Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока он говорил, все молчали, многим эти очевидные истины казались невероятной цепочкой совпадений. Верить не хотелось ни в силу котивов, ни в трусость гетерских медивов. Но всё же слова раненого звучали как какой-то неутешительный прогноз. Хва закурил и предложил сигарету говорившему, тот с жадностью затянулся, лающе закашлял, вновь затянулся и его лицо приобрело некий безмятежный оттенок.
– Так в чём же тогда смысл нашей войны, если медивы должны стать котивами? Не кажется ли вам, что это и есть цель Маута? Мы ведь боремся за свою самобытность, – присев рядом с раненым заговорил Лагер, то и дело, выдыхая синеватые кольца табачного дыма.
– В этом вы капитан не правы, мы боремся не за самобытность, мы боремся за жизнь. И тот, кто уже устал и хочет отдохнуть от борьбы уже труп. Как Гетерский союз. Мауту не нужны друзья медивы, ему нужны рабы, он хочет сломить тех медивов, что ценят свою жизнь, превратить их в послушных животных. Поверьте, ему есть, за что нас ненавидеть. Мы всегда притесняли котивов, считая их не полноценными, мы воспитали в них эту злобу. Медивы создали Маута. И теперь мы должны стать котивами не в смысле петь их песни и носить национальные платья их девок, нет. Мы должны стать яростными и кровожадными солдатами. Грызть, бить и умирать во имя партии, лидера, идеологии и тому подобному. Пока сила на их стороне. Вся надежда на вас, фавийцы, вы люди умные и знаете прок в войне. А мы, гетерцы, провалили свою миссию.
– Во многом я с вами должен, к большому сожалению своему, согласится. Но единственное, в чем я с вами не соглашусь, так это в том, что мы должны хоть в чем-то уподобиться нашему врагу. Хоть я и не медив, но точно знаю, что остановит Маута и его свору на этих рубежах. Его остановит дух и сила тех, кто знает, что позади них дома их семей, что там, за Брелимом, живут их матери и отцы, жёны и дети. Вот она, самая сильная идеология, люди будут гибнуть не во имя партии и лидера, а во имя своих дочерей и сыновей. Только с верой и надеждой в сердце мы остановим котивскую чуму и обратим её вспять! – голос Лагера дрожал, но он ни на секунду не сомневался в своих словах. – Если я побегу, то Маут придёт в мой дом, убьёт мою жену и отправит моего ребёнка в трудовой лагерь. Мне есть ради чего сражаться. А вам?
– Мне? Нет, жена у меня стерва, старая и вредная. Дети давно выросли, сын погиб при Круппе, дочь бежала в Ангилью. Нет. Мне нечего рвать задницу ради Брелима, я не хочу спасать его жителей, не считаю, что эти столичные бездельники заслужили столько усилий и смертей. Пусть идут нахрен, прислуживают Мауту, коли раньше были слепы. В жизни за всё нужно платить, сейчас мы платим за нашу глупость.
– Ваша позиция мне ясна. Мне с вами не по пути, я хочу выжить и победить. Вернуться домой в Фавию, и поцеловать жену. Мне некогда вести с вами такие диалоги, боюсь, вы плохо действуете на защитников бункера, разлагаете их ум и ввергаете в панику. Будьте добры, молчите. И тогда я, не дам вам сдохнуть с голоду. Есть будите?
– Я вас тоже понял, капитан. Буду молчать, только дайте пожрать, неделю уже один воздух ем!
Лагер приказал раненым раздать консервы с мясом и кашей, а сам удалился, а уходя, приказав не вступать в диалоги с гетерцами, ввиду их психологических травм. А с неба тем временем посыпали белоснежные хлопья снега, которые падали на раскисшую от тысяч ног землю. Вид был чудесный и в чем-то даже сказочный. Лагер вспоминал, как он любил раньше гулять со своей женой под таким снегом, взявшись за руки и говоря обо всем на свете, каждую минуту признаваясь ей в любви. Но теперь вид был дополнен отнюдь не романтичными вещами, такими как припорошённые снегом трупы солдат, убитых лишь час назад. Но Хва не обращал на все это внимания, он закрыл глаза и вспомнил свою белокурую любимую, которая смеялась и улыбалась при виде белых хлопьев. Он видел её пухлые, розовые губы, вздёрнутый носик и ясные голубые глаза. Представлял, как она его обнимает и нежно целует, вспоминал нежность её рук, и теплоту объятий. Ему безумно хотелось к ней и к его очаровательному сыну, который так любил плавать на его лодке, ловить с отцом рыбу. В те счастливые моменты, Лагеру неважно было, как проводить время, лишь бы вместе. Он снова закрыл глаза и представил день, когда вновь вернётся в свой родной городок, к своей семье, но в этот миг раздался оглушительный грохот, и взор ослепила ярко-красная вспышка взрыва. На голову посыпались куски бетона, поднялись столбы пыли.
Взрывы раздавались с промежутком в несколько секунд, но особого вреда они не причиняли. Это били миномёты передовых муринских отрядов. Толстые железобетонные стены бункера надёжно укрывали защитников от таких орудий. Хва проинспектировал позиции и объяснял особо нервным солдатам, что отвечать никак нельзя, ведь врага они не видят, а противник видимо желает узнать, какое оружие стоит в бункере и какая у него огневая мощь. После затишья, на бункер вновь налетел огненный шквал. Под канонаду разрывов, у Лагера состоялся не самый приятный разговор с командиром фавийского корпуса в Брелиме, генералом Гридо Пфлюком. Капитан сдержано, но с нескрываемой тревогой докладывал об обстановке.
– Нас в
