Царь Гильгамеш (сборник) - Роберт Силверберг

Мы по очереди курили, ласково касаясь пальцев друг друга, когда передавали сигарету. В те минуты она мне казалась совершенством, моя жена, моя любовь, мое второе я, умная и изящная, таинственная и экзотичная, с высоким лбом, иссиня-черными волосами, луноликая (хотя луна — и та бывает ущербной), прекрасная женщина-лотос, тонкая нежная кожа, красиво очерченные прекрасные блестящие оленьи глаза, упругая пышная грудь, элегантная шея, носик прямой и грациозный. Как цветок лотоса, голос низкий и мелодичный, моя награда, моя любовь, мой компаньон, моя чужестранка-жена. Через двенадцать часов я вступлю на путь к потере ее. Может быть поэтому я так внимательно изучал ее в этот снежный вечер. Я ничего не знал о том, что случится, ничего, решительно ничего. А я должен был знать.

Исступленно размякшие, мы уютно устроились на шершавой желто-красной кушетке перед окном. Полная луна заливала город холодным прозрачным светом. Медленно кружась, падал снег. Из окна через залив нам были видны светящиеся башни деловой части Бруклина. Далекий экзотический Бруклин, мрачный Бруклин, в красном оскале клыков, с острыми когтями. Что происходило сейчас в джунглях нищих грязных улиц, расположенных за блестящим фасадом возвышавшихся над портом зданий? Какие увечья, какие ограбления, какие перестрелки, какие выигрыши и какие потери? Пока мы уютно отдыхали в теплом счастливом уединении, менее привилегированные переживали все «прелести» этого печального района Нью-Йорка. Банды семилетних мародеров свирепо обстреливали снежками, спешащих домой вдов на Флатбуш Авеню, мальчишки, вооружившись автогенными горелками, весело перерезали прутья клеток со львами в зоопарке, а соперничающие группы юных проституток, с голыми ляжками, в безвкусных утепленных нижних юбках и алюминиевых коронах, проводили порочные атаки на своих территориях на Гранд Арми Плаза. Все это благодаря тебе, добрый старый Нью-Йорк. Все это благодаря тебе, мэр Ди Лоренцо, мягкий румяный нежеланный лидер. Все это благодаря тебе, Сундара, моя любовь.

Это тоже правда Нью-Йорка — красивые молодые богачи, спрятавшиеся в безопасности своих теплых башен, творцы, изобретатели, оформители, избранники богов. Если бы нас здесь не было, это был бы не Нью-Йорк, а только большое и злобное поселение страдающей неуправляемой бедноты, жертв городского холокоста; преступность и грязь не делают Нью-Йорк. Должно быть также и очарование и, к худу или к добру, Сундара и я были частью этого.

Зевс с шумом бросал пригоршни града в наше непроницаемое окно. Мы смеялись. Мои руки скользили по маленькой гладкой с твердыми сосками безупречной груди Сундары. Большим пальцем ноги я нажал на кнопку проигрывателя и из него полился глубокий музыкальный голос Сундары. Магнитофонная запись из «Кама Сутры».

«Глава седьмая. Различные способы ударить женщину и сопровождающие их звуки. Сексуальные взаимоотношения можно сравнить с ссорой любовников потому, что небольшое раздражение так легко вызывает любовь и стремление со стороны двух объятых страстью индивидуумов быстро перейти от любви к гневу. В напряжении страсти один часто ударяет любовника по телу. Частями тела, по которым нужно наносить эти удары являются плечи, голова, пространство между грудями, спина, лоно, бока. Есть четыре способа ударить возлюбленного: тыльной стороной руки, слегка согнутыми пальцами, кулаком, ладонью. Эти удары болезненны и часто заставляют человека вскрикивать от боли. Есть восемь звуков приятной агонии, соответствующих различным видам ударов. Эти звуки: „хин, фат, сут, плат“.

Я касался ее кожи, ее кожа касалась моей, она улыбалась и шептала в унисон со своим записанным на пленку голосом, но сейчас с глубоким придыханием: «Хин… Фуут… Фат… Сут… Плат…»

8

На следующее утро в половине девятого я был в своей конторе. Хейг Мардикян позвонил точно в девять.

— Ты действительно берешь пятьдесят в час? — спросил он.

— Стараюсь.

— У меня есть для тебе интересная работа, но заинтересованная сторона не может платить пятьдесят.

— Кто эта сторона? Что за работа? — спросил я.

— Пол Куинн. Нужен директор по сбору данных и стратег по проведению предвыборной кампании, — объяснил Мардикян.

— Куинн баллотируется в мэры?

— Он считает, что будет легко скинуть Ди Лоренцо на первом этапе, а у республиканцев никого нет, так что момент подходящий для его выдвижения.

— Это точно, — сказал я. — На полный рабочий день?

— Большую часть года сокращенный, затем, с осени девяносто шестого до дня выборов в девяносто седьмом полный. Ты можешь выделить для нас место в своем расписании? — спросил Хейг.

