Западный край. Рассказы. Сказки - То Хоай

Как назло история эта произошла именно в те дни, когда весь город вышел на дамбы, чтобы укротить разбушевавшуюся реку, и дел у всех было по горло.

А уж ополченцам и вовсе некогда было дух перевести. Повсюду торчали бамбуковые шесты с красными, как цветы капока[113], флажками — шли противопожарные учения. Правда, янки вот уже больше года не смели бомбить Ханой, но в военное время боевая готовность есть боевая готовность и директивы нужно неукоснительно выполнять. Ведь директивы — это не чьи-то досужие домыслы: такое решение подсказывал опыт, нажитый потом и кровью. Несколько раз американские самолеты сбрасывали бомбы вдоль Красной реки, и ополченцы спускались на берег тотчас, едва умолкали взрывы, помогали соседям спасать засыпанных в развалинах людей и тушить пожары.

Народ лишний раз убеждался: не зря в инструкциях сказано, что при отражении воздушных налетов имеет значение каждая мелочь. Все должно быть отработано до совершенства: вынос и отправка раненых, разборка развалин, земляные работы, хранение пищепродуктов, вентиляция… И на учениях люди теперь не жалели сил, старались всему научиться, во все вникнуть. Лишь побывав под огнем, начинаешь толком понимать, что такое бомбежки. И после каждого налета ополченцы с еще большим рвением относились к занятиям по противовоздушной обороне.

Смотр отрядов ополчения двенадцати улиц района вступил в завершающую фазу. Страсти накалились до предела. Каждый вечер на перекрестке устанавливали макеты из жердей и досок. Их немедленно окружала плотным кольцом детвора. Учебные тревоги стали праздником для всей улицы. Динамик гремел: «Алло! Алло!» — точь-в-точь как на киносъемках. Всякий раз, когда ополченцы «стреляли» струей из брандспойта по мишени, шипение хлещущей под напором воды и крики зрителей позволяли даже тем, кто остался сидеть дома, точно определить результаты. Пожарные тревоги, когда приезжали автоцистерны и ополченцы в касках разбегались по своим местам под трели свистков и вой сирен, пользовались наибольшим успехом. В такие вечера даже дети не ходили смотреть фильмы про войну и про шпионов, которые прямо на набережной показывала кинопередвижка.

Дядюшка Бао, как всегда после ужина, пощелкал во рту зубочисткой и погрузился в ворох дожидавшихся его дел. Он больше не ждал сына. И не потому, что голова его была забита делами. Просто, считал он, Минь сейчас уже далеко от дома. А где именно — военная тайна. Старший сын воюет на западе, и письма оттуда идут целый месяц. Может, младшего послали еще дальше, вот и нет от него пока вестей. Так он говорил себе.

Бао встал. Проглядев список предстоящих дел, он вспомнил, что сегодня смотр. В отряде у них тридцать восемь ополченцев, все они, в общем-то, люди крепкие, только вот не хватает восемнадцати касок. Хорошо бы их где-нибудь раздобыть! Хотя уже и то, что им удалось достать два десятка — здорово! Но вот, скажем, вчера разыгрывали тушение пожара, тут уж каски нужны были всем. Отделения — одно за другим — врывались в горящий дом… Пусть пламя было воображаемым, но вода из брандспойта хлестала самая настоящая, мокрые каски так и блестели! Зрелище впечатляющее, ничего не скажешь. И слова команд из динамика звучали, точно музыка. Бао остался доволен. Здорово! Просто здорово! У него был свой критерий для оценки любых воинских учений; главное, считал он, показательная сторона, наглядность — все должно впечатлять, оставлять ощущение мощи и силы. Вот почему во что бы то ни стало надо одолжить где-нибудь полторы дюжины касок. Он записал это в книжку под рубрикой «Самое важное».

Ну и, конечно, весь отряд должен быть в сборе. Смотр — дело нешуточное. Тут каждый человек — на вес золота. Ночные учения — первостепенное мероприятие.

Сегодня Комитет самообороны и ополченцы собрались в доме у Бао. Люди уселись на лежанке в его комнате и сразу перешли к делу. Многие думают, будто им нравится заседать. Но это неверно; просто всегда набирается уйма дел, и, если каждому уделить хоть пяток минут, уходит масса времени. Может, те, у кого дел немного, и обожают заседать, но тут было вовсе не так.

Дежурный перечислил присутствующих. И как только он называл чье-то имя, Бао тотчас заносил его в свою записную книжку. Он выводил буквы старательно, словно слышал все эти имена впервые, хотя ему уже не раз приходилось записывать их в эту самую книжку и он давно уже знал всех наперечет. Потом он пробежал еще раз список.

