Фрунзе - Владимир Архангельский

Многие авторы, причастные к описанию побега, с чьей-то легкой руки изображали дело так, будто товарищи подняли Фрунзе на руки, раскачали и… перебросили через пал. Федор Николаевич Петров описал эту сцену так: «…мы устроили живую лестницу, по которой М. В. Фрунзе и еще один товарищ быстро перемахнули через частокол. Правда, при прыжке Фрунзе несколько повредил себе ногу. Все же ему удалось добраться до Иркутска, а затем и до Читы, где он установил связь с местной партийной организацией».

Это было в ночь на 9 августа 1915 года.

Сбежал «опасный государственный преступник»! И иркутские голубые мундиры, решив отвести удар от себя, придумали уникальный ход — свалить всю вину на тюремную администрацию.

В те дни исполнял обязанности начальника иркутского жандармского управления подполковник Карпов. Он и настрочил служебный донос губернатору 20 августа, за номером 12 422: «…Бежавший в ночь на 9-е сего августа из Оёкской волостной тюрьмы… Михаил Васильевич Фрунзе уже был доставлен в Иркутскую тюрьму. Но ввиду описки волостного управления в открытом листе, фамилия Фрунзе была искажена. И начальник тюрьмы, вместо того чтобы запросить вверенное мне Управление хотя бы по телефону, числится ли у нас в списке других лиц, ожидаемых прибытия в тюрьму, данное лицо, он Фрунзе не принял и отправил его обратно в с. Манзурку, несмотря на то, что в открытом листе указано, в чье распоряжение следовал Фрунзе».

Такую проделку жандармов не могли стерпеть тюремщики. И на их сторону встал губернатор, так как они непосредственно подчинялись ему. Он и ответил шефу иркутских жандармов полковнику Балабину, чтобы он поискал Фрунзе у себя, потому что означенное лицо не было доставлено 10 августа в иркутскую тюрьму. «Под этой фамилией прибыл другой арестант, назвавшийся в тюрьме Кирилловым, причем приметы этого последнего арестанта не сходились с приметами открытого листа на Фрунзе».

А пока шла эта переписка, иркутские большевики не только приодели своего боевого товарища, но и сделали ему хороший паспорт на имя дворянина Владимира Григорьевича Василенко. И в последних числах августа направили его с надежной явкой в Читу.

Читинские товарищи устроили его на службу в губернское переселенческое управление. Фрунзе числился временным агентом справочного бюро при статистическом отделе.

Служебная карьера господина Василенко длилась всего четыре месяца: с 1 января 1916 года он был уволен в связи с окончанием временных работ.

К делу он относился не формально: оно соответствовало профилю его занятий в Политехническом институте. И давало широкую возможность знакомиться с положением переселенцев из центральных губерний России в Забайкалье.

Большую часть служебного времени он провел в разъездах между Иркутском и Читой. А это позволяло ему повидать широкую публику в Восточной Сибири и закрепить связи с партийными деятелями большого масштаба. В Иркутске отбывал ссылку старый друг Ленина Миха Цхакая, и Фрунзе подружился с ним. На станции Мысовой, где расстреляли Ивана Бабушкина, и в Верхне-Удинске отбывали каторжные работы два большевика — члены II Государственной думы — Василий Серов и Александр Вагжанов. Фрунзе привозил им деньги и партийную литературу.

Выводы господина Василенко о бедственном положении переселенцев — а некоторые из них жили «хуже арестантов» — не очень нравились начальству. И оно рекомендовало своему агенту вести себя осторожнее. Но то, что не попадало в очередной доклад по начальству, было разумно использовано на печатных страницах еженедельного журнала «Восточное обозрение». Это издание задумал и хорошо осуществил господин Василенко. Но цензоры были строже дирекции переселенческого управления, и они очень скоро прикрыли этот общественно-политический журнал «крамольного направления».

О его редакторе жандармы сделали запрос читинскому полицмейстеру. Тот — со слов пристава второго участка — ответил, что «дворянин Владимир Григорьевич Василенко прибыл из Петрограда, проживает в Чите, Уссурийская улица, дом Михновича… Сведений о судимости и политической неблагонадежности… не имеется, поведение и образ жизни Василенко ведет хороший».

Но у жандармов были и другие сведения: Василенко вел двусмысленные беседы с рабочими во время разъездов по железной дороге, не скрывая своих пораженческих настроений; в своей квартире он собирал людей, не пользующихся расположением властей. А его публичные лекции вызывают много кривотолков.

И жандармы начали негласное наблюдение за господином Василенко.

Сам он догадывался, что от жандармов ему не укрыться. Но держался смело, независимо, правда, не переходя границ, за которыми грозила тюрьма. Да и неприятный осадок оставила одна случайная встреча в трактире со стариком в Нерчинском округе. Надо же случиться такому: старик знал всю подноготную семьи дворян Василенко и дал понять Фрунзе, что он проживает по паспорту человека, который закончил свое бренное существование в 1913 году.

Правда, у самого старика кто-то из сыновей отбывал каторгу. И не хотелось думать, что отец опального «политика» выдаст властям встречного нелегала. Но ведь неисповедимы пути господни: хватит старик лишнего с горя в таком же трактире — и проболтается!

Но Фрунзе недолго думал об этой встрече со стариком. Уж очень хорошо сложилась жизнь в Чите! И он уверовал в свою счастливую звезду, когда полюбил девушку, которой суждено было вскоре стать его женой.

Софья Алексеевна Попова работала в том же статистическом отделе, где и Василенко. Была она дочерью народовольца Алексея Поликарповича Колтановского. Отец ее, отбыв срок наказания, остался на жительство в Верхне-Удинске, где работал в железнодорожной конторе. И воспитал свою Сонечку в духе неприязни ко всему казенному, официальному, в духе поисков новой, светлой жизни. Она пока не нашла дороги в партию, но не скрывала своих симпатий к людям, ломающим привычные устои, зовущим к борьбе. И Василенко импонировал ей мятежным духом, внутренней чистотой и какими-то высокими идеалами, о которых она больше догадывалась, чем знала.

Понравился Василенко и Алексею Поликарповичу: в этом смелом, остроумном и веселом человеке видел он то, что в свое время украшало его молодости. Да и все окружение Колтановских признавало господина Василенко достойным руки и сердца маленькой, живой и умной Сонечки.

Ее подруга Лида Сосина не скрывала симпатий к молодому человеку, который так неожиданно появился на пути Софьи Алексеевны, и всячески одобряла ее выбор. Она записала в своих заметках о Василенко:

«Обаяние его личности привлекало к нему всех, кто с ним сталкивался, хотя, конечно, никто не подозревал, что этот скромный и простой молодой человек — уже старый революционер, любимый рабочими Шуи и Иваново-Вознесенска, товарищ «Арсений», что его веселость и жизнерадостность сохранились, несмотря на два смертных приговора и перенесенные ужасы каторги. Товарищи никогда не чувствовали в нем ни малейшего намека на его действительное превосходство, на его заслуги в революционной борьбе. Казалось, быть борцом, революционером для Михаила Васильевича было так же естественно, как птице петь или человеку дышать…»