Дикий Порт (Райские птицы) - Ольга Онойко

«Ложь», — думает Рихард. Элия с удовлетворением понимает — суть фразы в слове «наблюдатели».

Колышутся люминесцентные нити, спадающие с карнизов, меняют цвет. Чудится эхо отдалённого звона, неслышимого шуршания. Тревожащий химический запах ползёт от занавесей.

— Поэтому мы и искали чести встретиться с вами, Атк-Этлаэк. Всем известно, что совершенство ваших систем слежения неограниченно.

— Ясность анкайи недоступна тем, кто живёт в единственном времени, — Хейальтаэ роняет цветок среди деталей головоломки. Сумеют ли х’манки понять и завершить завиток беседы?

Анкайи не нужны спутники позиционирования не потому, что они просветлены и свободны духом. В их десяти измерениях другие способы государственного контроля.

— В ясности лаэкно нет тайн иных рас, — Ценкович дописывает рокайль не слишком гладко для гроссмейстера, но вполне достойно для х’манка. Комплимент, очищенный от истины, и вместе с тем прямой намёк: трудно держать что-либо в тайне от лаэкно.

В чертах Хейальтаэ одобрение. Выигрыш в этой маленькой игре выглядит совсем не так, как представляют х’манки. Оба — и неловкий Рихард, и искусный Элия. Она часть большой игры Лэтлаэк; пока что, на этом уровне, выиграют все. Даже тот полудохлый ррит, который так дорог Люнеманну и так неприятен Хейальтаэ. Пусть его, впрочем.

Лаэкно хорошо помнят, где пролегали границы их Ареала.

— Сканеры нашего эскортного флота действительно охватывают всю звёздную систему Анкай, — Атк-Этлаэк переходит на деловой тон х’манковского типа, и Начальник Порта незаметно переводит дух, а уральский триумвир настораживается. Последнее Хейальтаэ не по душе: если Ценкович знает даже такие тонкости, он опасней, чем казалось сначала. Это очень плохо.

Чем строже и чётче внешняя форма, тем больше у неё скрытых смыслов и невидимых связей — на Лэтлаэк это понятно и ребёнку, но у х’манков в культуре всё иначе…

— И мы действительно зафиксировали «москит» перед тем, как он направился к дворцовому саду. Наши специалисты предположили, что это подслушивающий аппарат.

Будь на роботе установлен громоздкий каттер, выстрел которого мог уничтожить всех троих политиков разом, его бы обнаружили и обезвредили. Иное же… «Мы находим неприличным как раз отсутствие слежки, а прочее — ваши проблемы», — эту мысль нет нужды проговаривать.

— Благодарим и за эту информацию.

— Мы выдадим записи со всеми необходимыми пометками.

Люнеманн доволен, а Ценкович что-то прячет за сдержанной улыбкой… пальцы лаэкно поджимаются. Неужели этот х’манк осмелился догадаться…

— Основное содержание я могу передать в двух словах, — продолжает Хейальтаэ, всё больше нервничая. Его кожа начинает светиться. — Робот был спрятан среди эскортного флота Древней Земли. Той части, что оставалась на орбите планеты.

— Я понял, — не лаэкно, себе самому сообщает Начальник Порта.

Глубоко под самообладанием Люнеманна подымается ледяная ярость. Наверняка Земля осведомлена о положении дел на Порту. О том, какова роль Л’тхарны во всём происходящем, и что изменится с его смертью. Насколько проще станет политическая ситуация во всей Галактике со смертью одного разумного… Воистину, песчинка, застрявшая меж гигантских шестерёнок.

Ценкович считает, что стреляли в него? Рихард не видит оснований не доверять Л’тхарне, его рритской реакции и чутью, а Л’тхарна решил, что пули предназначаются Люнеманну.

С другой стороны, Земле выгодна гибель любого из них.

У Начальника Порта исчезают пути к отступлению?

Да будет так.

Уральский триумвир берётся за бороду, темнея видом. Где для Люнеманна ясность и свет, для него чёрный зыбун, болотная топь под цветами. Хейальтаэ делает что-то страшное. Даёт загадку, которую х’манк гарантированно сможет разгадать. «Спрятан среди эскортного флота» — не значит «управлялся с этого флота»! На поверхности чужой корабль земного типа был бы замечен при аккредитации и размещении на площадях космодрома, но на орбите — земляне или уральцы примут за судно с Порта, экипажи Люнеманна — за посланца Ареала…

Что это значит?

Ценкович полагает для себя выяснить.

Однако пока самая простая гипотеза вполне устраивает его. Люнеманн в гневе на Землю и расположен к семитерранам; он не то что готов — жаждет сотрудничать. Обещанные лаэкно записи послужат прекрасной уликой и великолепным материалом для новостей. Можно двигаться дальше по намеченному пути. Эдак дело дойдёт и до судебных процессов, но не суть. Не это главное.

Играть с общественным мнением Ареала человечества куда как проще, чем с одним-единственным Хейальтаэ Атк-Этлаэк Синна.

Покинув корабль лаэкно, раскланявшись с Люнеманном, местер Ценкович звонит местре Надеждиной и о чём-то долго с ней говорит.

Напряжение возрастает.

И люди не знают, как назвать его.

Межпланетным? Но при чём здесь безвинные космические тела?

Международным — но что это за народы, где они, как именуют себя?

Межрегиональным, коли уж речь о частях одного Ареала?

Наконец, старейшее аналитическое издание жертвует краткостью ради точности формулировки, и сотрудники уважаемых новостных агентств пишут: «возрастает напряжение между центром и периферией».

Немедленно разгорается спор о том, что территориально Земля отнюдь не центр Ареала, что Ареал, созданный не колониальной экспансией, но войнами и аннексиями, имеет противоестественную структуру; что космические перевозки в этих условиях неудобны и слишком затратны, что никакие субсидии не покрывают убытков Промышленного союза; что официальному правительству Ареала место там, где это удобно галактическому бизнесу, а не массе землян, спонсируемой лишь из соображений принадлежности к родной расе…

Кипят страсти, и в споре культурных консерваторов с агрессорами-финансистами теряется малая деталь.

В союзники Терре-7 оказалась записана ВСЯ периферия Ареала.

ВСЕ колонии.

«Ныне я остался клинком непарным…» — вертится и вертится в голове. Взлетает и падает солнце, рвутся к зениту звёздные корабли и, усталые, возвращаются наземь; идёт время. Д’йирхва аххар Цмайши аи Т’нерхма восседает на месте вождя: страж, безмолвный и строгий.

Солнце Дикого Порта смотрит с небес.

Много лет назад пал в битве отец, великий военачальник Кадары. Шли годы; под непосильной тяжестью жизни сошла с ума мать. «Братья мои погибли, сёстры мои изувечены голодом и не родят; нет у меня рода, нет соратника кроме тебя, клинок мой. Не преступай клятвы, не оставляй меня, Л’тхарна!» — так думает Д’йирхва и запрокидывает чеканное лицо, не размыкая век, чёрных, как у всех благородных кровью.