Грязная любовь - Меган Харт

– Я просто не хочу.

Дэн изучал мое лицо. Его ладонь легла мне на щеку, затем опустилась на шею. Я ждала, что сейчас он либо засмеется, либо нахмурится. Начнет настаивать на своем, продолжит этот неприятный для меня разговор – мужчины не любят отказов.

Он откинулся назад, расстегнул рубашку, снял ее и бросил на кресло, что стояло рядом с диваном. Я уже знала, как выглядит его тело. Помнила его вкус и запах, помнила, какая гладкая у него кожа. На груди она была светлее, чем на руках. На плечах, как и на носу, были веснушки, хотя и темнее по цвету. Он не обладал выдающимися бицепсами, но живота у него не было. Слегка вьющиеся посередине груди волосы в форме буквы V были темнее волос на голове, окружая темные кружочки сосков, спускаясь и становясь гуще к животу, скрываясь под брюками.

Дэн согнул руку, показывая мне локоть.

– Соккер, девятый класс. – Шрам, на который Дэн указывал, располагался в складках кожи и остался бы незаметен, если бы он об этом не сказал. – Ударился о камень, когда нагнулся, чтобы бросить мяч. – Он поднял руку, немного поворачиваясь ко мне боком, на котором отчетливо выделялись маленькая ямочка и четыре шва, отличающиеся цветом от остальной кожи. – Я удалил родинку. У врача-практиканта это получилось не очень удачно. В результате ему пришлось наложить четыре шва вместо двух. – Дэн повернулся ко мне другим боком, указывая на место ближе к талии. Там тоже была родинка, но гораздо больше и темнее остальных. – Мне велели за ней присматривать, но пока она ведет себя хорошо.

– Зачем ты мне все это показываешь? – спросила я, хотя и была заворожена устроенным мне Дэном пошаговым показом недостатков своего тела.

Он постучал у основания шеи, и я внезапно увидела там еще один шрам, хотя он, конечно, не мог возникнуть из ниоткуда – просто до этого момента он ускользал от моего внимания.

– Ожог на пикнике. Мы с братом фехтовали вилками для маршмеллоу,[9] и он меня проткнул.

– Бог мой! – Я моргнула, представив, каково это, невольно поднесла руку к горлу.

– Болела, зараза, как не знаю что. Хорошо еще, что он не проткнул мне яремную вену, а то я бы скончался от потери крови.

Я коснулась шрама.

– Действительно повезло.

Дэн взял меня за запястье и положил руку себе на грудь.

– Как мне думается, Элли, шрамы служат лишь доказательством, что умирают не от всех ран.

Я чувствовала под ладонью сильные, ровные удары его сердца. Взглянула ему в глаза, убрала руку, расстегнула рубашку и положила ее рядом с его. Заведя руки назад, на манер птичьих крыльев, как вынуждены делать все женщины, я расстегнула лифчик и кинула его поверх своей рубашки. Полуобнаженная, посмотрела ему лицо.

Дэн положил руки мне на плечи, лаская большими пальцами выступающие ключицы. Его взгляд прошелся по моему телу, сантиметр за сантиметром, после чего коснулся отметины над левой грудью.

– Витая решетка, – объяснила я. – Я была невнимательна.

Дэн провел подушечкой пальцев по отметине, на тон темнее остальной кожи, наклонил голову и поцеловал ее. Я сделала глубокий вдох, но вырываться на этот раз не стала. Он провел пальцем между грудей к животу. Встретив еще один шрам, накрыл его ладонью.

– Аппендицит? – предположил он.

Я кивнула. Он улыбнулся и, слегка касаясь губами, хотя и не щекотно, поцеловал и этот шрам. Снял с меня юбку и так же, как это сделала бы я, аккуратно положил ее поверх рубашки и лифчика. Подавшись назад, он расстегнул молнию на брюках, которые мы сняли с него вместе. Почти одновременно сняли трусы. Мое дыхание стало прерывистым от охватившего меня волнения, хотя мы уже много раз видели друг друга обнаженными.

Дэн указал на тонкий, белый, зигзагообразный шрам рядом с пахом:

– Терновый куст.

– A-ay…

Он усмехнулся.

– Я голышом плескался в соседском пруду, когда он вышел с дробовиком. Я обнаружил, что лишился части своей кожи, на следующий день.

Я дотронулась до шрама, и его наполовину восставший член задрожал, как натянутая струнка.

– Ты не мог плескаться нагишом один.

– Ну да. Я был с его дочкой.

Я рассмеялась.

– Тогда дробовик в его руках легко объяснить.

– Точно. Я также познакомился с ядовитым плющом. Было не смешно.

– На твой…

– Ага, – кивнул Дэн.

Я вздрогнула.

– Да уж, не позавидуешь.

– Это точно – завидовать тут нечему. Хотя тогда я узнал и оценил вяжущие свойства каламинового лосьона… – Он согнул ладони лодочкой и нанес пару ударов воображаемому сопернику.

Я снова засмеялась и покачала головой.

– Нисколько не сомневаюсь.

Дэн указал еще на один шрам на голени:

– Сломал ногу, упав с велосипеда.

– Нехилый такой багаж, – ласково пробормотала я. – Ты был такой неугомонный?

– Мама не знала, куда направить мою энергию. – Он положил руку на внутреннюю поверхность моего бедра, рядом с родинкой на более бледной коже. – Она в форме сердечка. Ты знаешь?

– Знаю.

Дэн погладил бедро, не делая в этот раз попыток его поцеловать.

– Почему ты ее не любишь? Она симпатичная.

Я покачала головой.

– Просто не люблю, и все.

Он как будто остался удовлетворен моим ответом и снова отправился в зрительное путешествие по моему телу, по его впадинкам, отметинам и узорам на коже. Я не стала возражать, позволяя ему смотреть на себя и стараясь удержаться от румянца и не задрожать, когда Дэн словно запоминал взглядом доказательства того, что, хотя мне и не удалось избежать травм, я сумела выжить.

Он повернул мое правое запястье тыльной стороной ладони вниз. Там было две линии на изгибе – одна на месте перехода запястья в ладонь, другая пониже. Рядом с естественными линиями тела был еще шрам. Кто-то назвал его браслетом, который и в самом деле напоминал своей формой узор, – то, чем можно даже похвастаться. Дэн дотронулся до него и заглянул мне в глаза.

– А это?

– Ошибка. – Я не отдергивала руку, хотя мне нестерпимо хотелось это сделать, прижать к груди, спрятать его. Еще бы его забыть… Но до сих пор мне это пока не удалось.

– Сколько тебе было?

– Восемнадцать.

Дэн кивнул, как будто мой возраст все объяснял. Он повернул запястье левой руки, рисунок которой повторял рисунок правой, правда без браслета. Дэн провел пальцем по коже.

– Только один?

– Я левша. И потом, передумала.

Дэн снова кивнул, взял оба запястья, поднес их к губам, поцеловал их, а я опять подумала, что он должен был почувствовать, как участился мой пульс.

– Рад, что ты передумала, – прошептал он над моими запястьями и посмотрел мне в глаза.

Уже столько раз сбегала, хотя мне больше пошло бы на пользу, не делай я этого. Но я не могу совладать со своим порывом, и не важно, чем он вызван – трусостью или инстинктом самосохранения. А можно назвать его условным рефлексом. Сама я называю это привычкой. Но от привычек можно избавляться.