Музыка сфер - Элизабет Редферн

И тут ему был дарован краткий миг ясности, нежданный путь по бесконечности неба, и он увидел ее столь же четко, как видел два года назад, страшась поверить; как видел ее Гай более недавно, отказываясь НЕ поверить. Она была совсем близко от Беты Стрельца, и он сразу понял, что объект восьмой величины, на который он смотрит, не звезда, капризно мерцающая, но какое-то небесное тело с четким отраженным светом и даже с намеком на диск — и именно там, где предсказали его расчеты.

Возможно, он наблюдает планету.

И затем видение исчезло. Миг ясности оказался преходящим даром, отнятым у него какой-то атмосферной турбулентностью. Но он не усомнился в значимости того, что увидел. Конечно же, он может теперь подарить Гаю де Монпелье уверенность, что его поиски близки к завершению.

Александр закрыл свой здоровый левый глаз и откинулся в бездыханном ошеломлении.

XLVII

Благие звезды, что меня вели,

С орбит сорвались и свои огни

Низвергли в бездну Ада.

В полумиле оттуда Пьер Ротье, остановившись во мраке окраинных улиц столицы, тоже созерцал небо. Над крышами узким серпом висела луна. Ему была видна Капелла в Возничьем, поблескивающая низко на севере, и гигантский красный Антарес точно на юге; но менее известные звезды оставались невидимыми, так как здесь среди теснящихся убогих домов и кабаков Холборна высокие крыши домов заслоняли горизонт, а желтый свет масляных фонарей перед лавками и пивными затемнял ясность неба.

Он пошел домой, ощущая вокруг себя нищих и бездельников и всех прочих, слагающихся в гниющую жизнь Лондона вокруг него. Много дней он рыскал по улицам в поисках сведений, чтобы что-то отослать в Париж, заглядывал в места, где собирались французы, его товарищи по изгнанию, и в кабаки, облюбованные солдатами, и даже в притоны, где напивались недовольные, чтобы шепотом поносить правительство и вполголоса изливать собственные обиды. Но ему не удавалось узнать хоть какую-нибудь малость, которая сняла бы с него страшный гнет неудачи. Везде он словно бы слышал только разговоры об успехах роялистов в Бретани.

Наконец он вернулся в свое жилище, усталый, падший духом, мрачный, как никогда в жизни, и обнаружил, что в темноте Игл-стрит перед его дверью ждет какой-то мужчина. Немедленно насторожившись, Ротье почувствовал, как его пронизала тревога. Затем он поглядел еще раз и узнал Александра Уилмота, толстенького, маленького английского астронома. Уилмот выглядел разгоряченным и жалким, а его круглое лицо, помеченное молочно-белым глазом, совсем побагровело от волнения. Ротье тут же вспомнил про критически важное письмо, которое он так глупо доверил этому человеку. Возможно, Уилмот пришел сказать ему, что вообще письмо не отослал? Горечь неудачи и бессилия захлестнули Ротье, грозя задушить его. Он шагнул вперед и бешено спросил в темноте у дверей:

— У вас для меня какие-то новости? Что-нибудь о письме?

Его тон был таким, что Александр ошеломленно попятился.

— Никаких новостей нет, — наконец сумел он пробормотать. — Собственно говоря, могла произойти некоторая задержка.

— Задержка?

— Мне сказали, что отсылка писем в Париж была отложена на неделю или около того из-за каких-то формальностей. Я крайне сожалею, доктор Ротье. Однако ваше письмо мэтру Тициусу, несомненно, теперь уже доставлено в Париж. Вы хотите, чтобы я отправил еще одно?

Маленький астроном выглядел таким расстроенным, таким смиренным, что у Ротье недостало духу упрекать его дальше. Да и что толку? Его письмо задержалось. Угрожающе. Он глубоко вздохнул, беря себя в руки, и отбросил мысль о своей неудаче. Очень скоро ему придется поплатиться за нее сполна.

— Писем больше не будет, — сказал он негромко. — Почему вы решили меня навестить?

Тут он заметил, что маленький астроном выглядит чрезмерно взволнованным. Листы, которые сжимали его пухлые руки, тряслись.

— Я пришел, — прошептал Александр, — потому что снова ее нашел.

Ротье понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что он говорит про Селену.