— В третьей группе отсутствует Хай.

Командир ополченцев махнул рукой:

— Ладно-ладно. Сами знаем!

Бао, слегка встревоженный, обвел взглядом своих товарищей. Многие, так же как и Бао, занимались общественной работой на этой улице еще с того времени, когда был освобожден Ханой. Хаю, наверно, тогда не было и десяти лет, и по вечерам он вместе с другими мальчишками дожидался, пока Бао вернется с работы, чтобы попросить у него спичечный коробок. Здесь никто не таил зла против Хая, ведь все знали его с детства. Характер ребенка складывается с годами. Дети не рождаются на свет злыми или испорченными. С тех пор как умер дядюшка Ты, все соседи почувствовали, что и они тоже в ответе за Хая. Да только словами чужому горю не поможешь.

Бао задумался. Он как-то весь подобрался и посуровел. Впрочем, он всегда становился таким, когда дело касалось работы — здесь ли, в уличном комитете, или у себя в исполкоме. Какой бы ни разбирался вопрос и какое бы ни принималось решение, спорили люди или отмалчивались, для Бао все это было важнее, чем любые житейские дела.

Другой на его месте, узнав о неблаговидном поступке Хая, встал бы и начал разглагольствовать о мерах наказания и тому подобных вещах, но Бао был не таков. Да и вообще, о каждом молодом парне Бао всегда думал так: а что, если бы он оказался на месте Миня, моего младшего?.. Каким бы он стал?.. Его воспитательный метод был самый простой — душевность, человечность и терпимость к чужим недостаткам. Он помнил Хая с самого рождения, как и других соседских ребятишек; многие из них выросли, возмужали и заняли достойное место в обществе: этот ушел на фронт, двое других уехали учиться за границу — в Москву и в Софию, а тот работает на стройке… Нет, Хай не плохой и вовсе не пропащий парень! Таковы уж были жизненные принципы Бао: глубокая вера в людей, доверие к молодежи помогали ему вопреки, казалось бы, очевидным фактам увидеть хорошее в Хае. У каждого ведь свои привычки и принципы. Есть люди, которые привыкли видеть все в черных тонах. Ну а Бао старался во всяком отыскать положительное, доброе начало. Люди его поколения, разменявшие уже шестой десяток, помнят и французов и японскую оккупацию, всякого навидались, и, наверно, немногим удалось сохранить ту наивность и чистосердечие, которые отличали старого Бао.

Сом, когда-то возражавший против приема Хая в ополчение, пошевелил усами и возгласил:

— А что я говорил! Сами теперь убедились!

— Вы об этом ночном происшествии? — громко спросил Бао. — Головой отвечаю, Хай здесь ни при чем.

Все зашумели:

— Позвольте, у меня вопрос. Как же так выходит: другие воп сколько раз ночью дежурили и ничего, а тут с первого раза…

— Почему не опросили продавцов? Может, они забыли запереть дверь как следует?

— Спрашивали. Они не виноваты.

— Да, уж конечно, кто признается в такой промашке!

— Так-то оно так, да только напарник Хая на обратном пути видел, как он сидел на пивных бочонках возле этого кафе и дымил сигареткой.

— Ну, допустим, курил, но стекол-то он не бил. Вы, товарищи…

— А с чего это вдруг они сигаретами перебрасываются, как ковбои ножами? Напарник его сам это видел, своими глазами.

Все рассмеялись, но, заметив огорченный вид Бао, сразу смолкли. Бао пользовался всеобщим уважением. Он подумал, не выступить ли снова, но как ему их переубедить… И все-таки он хотел сделать хоть что-нибудь для Хая. Парень ведь неплохой. Нет, не может быть, чтобы он разбил стекло в кафе, да еще во время дежурства. Однако на лицах соседей, сердитых и недовольных, Бао прочел: «Кто его знает, а может, Хай и виноват?..» Нет, сегодня никто не поддержит его, как на прошлом собрании, когда Хая приняли в ополчение.

И все-таки Бао остался при своем мнении. Тоже довольно редкая черта. Бао отнюдь не был упрямцем. Наверно, его работа выработала у него это качество.

— Так что ж мы решим? — спросил он громко, как бы подытоживая прения. — Допустим его к пожарным учениям или нет?

Командир отряда и оба его помощника, поглядев на Бао, улыбнулись и покачали головами, что, впрочем, можно было истолковать как угодно. Но потом командир обычной своей скороговоркой произнес:

— Не будем об этом, ладно, товарищ Бао?

— Давайте-ка повременим немного, — сказал помощник командира.

— Ну, наше мнение ясно, — подхватил другой, — а там — поступайте как знаете.