Трое из навигацкой школы (Гардемарины, вперед - 1) - Нина Соротокина

И друзья уступили.

Ночь залила долину меж холмов теплым туманом, и потонули в ней кудрявые берега речки, и стога на пойменном лугу, и убегающий к горизонту проезжий тракт. Отзвонили колокола на розовой колокольне, стих шум в крестьянских избах. С гиканьем прогнали лошадей в ночное дворовые ребятишки, и снова все смолкло.

Спит мыза... Никита видит во сне Сорбонну. Она странная, ни на что не похожая: три храма на высоких холмах. "Ты доволен? " - спрашивает отец. "Да", - шепчет Никита. И уже не храмы, а три бревенчатых избы стоят на холмах. Он силится понять - почему, и душу его охватывает восторг. Он жаждет жертвы во имя какойто великой цели, он желает счастья всем ценой своих мук, а Сорбонна - это его счастье, его мука...

- Софья, - шепчет в подушку Алексей. - СофьяИмя пьянит, блаженно тяжелеет голова, глаза горячи от слез. И вот уже маменькина усадьба явилась его взору. Рогатый месяц запутался в ветвях черемухи, и в приглушенном его свете легкая фигурка сбежала с крыльца. А когда лунный серп обрел свободу и, перепачканный соком ягод, вырвался на чистое небо, Софья лежала рядом, и губы ее были терпкими, как черемуха, и сено пахло покоем.

Только Саша не мог уснуть. Жарко, душно, мыши пищат... "Надо подумать, сэры! Это безумие - отпустить Алексея в дом Черкасского. Это просто глупость. Но разве я уступил бы кому-нибудь право бороться за Анастасию? Помолчи, братец... Анастасия уехала с французом. Ему ты ее уступил... Но скажи она только слово, и... убил бы француза, убил бы Бергера... Хорошо воевать, лежа на подушке... "

Саша вышел во двор. Маленькое окно "ткацкого сарая" слабо светилось. Кто сей полуночник? Слабый свет посылала лучина, воткнутая в паз ткацкого станка. На полу сидел Гаврила и, постукивая от нетерпения валенком, старательно переписывал книгу Сашиного родителя. Зачем она ему?

Саше было невдомек, что в эти минуты камердинер переживал величайший душевный подъем. Мать честная, сколько адресов! И уже население всей необъятной России видел он своими клиентами, которым почтой можно будет переправлять и румяна, и серу для париков, и лекарства всякие...

"А, может, и мне переписать бестужевские письма? - пришла Саше в голову шальная мысль. - В самом деле, мы даже ни разу не заглянули в пакет. Никита говорит, что это гнусность - читать чужие письма... Может, оно и гнусно, но не с такими людьми, как Лесток. И потом... если б Бестужев захотел, то мог бы помочь Анастасии... " Короткий лай Оттона взметнулся над огородами, ему сразу помог другой собачий голос, звонкий и нетерпеливый, и вот уже вся стая сеттеров, забыв повадки родни, метнулась с холма вниз в травле заблудившегося зайца.

- В путь, гардемарины! Нас ждут великие дела! -крикнул, выйдя на крыльцо, Никита.

- В путь! - отозвался Саша.

- Великие дела, - пробормотал Алексей, с трудом просыпаясь, и тут же вскочил с лавки, вспомнив, что с этой минуты он не школяр навигацкой школы и будущий гардемарин, а скромный помощник парфюмера и лекаря: - Никита, вели закладывать карету!

Но отправиться в Петербург немедленно друзьям помешало отсутствие Гаврилы. На все расспросы дворня отвечала, что камердинер с большой сумой и посохом ушел с мызы ранним утром.

- Проморгали алхимика. Может, он странствовать пошел?

- Нет. Пешком он странствовать не любит, - утешил друзей Никита. - Я думаю, он отправился на сбор местных компонентов, то есть трав.

- А вдруг Гаврила не согласится идти к Черкасской? - с опаской спросил Алеша, удивляясь, что столь простая мысль не приходила ему в голову.

- Что значит - не согласится? - удивился Саша. - Пусть Никита его заставит. Он князь или не князь?

- Я князь, - согласился Никита. - Но Гаврилу не так просто заставить. И потом, он очень боится Черкасской...

Гаврила явился только к полудню. Прошел в ткацкий сарай, расчистил от хлама большой, грубо сколоченный стол и начал неторопливо опорожнять холщовую суму.

В его лишенных суеты движениях, в осторожности и даже скрытой ласке, с которой он выкладывал на стол сухие травы и очищенные от земли корневища, была такая значимость, что друзья, собиравшиеся обрушить на голову Гаврилы весь свой гнев, нерешительно топтались рядом и молча, с некоторой ошеломленностью смотрели на приобретенные Гаврилой богатства. Как-то получалось, что они: три смелых молодых человека, готовых к осуществлению грандиозных замыслов, вдруг потускнели рядом с камердинером, который не мучился все утро от безделья, не убивал время, а занимался полезной работой и теперь был глубоко уверен в уважении к себе и к своему делу.