— Это же ведь не просто консультационная работа, Хейг. Это значит лезть в политику.

— Ну и?…

— Для чего мне это нужно?

— Никому ничего не нужно кроме пищи и воды время от времени. В остальном — кому что нравится, — разъяснил Мардикян.

— Я ненавижу политику, Хейг, особенно местных политиков. Я их достаточно нагляделся, составляя свои прогнозы. Приходится съедать слишком много дерьма. Приходится идти на компромисс с самим собой по стольким безобразным поводам. Нужно подвергаться стольким…

— Тебя не просят быть кандидатом, парень. Только помочь спланировать кампанию.

— Только! Ты требуешь года моей жизни и…

— Что заставляет тебя думать, что Куинну понадобится только год?

— Ты делаешь это ужасно соблазнительно.

Помолчав, Хейг сказал:

— Здесь заложены огромные возможности.

— Может быть.

— Не может быть, а да.

— Я знаю, что ты имеешь в виду. Но власть еще не все.

— Можно на тебя рассчитывать, Лью?

Либо я его соблазнял, либо он меня. Наконец я сказал:

— Для тебя цена будет сорок.

— Куинн может дать двадцать пять сейчас и тридцать пять когда начнут поступать пожертвования.

— А потом доплатит до тридцати пяти?

— Двадцать пять сейчас и тридцать пять, когда мы сможем позволить это себе, — сказал Мардикян, — никаких доплат.

— Почему я должен получать урезанную зарплату? Меньше денег за более грязную работу?

— За Куинна. За этот проклятый город, Лью. Он единственный человек, который может…

— Конечно. А я единственный человек, который может помочь ему.

— Ты лучший, кого мы можем нанять. Нет, неверно. Ты — лучший, Лью. Временно. Никакой грязной работы.

— Каким будет штат? — спросил я.

— Все концентрируется на пяти ключевых фигурах. Одной будешь ты, другой

— я.

— Как менеджер кампании?

— Правильно. Миссакян — координатор переговоров и связей на среднем уровне. Ефрикян — связь с небольшими городами.

— Что это значит?

— Попечитель. И финансовый координатор — парень по имени Боб Ломброзо, в данный момент воротила на Уолл-стрите, который…

— Ломброзо? Этот итальянец? Нет. Подожди. Это гениально! Вам удалось найти спонсора из уолл-стритских пуэрториканцев.

— Он еврей, — сказал Мардикян с сухой усмешкой, — Он говорит, что Ломброзо — старое еврейское имя. У нас потрясающая команда. Ломброзо, Ефрикян, Миссакян, Мардикян и Николс. Ты — наш знатный англосаксонский протестант.

— Откуда ты взял, что я буду с вами, Хейг?

— Я никогда в этом не сомневался.

— Как ты догадался?

— Думаешь, ты единственный, кто может видеть будущее?

9

Итак, в начале девяносто шестого, года, мы расквартировали наш штаб на девятом этаже старой, обдуваемой всеми ветрами башни на парк Авеню, с живописным видом на огромную секцию здания авиакомпании Пан-Америкэн, и начали нашу работу по превращению Пола Куинна в мэра этого города абсурдов. Работа не была трудной. Все, что нам нужно было — это собрать достаточное количество квалификационных петиций (это совсем легко: вы можете заставить нью-йоркцев подписать все, что угодно и выставить своего человека на всеобщее обозрение, сделать его известным во всех шести округах перед первым туром выборов). Кандидат был привлекателен, интеллигентен, просвещен, амбициозен, совершенно очевидно способен; так что нам не приходилось работать над созданием имиджа, никакой пластической, косметической работы.

Город так часто заставляли умирать, и он так часто демонстрировал судороги безошибочной жизнеспособности, что клише концепции Нью-Йорка, как умирающей метрополии, вышло из моды. Теперь только дураки или демагоги придерживались этой точки зрения. Считалось, что Нью-Йорк погиб поколение тому назад, когда гражданские союзы захватили город и начали беспощадно зажимать его. Но длинноногий энергичный Линдсей воскресил его как город веселья только для того, чтобы превратить веселье в кошмар, когда скелеты, вооруженные гранатами, стали появляться из каждого клозета. Только тогда Нью-Йорк осознал, что по-настоящему представляет из себя умирающий город. Предыдущий период упадка начал казаться золотым веком. Белый средний класс распался в паническом массовом исходе. Налоги поднялись до репрессивного уровня, чтобы поддержать самые необходимые службы в городе, где половина людей была слишком бедна, чтобы оплачивать свое содержание. Основной бизнес города отреагировал на это тем, что вывел свои офисы в зеленую пригородную зону, и тем самым еще больше усугубил положение с налоговой базой. Византийское этническое соперничество взорвалось с новой силой в каждом районе. Грабители прятались за каждым фонарным столбом. Как такой больной город мог выжить? Климат был отвратительный, население злокачественное, воздух грязный, архитектура некрасивая и целый сонм самоускоряющихся процессов неистово уничтожал экономическую основу города.