Александр было встревожился, что визит его оказался неуместным: доктор держался раздраженно; но мало-помалу Ротье подобрел, пусть даже это стоило ему некоторых усилий. Он пригласил Александра наверх в свои мрачные, но чисто прибранные комнаты и там взял листы, которые Александру так не терпелось показать ему. Разложив их аккуратно на столе у окна, Ротье зажег несколько свечей, затем налил по стакану мадеры для обоих и пригласил своего гостя сесть. Александр опустился на стул, отхлебнул вина и попытался принять спокойный вид, хотя его сердце бешено билось.

Сев у стола, Ротье наклонился над листами Александра и в лучах свечей внимательно проштудировал их. Затем он посмотрел на своего гостя и сказал негромко:

— Вы определили ее орбиту…

— Да! Да! Определил… — Александр сделал огромное усилие, чтобы справиться с собой. Он поставил стакан, подошел к Ротье и тоже наклонился над листами. — Я старался определить ее путь, подбирая параболы к моим и Гая записанным наблюдениям. Вы увидите, посмотрев сюда и вот сюда, что ее орбита почти круглая. У Гая было одно четкое наблюдение, а у меня два. Вместе они дали мне достаточно материала для расчетов. Путь этого объекта не сходен ни с одним из известных небесных тел; наш объект должен быть чем-то посложнее кометы. Сегодня вечером я вел поиски среди ярких звезд Стрельца, как подсказывали мои расчеты…

— И?

Лицо смотрящего на Ротье Александра все еще оставалось красным.

— Я ее увидел, — сказал он.

Ротье выпрямился, не спуская глаз с лица Александра.

— Я использовал телескоп с дополнительным зеркалом, чтобы уменьшить дифракцию, — торопливо продолжал Александр, — как делаю, когда наблюдаю Георгианскую планету. Я заметил мерцание и на какой-то миг решил, что ошибся, что это звезда, а не планета. Изображение сначала было смазанным из-за турбулентности в атмосфере. Краткие летние часы темноты предоставляют так мало времени для изучения неба, что на ошибки его не хватает. Но удача мне улыбнулась. Мгновения, несколько бесценных секунд темнота была полнейшей, а атмосфера на линии моего наблюдения спокойной, и в это краткое затишье я так ясно увидел ее! — Он склонил голову, внезапно ошеломленный величием того, на что замахнулся. — Конечно, зрение у меня плохое, а возможности моего телескопа ограниченны. Другие, более опытные и обладающие более совершенными инструментами, могут счесть иначе…

Он дал своему голосу замереть, чувствуя, что, поддавшись собственному глупому возбуждению, и так уже наговорил слишком много. Однако Ротье еще раз сосредоточенно просмотрел листы, врученные ему Александром. Наконец он поднял голову и сказал, сохраняя свое волевое лицо невозмутимым:

— Извините, если я слишком медленно разобрался в этом. Как вам известно, у меня были свои сомнения в существовании этого объекта, но, мне кажется, ваши доказательства очень внушительны.

Александр радостно закивал.

— Гаю следует узнать об этом как можно скорее.

— Разумеется. Но нам следует соблюдать осторожность, чтобы волнение от этого открытия не повредило его здоровью… — Задумавшись, он умолк на секунду. — Августа и Гай ожидают меня сегодня вечером. Я отправлюсь к ним незамедлительно и расскажу про ваше открытие. И, я уверен, они захотят услышать все из ваших уст. Для Гая это будет замечательная, самая замечательная новость.

— Уповаю, что так, — еле выдохнул Александр. — Как он, доктор Ротье?

Теперь и Ротье поставил свой стакан. Его крупные руки стиснули бедра, противореча невозмутимости его голоса:

— У него раковая опухоль в основании черепной коробки. Порой он кажется здоровым. А в другие дни оказывается полностью во власти недуга. — Он замялся. — Боль я могу облегчить, но, боюсь, его рассудок затемняется.

Падучая звезда сгорела в своем устремлении к земле. Александр, сидя в этой жарковатой, озаренной свечами комнате, куда в открытое окно второго этажа врывались хриплые звуки летних лондонских улиц и где вокруг него ряды медицинских флаконов доктора испускали очищающий запах смерти и болезней, ощутил такую пустоту внутри себя, что не мог шевельнуться.

Наконец он сказал:

— Как это жестоко — умереть на чужбине.

Ротье, поникнув головой, ничего не ответил. Александр поколебался, затем поднялся на ноги.

— Думаю, мне лучше уйти, — сказал он неуверенно. — Я и так отнял у вас слишком много времени.

Но Ротье не шелохнулся. Александр указал на свои листы, устилающие стол.

— Оставить мои копии вам, доктор?

Ротье наконец медленно выпрямился, будто очнувшись от сна.