую было надежду скоро снова скует мороз советского полицейского государства, и нельзя позволить ей расцвести. Впервые появилась уверенность, что я скоро уеду. У меня было все, что для этого требовалось, — паспорт, билет на самолет, справка о прививках и бумаги, необходимые для прохождения таможенного контроля. Наверное, такое простое и такое приятное ощущение счастья испытывают только свободные люди, думал я.