- Что это? - Алексей ткнул пальцем в аккуратно подрезанные желтоватые корни.

- Черемица, - ласково сообщил Гаврила.

- А зачем она - черемица?

- Настойку делать. Ломоту в костях излечивает, от чесотки помогает, если мазать. Внутрь не принимать. Оч-чень ядовита.

- А здесь какие-нибудь травы, чтоб чирьи с лица удалить есть? спросил Саша, как всегда смотря в существо вопроса.

- А как же! Есть. Вот... - Пальцы Гаврилы легко встряхнули коробочку семян. - Белена. Настойку делать... маслица подсолнечного или конопляного влить - и готово. Мажь... Только вы ее, Александр Федорович, руками не трогайте, оч-чень ядовита.

Алексей явно входил в роль и, уже чувствуя себя помощником Гаврилы и желая приобщиться к сложной науке врачевания, уверенно сказал:

- Это дурман. Помогает при воспалении глаз.

- А как же, - согласился Гаврила, - при падучей, при кашле...

- Ядовита?

- Оч-чень! - с восторгом отозвался камердинер.

- Ты что одних ядов набрал? - обрушился на Гаврилу Никита. - Уж не травить ли кого собрался?

Тот хмуро глянул на барина и кхекнул. Перевести этот взгляд и звук можно было однозначно: "Если надо, то и отравим. Нам, химикам, все по плечу! "

Друзья переглянулись. Как начинать разговор о главном?

- Гаврила, - начал Никита строгим голосом. - Ты сегодня поедешь к Аглае Назаровне Черкасской. Лечить ее будешь. Понял?

- Что же вы, Никита Григорьевич? То спасаете от верной гибели, то режете без ножа, - спокойно сказал Гаврила, не секунды не веря, что такое дикое предложение можно высказать всерьез, и продолжая сортировать растения.

- Да не трусь! Там тебе только рады будут. И денег кучу заработаешь.

Упоминание о деньгах насторожило Гаврилу, он понял, что барин не шутит.

- Всех денег не заработаешь, - сказал он с испугом. - Хоть вяжите, не пойду. Лучше дома погибать.

- Гаврила, нам очень нужна твоя помощь, - мягко сказал Алексей. Нам очень нужно попасть в дом Черкасских, а без тебя мы не сможем этого сделать.

- Зачем это вам в этот дом?

- Мы тебе расскажем.

Сам того не ведая, Алексей нашел правильный тон в разговоре, и когда Гаврила понял, что страшный визит в дом Черкасских неотвратим и что он пойдет туда не один, то перестал причитать и охать.

- Будь по-вашему, - сказал он с таким видом, словно шел для любимого барина на Голгофу.

-17

Гавриле не надо было долго объяснять, кто он и зачем пожаловал. Как только он назвал себя лакею, его сразу схватили с двух сторон под руки и поволокли по длинной анфиладе комнат. Алексей еле поспевал за бегущими гайдуками. Маленькая заминка у высокой двери, и Гаврила уже стоит на коленях перед крытым ковром возвышением, увенчанным креслом и восседающей на нем роскошной барыней.

- Встань! - раздался сверху зычный крик и сразу заполнил собой всю комнату, словно не из женской гортани выходил этот голос, а сам Зевс-вседержитель гаркнул под небесными сводами на провинившихся смертных. Но дальнейшие фразы утратили грозную торжественность первого окрика. Ругань, настолько цветистая и смелая, что могла бы украсить любого забулдыгу и пирата, но никак не трон, на котором восседала велеречивая княгиня, полилась на Гаврилу сплошным мутным потоком. Потом тяжелый вздох, минутная пауза, и голос опять обрел царское спокойствие.

- Мне уже лучше. Помогла твоя мазь. Почему сразу не приехал?

- Узнав о великой беде вашего сиятельства, - голос Гаврилы слегка дрожал, но держался он с полным достоинством, - я с помощником, небрежный кивок в сторону оробевшего Алеши, - сразу же пошел в лоно лесов, дабы собрать нужные для лечения противоядия. - И он выразительно встряхнул в руке холщовую сумку. - Теперь я приехал, дабы находиться в доме неотлучно до полного выздоровления вашего сиятельства. - И Гаврила осмелился взглянуть на княгиню Черкасскую.

На него в упор смотрели отекшими веками блестящие темные глаза. Лицо, обычно худое и смуглое, а теперь одутловатое и болезненно красное, напоминало маскарадную маску. На иссиня-черных взбитых волосах топорщился кружевной чепец.

Худой фигуре было очень просторно не только в кресле, но и в самом золототканом, жестком, сильно декольтированном платье.

На ступеньках у барских ног сидела карлица с иссохшим телом, маленькими ручками и огромной, казавшейся еще больше из-за кудрявого рыжего парика, головой. Лицо карлицы было тоже отечным и язвенным - видно, зловредные румяна коснулись и ее морщинистых щек.