Погоня за ветром - Олег Игоревич Яковлев

вместе с ними стал поднимать застрявшее колесо. Свита доброго сукна мгновенно покрылась пятнами липкой грязи. Кое-как телеги удалось расцепить. Подводы, скрипя, покачиваясь из стороны в сторону, поехали дальше.

Бужск отстраивался, хорошел. На валу, возле крепостной стены, появились новые крытые кровлями хаты. Ремесленники повылазили из убогих землянок, в которых хоронились, боясь татарских нахождений, мелкие купцы устанавливали новые дворы, некоторые бояре из Львова и Звенигорода-Червенского возводили на холме внутри крепости хоромы. Возле берега реки вырос большой постоялый двор, рядом с ним возродилось довольно обширное торжище.

Сердце молодого посадника радовалось. Казалось ему, стал он причастен к большому делу — к созиданию и возрождению родной земли. С грустной усмешкой вспоминалось, каким жалким и убогим был Бужск, когда он впервые увидел его, и как он разросся, как расширился. И всё же Варлаам понимал: обязан город своему росту соседнему Львову, ставшему, по сути, столицей Червонной Руси. Так же вот, наверное, цвели и полнились людом при дедах и прадедах рядом со стольным Киевом Белгород и Василёв, Переяславль и Родня. И ещё порою охватывала душу Варлаама не совсем понятная тревога. Почему-то чуялось ему, что всё, содеянное им здесь, непрочно, что нет некоей основы, что дунешь раз — и рассыпется всё возводимое с таким тщанием, обратится в прах и пепел. Вон сколько сделал для Галичины князь Даниил — и грады украшал, и крепости строил, а внезапный, стреле горящей подобный набег Бурундая уничтожил в одночасье все труды, сломал всё, потом и кровью содеянное. Как бы не повторилось прошлое. Варлаам часто с беспокойством поглядывал на юго-восток. Там, за холмами Подолии, за извивами Буга, за лесом — просторы ковыльных степей, там в войлочном шатре пьёт кумыс загадочный, властный темник Ногай, окружённый разноязыкими ордами кипчаков и монголов. И бог весть, что у него на уме.

Вершника на запаленном коне, роняющем на шлях хлопья жёлтой пены, Варлаам заметил ещё издали. Он скакал, низко пригнувшись к шее скакуна, и по виду походил на мунгала. Но когда всадник подъехал ближе, Варлаам неожиданно узнал отцова конюха-литвина.

— Юрис, что случилось? — торопливо, взволнованным голосом крикнул он. — С отцом что, с матушкой?!

— Нет, не то! — Ответ литвина заставил вздохнуть с облегчением. — К матери твоей... Одна женщина... Приехала. Тебя спрашивала... Монголка... По-русски совсем плохо говорит... Вот, за тобой, господин, послали.

— Что за женщина? — Варлаам удивлённо нахмурился.

Вдруг вспомнилась ему сестра Маучи.

«Неужто в Киеве что?!» — подумал он.

...Во Владимир он приехал в Покров-день. Небо было пасмурным, тёмные тучи ходили над городом, сильный ветер гонял по улицам жухлую листву. Возле терема князя Владимира стояли во множестве подводы, слышалось ржание копей, на крыльце толклись оружные люди.

На дворе Низини Варлаама встречала мать. Едва успели обняться и переброситься парой слов, как в дверь высунулось скуластое лицо Сохотай.

«Так и есть», — понял Варлаам.

Отстранив мать, он поспешил навстречу девушке.

Сохотай села на лавку, неловко скрестив ноги в синих шароварах. Она плакала, размазывала по грязному лицу кулачком слёзы, рассказывала, то и дело прерывая слова рыданиями и всхлипами:

— Ногай, его люди... Напали на наш стан!.. Брата зарубили саблями! Налетели... Сразу трое... Трусы! Они не монголы... Они — кипчаки, наши враги! Они — собаки! Грязные шелудивые собаки! Напали скопом, исподтишка! Маркуз пал, как подобает воину! Аргунь-хатунь погибла от стрелы! Каскылдуз сражалась, как степной батыр! Её стащили с седла, сорвали одежды!..

Не договорив, Сохотай в отчаянии махнула смуглой рукой и расплакалась.

— Возьми, выпей. Успокойся. — Варлаам подал ей настой из листьев хмеля.

«Не зря тревожился. Вот, значит, что творит Ногай. Жаль Маучи, безмерно жаль! Что же теперь будет там, в степи? Как нам дальше жить?»

Отпив отвара, Сохотай продолжила:

— Искали Рогмо-Гоа... Она спряталась в соломе... Не нашли... Подожгли стан... Она сгорела... Варлаам! Она кричала, вся в огне!... Я ускакала! За мной гнались до Киева!... У меня хорошая лошадь... Помнишь? Если бы не она, я бы погибла... Живой бы не далась... Пришла к тебе... У меня никого нет, Варлаам... Кроме тебя. Ты — брат Маучи и мой брат!

Она замолчала, смахивая с бархатистых ресниц слёзы.

— Ты правильно сделала, Сохотай. Я не позволю здесь причинить тебе вред. Хочешь — останешься во Владимире, у моей матери, хочешь — поедешь со мной, в город Бужск.

— Эта хатунь — твоя мать? — спросила Сохотай, указывая на Марью.

На заплаканном лице её промелькнуло любопытство.

— Да.

— А тот старый бек — твой отец?

Варлаам кивнул и невольно улыбнулся. Надо будет на досуге сказать отцу, что его уже беком величают.

— Я устала. Моя лошадь... Вся в пене... Но её сытно кормит твой слуга.

Варлаам коротко передал рассказ Сохотай родителям. Старый Низиня, кусая вислые седые усы, заметил:

— А вроде татарка — девка ничего. Вот тебе и невеста, сын. А что? Чем плоха?

— Скажешь тож, дурья башка! — недовольно проворчала мать, громыхая ухватами у печи. — Поганая-ти, она поганая и есмь. По-нашему ни слова не молвит-ти. Да и хозяйка из её худая.

— Полно, мать! — сурово сведя брови, оборвал её Варлаам. — Не до того ныне. Видишь, беда у девицы. Надо её утешить, успокоить. После видно будет, как быти. Об одном прошу: примите её, как дочь. Помните: брат её меня от смерти спас.

— Что они говорят? — робко спросила Варлаама Сохотай. — Ты переводи.

— Ничего, так. О тебе спрашивают, кто такая. Не знают ведь. Я и пояснил.

Девушка коротко поблагодарила его плавным наклоном головы. Снова, в который уже раз, она очаровывала его своей прелестной белозубой улыбкой.

«Может, отец прав?» — вдруг подумал Варлаам, но тотчас отбросил эту мысль, словно бы отодвинув, упрятав её куда-то в глубины своей души.

Во-первых, покамест было не до того. Следовало поторопиться во Львов, рассказать князю, что створилось под Киевом. А во-вторых, Варлаам ещё не мог отойти от прошлого, от Альдоны. Красавица-литвинка как будто стояла незримо перед ним, о ней он думал едва не каждый день. Нет, с Сохотай всё определится потом, позже.

— Стало быть, так поступим, — обратился Варлаам после долгого молчания к отцу. — Я во Львов завтра с утра отъеду. Князя Льва надо о гибели Маучи оповестить. А Сохотай пусть покуда здесь, у вас, останется. Отдохнуть ей надо. Да, вот ещё что. На княжом дворе почто оружный люд