Сломанная вселенная - Андрей Попов

Максим отошел немного в сторону и, ухватившись руками за ось Х, решил воспользоваться ей как спасительным канатом. Его ноги с минуту болтались над угрожающей бездной, шагая по воздуху, а руки неуверенно, с трудом скользили по оси.

Вот наконец твердая почва. Он нащупал пальцами настил травы и выволок свое тело из невидимых объятий смерти. Едва очутившись на поляне, он сразу же заметил в сгустившемся, почти затверделом воздухе привкус неприятного запаха. Причем, было совершенно непонятно откуда он исходит: из этого оврага, из царства Зла или рождается сам по себе? Максим немного наклонился, и запах заметно усилился. Наклонился еще — стало уже тошнить… Так что же это?

Он сорвал один серый цветок и поднес к лицу. Теперь понятно — среди лепестков копошились маленькие черви… могильные, что ли? Он походил вдоль поляны, сорвав еще несколько: везде одна и та же картина. И без того хмурое настроение совершенно было испорчено. Угнетающие краски небытия бросались со всех сторон, и в целом мире вряд ли осталось хоть что-нибудь способное порадовать взор.

Максим окунулся в сумрак леса, с большим трудом различая свою тропинку, по которой еще недавно любил бегать, весело и беззаботно. Все деревья в лесу стонали, издавая протяжные звуки, в коих порой слышался плач младенца, порой — жалобный вой умирающих зверей, а иногда — отчаянные крики о помощи, скрежет чьего-то голоса о затверделый воздух. Черная засохшая листва безжизненно свисала с их ветвей, и достаточно было лишь малейшего дуновения ветра, как она осыпалась, превращаясь в дорожную пыль. Стволы стояли словно обугленные и закрывали собой последние остатки призрачного света, делая все вокруг едва видимым для взора.

В этот момент Максим почему-то вспомнил о том далеком откусанном яблоке из своего детства. Большое и румяное. Мать купила его на рынке как единичный чудо-экземпляр. Ни до, ни после ему никогда не доводилось видеть таких сочных, спелых, румяных яблок. Максим лишь один раз надкусил его и, желая растянуть удовольствие, положил в шкаф. Но тут — вот еще напасть! — вдруг разболелся зуб, две адские недели боли. А забытое яблоко лежало в одиночестве, гнило, чернело… чернело и гнило, обволакиваясь смердящим запахом. Когда Максим наконец вспомнил о нем, от его румяной красоты осталась лишь коричневая сморщенная форма, единожды надкусанная, уже ни к чему не пригодная…

Удар… Подъем… Он шел, шатаясь от неровностей под ногами и многократно падая наземь. Среди стонов, издаваемых деревьями, он услышал еще один — свой собственный, самовольно вырвавшийся из груди. Его одолел страх. Скорее, страх перед тем, что он сейчас должен увидеть. Было очень сомнительно, что в этом лесу вообще кто-нибудь остался в живых. Он вновь вспомнил про своих друзей, эти воспоминания без спросу, навязчиво лезли в сознание. Максим не хотел сейчас тревожить ими свою ноющую душу, но они лезли и лезли… будто находились где-то здесь, совсем рядом. Появился образ принцессы, и вместе с ним пришла страшная, сдавливающая кровеносные сосуды боль… Ускорив шаг, он чувствовал, что вот-вот должен приблизиться к поляне Милеуса. Но…

…впереди показалась огромная шипящая змея, свернувшаяся в клубок. Из тьмы было видать ее жирное тело, медленно извивающееся, и это мерзкое, отравляющее слух шипение… Он неуверенно сделал еще пару шагов и остановился. А если она сейчас кинется на него? Еще один робкий шажок. Максим замер… Да это же…

Свихнувшееся Дерево!

Его черный ствол болезненно изгибался, осыпавшиеся ветхи хаотично валялись на земле. Оно просто умирало.

Он спешно двинулся прочь, только бы не видеть этого жуткого зрелища. Из гущи мертвого леса поляна вынырнула совершенно внезапно, открывая взору просторы куда-то исчезнувшего серого неба. Максим затаил дыхание и тревожно посмотрел в сторону хижины…

Пока что ничего невозможно было разобрать — это пасмурное утро стирало все грани и очертания сущих в мире вещей. Лишь подойдя ближе он увидел, что хижина вся перекосилась, одной стороной утопая в земле, словно в вязком болоте. Крыша-котелок чуть ли не проваливалась внутрь. Рядом — неизвестно откуда взявшаяся лужа воды, раньше ее точно не было. И вездесущая мертвая тишина…

Максим сорвался с места, распахнул дверь и громко крикнул:

– Милеус!

«Милеус… леус… ус…», — где-то далеко-далеко передразнило эхо.

Внутри же хижины — молчание. И этот беззвучный ответ действовал сейчас более угнетающе, чем вселенский шум, что бывает при конце света.

– Милеус, где ты?!

Он несмело зашел, привыкая почти к полному мраку, нащупал коробок спичек и, вызволив черный огонь, передал его канделябру. Само пламя свечей было абсолютно черное, а ту безликую серость, что распространялась вокруг, немыслимо было назвать освещением. И все же взгляд его улавливал очертания мнимых предметов: стол, диван, зеркало на стене… Кстати, зеркало! Максим подошел к нему и бесконечно-долго всматривался в каждый его уголок.

Ничего!

– Суелим, может, ты здесь? — позвал он неуверенным, почти безнадежным голосом.

Опять ничего. Хижина была пуста — пуста звуками, пуста красками, потеряв присущую ей беззаботную жизнь. Он еще раз хмуро огляделся. Диван «для мечтаний» стоял не заправленным. Небрежно скомканное одеяло валялось на полу. Картины, висящие на стенах, как-то перекосились. Некогда лакированный паркет походил на черную пропасть, только твердую под ногами. Часы показывали не поймешь какое время. Их единственная стрелка вращалась с бешеной скоростью.

Максим вышел наружу. А что еще оставалось делать? Потом, вроде как ободрившись новой надеждой, стал бегать по поляне:

– Милеус! Суелим! Где вы?!

Эхо уже не передразнивало. Устало. А он все бегал взад-вперед, окунаясь из одной тьмы в другую. Увы, никто так и не откликнулся. По краям поляны в унынии стояли старые знакомые — Злые Одуванчики. От их прелестного пуха не осталось и следа. Они склонили свои облысевшие головы и не издавали ни звука. Лишь совершенно случайно его взор снова наткнулся на ту небольшую лужу то ли из воды, то ли еще из какой-то жидкости. На ее поверхности мерцала неопределенная форма…

Максим наклонился. Там плавало некое двухмерное существо похожее на…

– Суелим?!

Кажется, это был он! Имея степень свободы лишь в двух измерениях, он безвольно расплывался по зеркальной глади, как пятно вылитого на воду масла. Глаза его были широко открыты, рот подергивался, но не изрекал при этом ни слова.

– Дай я тебе помогу!

Максим окунул руку в эту лужу. Глупая реплика и глупый жест. По ней пошли взбудораженные волны, рассеивая и без того призрачное очертание. А потом все исчезло… Лишь безликая монотонная гладь мертвой жижи, и ничего больше. Максим увидел, как по его руке стекает жидкая масса, в которой едва различались некие рисунки, напоминающие глаза, нос, уши…