Огонь для Проклятого (СИ) - Субботина Айя

Это непросто, если вообще возможно. Но без подобного подхода мы в конце концов проиграем.

А еще Кел очень хочет переговорить с Тьёрдом. Ведь именно муж Дэми что-то там увидел во сне, отчего тут же полетел на место гибели заклинателя Костей. Кто и с какой целью что-то показал Имперскому Потрошителю?

В Лесной Гавани пока что все управление лежит на мне. Ну, то есть Кел’исс помогает советами, рассказывает и передает собственный опыт, но не выступает вперед меня. Он вообще очень сильно изменился. Мне до сих пор кажется, что слишком много думает и анализирует, все еще отчасти находится где-то там, несколькими днями раньше, когда решалась судьба не только Лесной Гавани, но и, возможно, всего Севера.

Насколько знаю, для него очень большим удивлением стало то, что в ночь, когда Магн’нус пытался открыть портал, ведомые Эйстином северяне пытались пробиться к месту проведения обряда, но на подступах их встретили люди Турина. Завязалась схватка.

Я не знаю, кем по итогу стал сам Турин, и кем стали его люди. Но они оказались очень сильны, потому что мои соплеменники оставили множество своих товарищей мертвыми и ранеными прежде, чем им удалось пробиться к каменному кольцу, к тому времени уже остывающему после огненного шторма Кела.

Думаю, Кел’исс до последнего считал, что мои люди будут сидеть по домам.

Он не говорил, но я подозреваю, что в нем засела большая обида на то, как его принял мир после его воскрешения. И я в том числе, пусть мне было очень непросто заставить себя относиться к нему, как к чужому человеку. Он этого не знал.

Над головой появляется черный дракон, закладывает широкую петлю и начинает снижаться в пределах городских стен. Я знаю, кто это — Имперский дознаватель. И от этого знания у меня мурашки по спине.

Я не должна бояться, мне не за что оправдываться. Но на моей ответственности люди, а все, что произошло в Лесной Гавани, со стороны выглядит если не как восстание, то уж, как минимум, серьезные беспорядки. Я знаю, насколько жестокой может быть Империя в подавлении любых волнений, даже в зачаточном состоянии. А сейчас у нас нет никаких сил, чтобы оказать даже хотя бы минимальное сопротивление, если сюда будут присланы карательные войска.

— Мы знали, что он прилетит, — Кел подходит со спины и встает рядом.

Какое-то время стоим молча, наблюдая за умиротворенным озером.

— И что теперь будет? — спрашиваю я.

— Много болтовни, — он поворачивается ко мне — и я вижу на его лице легкую усмешку. — Императору предстоит многое узнать, и многое из этого ему очень не понравится.

— Что думаешь делать дальше?

На последние несколько дней мы так и не поговорили относительно… нас. Я хочу начать этот разговор, но отчаянно боюсь. Потому что в собственной голове могла надумать такое, чего в принципе может не быть в голове Кел’исса.

Я знаю, чего хочу сама. Но это слишком смелые мечты, и я не позволяю себе в них утонуть. При всем при том… мы уже были вместе. И я ни о чем не жалею. Потому что могу сколь угодно давить в себе чувства к этому мужчине, но они все равно не умирают окончательно, а снова и снова пробиваются сквозь пепел выжженного мною же поля.

С Келом я снова почувствовала себя женщиной, снова почувствовала себя желанной. И как бы смело и глупо это ни звучало, почувствовала себя даже немного любимой, так нежен и заботлив он был.

Я просто позволила себе быть немножко счастливой.

— Думаю жить, — говорит, едва задумавшись. — Но мне нужна помощь.

— Помощь? Ты же знаешь, что можешь просить, о чем угодно.

— Ты спрашивала, есть ли у меня место, где мне уютно.

— Да.

— Такого места нет. Везде и всегда мне что-то было не по нраву. Всегда и везде я находил, к чему прицепиться. Я ни о чем никого не просил, Хёдд. Всегда брал то, что считал своим. Это казалось правильным. Я всегда считал, что прав. Ты это знаешь.

Киваю.

— Оказывается, я тоже могу ошибаться, — продолжает он. — И серьезно ошибаться. Настолько, чтобы рисковать потерять женщину, которую, как оказывается… люблю.

Невольно закрываю рот рукой. Он еще явно не договорил, он еще может сказать, что угодно, что-то даже снова колкое и противное, но я уже чувствую, как течет из глаз.

— Я не знаю, как ты это сделала, — протягивает мне руки — и я с готовностью вкладываю в них свои, почему-то подрагивающие. — И, знаешь, не хочу знать. Ты спасла нас всех, Хёдд. Не спрашивай, как, все равно не смогу ответить. Просто знай это. Ты спасла меня. Дважды. Считай, — он снова улыбается, — таким образом я заручаюсь серьезным союзником, за которого буду прятаться каждый раз, когда меня кто-то напугает.

— Союзником? — я путаюсь в его словах. — Я не понимаю.

— Мне плевать на место, где я буду, Хёдд. Мне нужна ты. Когда-то я смеялся над Тьёрдом, думал, он сошел с ума. Пожалуй, теперь с ума сошел я. И мне это нравится.

— Может, это заразно, — говорю шепотом, как будто боюсь вспугнуть услышанное.

— Может быть, но не уверен, что это тот вопрос, над которым стоит биться бессонными ночами.

— Не стоит, — утираю слезы, как самая настоящая сопливая девчонка. — А как же Император? Что если он…

— Я больше не отдам тебя, Хёдд. Никому. Надеюсь, у Императора хватит ума это понять. В его же интересах.

Я тянусь к нему, хочу, чтобы обнял и никуда-никуда не отпускал. Я ведь ждала его до последнего. А любила гораздо-гораздо дольше. В сущности, я так и не смогла полностью заглушить в себе это чувство. И теперь оно расцветает с новой силой, разрастается и делает меня совсем-совсем глупой. Потому что, несмотря на все трудности и опасности в будущем, верю, что мы сможем все преодолеть.

Вместе.