Злато-серебро - С. Алесько

Серп припомнил, как удивлялся беспечности Кайта, без сожалений сменившего положение наследника господина Приморского Предела на должность простого стражника. Парень, выходит, попросту наслаждался свободой да еще возможностью заниматься своей любимой мазней. Писание картинок — занятие не для воина, так, во всяком случае, полагают окружающие.

Принцесса быстро стала напоминать Серпу Крестэля. Не внешне, конечно — тут эти двое были полной противоположностью. Но Эрона легко могла бы сойти за какую-нибудь не слишком знатную особу, точно так же как и Кайт поначалу показался потомком купчишки. Чародей не раз думал, что Серпента куда больше похожа на королевскую дочь, чем настоящая наследница. В лице Эроны видна порода, но все впечатление от благородной внешности портит отнюдь не королевское поведение. И дело тут не в манерах и речи, вполне безупречных, а в едва ли не болезненной застенчивости и страшной неловкости.

Поначалу Серп решил, что укол иглой был несчастливой случайностью, вызванной вполне естественным смущением девушки, впервые увидевшей того, кого прочили ей в мужья, и его собственным неумелым обращением с женским рукоделием. Но уже на следующий день чародей понял — у Эроны такие досадные происшествия не исключение, а правило. Трапезничая, она непременно роняла на пол ложку, вилку или нож. Во время первого же совместного обеда неудачно задела локтем кубок с вином и опрокинула его прямо на сидевшего рядом жениха. Серп чуть не допустил тогда серьезную оплошность, вознамерившись тут же высушить одежду с помощь чар, но, по счастью, вовремя опомнился. Принцесса могла споткнуться на ровном месте, а однажды, глубоко задумавшись, едва не налетела на дверной косяк.

Чародей насторожился было: уж очень странно выглядела такая неловкость у будущей королевы, воспитанной, как утверждал Харьер, в понимании своего положения и долга. Представить только, что во время коронации Эрона запутается в мантии, оступится и полетит кувырком по проходу в храме. Такие вещи не идут на пользу образу правителя. А если она и страной станет управлять, принимая бессмысленные или откровенно глупые решения?

Но никаких чар на девушке Серп не обнаружил. Да и малограмотной глупышкой она не была, о многих непростых вопросах судила трезво, обнаруживая хорошее образование и живой ум. Чародей сумел в этом убедиться, заводя разговоры о непростых отношениях с соседним Оксисом, о Нетопырях, о королевской повинности чародеев, которой многие из них были недовольны. Во время таких бесед Эрона преображалась, теряя большую часть своей неловкости, но, к сожалению, Харьер, Маргрит или Серпента, один из которых непременно находился рядом, быстро меняли тему.

Прикосновения жениха, даже самые безобидные, повергали Эрону едва ли не в панику. Она краснела и стремительно отстранялась, а потом бормотала извинения. Чародея, который привык пользоваться успехом у женщин, это изрядно раздражало. Он ведет себя безупречно, боится лишний раз дохнуть на невесту, а ее высочество шарахается, будто от палача.

Мысль показалась смешной — стоило ошейнику стать невидимым, и Серпилус почти забыл о своей беде. А еще проснулись яркие и неожиданно приятные воспоминания об Иволге, о том, как та пришла к нему в Залесном.

Подозрительный по природе Серп стал подумывать, не прикидывается ли Эрона неловкой благовоспитанной скромницей? Лжи в ее словах и поведении не чувствовалось, но чародей отлично знал, как можно провести тех, кто способен заметить обман. Если принцесса вжилась в роль и теперь играет, не задумываясь, то у чародея не возникнет ощущения фальши. Такое вполне возможно, да только зачем наследнице подобные трюки?

Придворные не пробудили у Серпа ни тревоги, ни подозрений. Принца Ориола представили ко двору на приеме, который состоялся несколько дней спустя после знакомства с Эроной. Цвет благородного общества Пиролы отнесся к чужеземному жениху с легкой настороженностью, которая быстро прошла, стоило Харьеру сообщить, откуда родом его высочество. Рудные острова лежали слишком далеко от Меддины, и их правители никогда не проявляли интереса к заморским землям.

Большую часть времени Серп проводил с принцессой: жених и невеста должны были получше узнать друг друга, прежде чем заключить брачный союз. Змейку чародей теперь видел только в присутствии Эроны. Чернокосая держалась скромно и молчаливо, выполняя роль няньки при молодой девушке, которой не пристало оставаться наедине с мужчиной.

Маргрит наведывался к чародею едва ли не каждый вечер, расспрашивал, как прошел очередной день, давал советы, а большей частью просто балагурил. Помощник Харьера, несмотря на сравнительную молодость, успел повидать мир, так что собеседником оказался интересным.

— Мне нельзя разговаривать с ее высочеством о важных государственных вопросах? — как-то спросил Серп.

— Если бы было нельзя, тебя бы предупредили, — ответил Маргрит. — Но углубляться в них не стоит. Это может насторожить Эрону.

— Я не заметил в ней подозрительности.

— Серпилус, неужели тебе больше не о чем поговорить с привлекательной девушкой? Ведь Эрона вполне мила.

— Маргрит, я отлично помню, чем мне грозит попытка злоупотребить доверием, — улыбнулся Серп.

— Не сомневаюсь в твоей памяти! — рассмеялся мужчина. — Но мне кажется, что чем больше вы будете похожи на настоящих жениха и невесту, тем скорее проявят себя заговорщики. Если они вообще существуют.

Так прошла пара недель. В пополнении сил чародей пока не нуждался, но неожиданно заметил, что спать одному стало неуютно. Он списал это на наступавшую зиму, которая принесла сырую промозглую погоду и ледяные ветры, что проникали во все щели и вытягивали тепло из каменных стен замка. Серп как-то застал за уборкой в своих покоях миловидную молоденькую служанку и распорядился топить камин пожарче. Девушка выполнила приказ, в комнатах стало теплее, но не уютнее. Чародей просыпался под утро продрогший и вертелся с боку на бок, тщетно пытаясь уснуть.

Одно из окон его спальни выходило в небольшой внутренний дворик, где росла большая раскидистая рябина, сейчас, в начале зимы, увешанная ярко-алыми гроздьями. Однажды утром со двора донеслась звонкая птичья трель. Серп, уже выбравшийся из постели, отдернул занавесь и увидел, что на тонкой ветке, дугой согнувшейся под тяжестью ягод, сидит иволга, яркая, будто солнечный зайчик. Птица повернула головку, глянула на человека черным глазом, и принялась клевать рябину. Чародей наблюдал за неожиданной гостьей, пока та не улетела. Почему-то возникла несокрушимая уверенность, что это та самая иволга, которую он купил у мальчишки. Вернулась, не полетела ни в какой лес. Ну да, в городе зимой теплее — тут же нашел он объяснение.