Ход конем - Евгений Николаевич Руднев

— Когда закончишь моделирование, обязательно напиши обо всем в Москву.

— Пока там разберутся, Южный участок уголь начнет давать, — вяло обронил Владимир.

— А ты все-таки напиши. Напиши! — не отступала Аня.

— Ну что ж, попробую, коль ты так настаиваешь... Только у меня к тебе просьба...

— Какая?

— Помоги считать смету. Количество скважин, их глубину и местоположение, марки насосов я дам. По крайней мере, для первых тридцати лет эксплуатации Южного участка все уже известно. Потом я и для более поздних периодов сообщу исходные данные... — Он потер перчаткой задубелый кончик носа. — Мне обязательно надо знать, во что обойдется поверхностный способ дренажа на Южном участке. Нужна точная цифра в рублях, понимаешь?

— Понимаю. Можешь рассчитывать на мою помощь.

— Спасибо, — улыбнулся с облегчением Владимир. И ему снова стало покойно, хорошо.

Они вошли в городской парк. Людей здесь было мало. Центральная аллея покрыта глубоким снегом, посредине пролегает узкая утоптанная стежка. Не спеша двинулись по ней: Аня — впереди, Владимир — сзади. Над пушистыми снегами метался легкий ветерок. Стеклянно блестели на солнце кружащиеся в воздухе морозные остинки, меж деревьями дрожал ослепительно яркий веер солнечных лучей.

Шедшая впереди Аня внезапно оступилась и упала в снег. Владимир подскочил к ней, присел на корточки. Участливо спросил:

— Не ушиблась?

Она поднялась, звонко засмеялась, качая головой, показывая белые, как фарфор, зубы. Сняв перчатки, он осторожно смахнул у нее снег на воротнике пальто, шапке. Он впервые так близко видел Анино лицо. Маленький тонкий нос ее был усыпан веснушками — он только сейчас это заметил, на остистой опуши ресниц таяли снежинки...

Ему вдруг стало жарко. Язык одеревенел, стал непослушным.

— Я... я... люблю тебя. Анюта... — Владимир напрягся весь. В горло словно резиновый мяч втиснули. — Если ты... ты не против... В общем, давай пойдем в загс, напишем заявление...

Она вздрогнула, смотрела ему прямо в глаза, не мигая. Сдерживая дыхание, глухо, с частыми остановками проговорила:

— Мы... мы еще так мало знаем... друг друга... И вообще... принесу ли я тебе... счастье?

— Что ты говоришь?! Ты понимаешь, что говоришь?!

— Давай не будем торопиться с этим, Володечка... Не обижайся, пожалуйста... — В ее взгляде он прочел нежность, мольбу, растерянность. И еще — в широко распахнутых громадных глазах ее он увидел затаенную боль. Она чего-то не договаривала, что-то скрывала... Но вправе ли он ее расспрашивать? Придет время — сама расскажет, если найдет нужным.

Тихая, непривычно просветленная какой-то особой внутренней печалью, она казалась ему сейчас самой красивой и самой желанной.

Владимир притянул к себе ее голову, стал целовать глаза, нос, лоб...

В понедельник — в пять утра по местному — перед самым уходом Владимира в НИИ почтальон принес телеграмму.

«Прилетаю Красноярск три сорок пять московского рейс тридцать пять шестьдесят четыре Саша».

Владимир недоуменно смотрел на телеграмму. Они регулярно переписывались с братом, однако тот никогда не сообщал, что приедет. Скучаю, мол, жду, но не более. И вот на́ тебе... Может, дома что-то стряслось? Заболел отец?

Владимир два раза перечитал телеграмму. Глянул на будильник: по-московскому — четверть третьего. Нет, автобусом уже не успеть. Слишком далеко отсюда до аэропорта.

Позвонил Морозову на дом (благо в квартире был телефон), предупредил на всякий случай, что едет встречать брата.

Запер квартиру и выбежал на улицу.

К счастью, такси ждать долго не пришлось. В темно-фиолетовом студеном воздухе зеленый глазок «Волги» светился как-то по-домашнему тепло.

— В аэропорт. И, пожалуйста, побыстрее, — захлопывая дверцу машины, произнес Владимир.

Машина понеслась по пустынным, заснеженным улицам Красноярска. Владимир окаменело уставился в покрытое пушисто-белым инеем лобовое стекло. Погрел его дыханием... Вспомнился отчего-то шумный Киев, старый дом на Шулявке, где они жили, ярко-зеленые склоны Владимирской горки... Словно дохнуло чем-то обжигающе знакомым, родным. И сразу же все исчезло. Как один-единственный эпизод из другой, далекой и странно удачливой жизни. Будто был там не он, Владимир, а кто-то иной, похожий на него... Один человек — и две жизни. Вот же как бывает.

Сашу Владимир узнал сразу, едва тот появился в овальных дверях самолета. Брат был в черном полушубке и пыжиковой шапке. На ногах — унты из оленьих шкур. Отцовские, факт... Авоська в руках. А в ней — апельсины... Вот же чудак, думает, Красноярск — край света, ничего тут нет...

— Сашок!

— Володя, братуха! Ну, здравствуй, беглец, здравствуй...

Они тут же — возле самолета — крепко обнялись. Улыбаясь, рассматривали друг друга, хлопали по плечам. Владимир нашел, что брат подрос, раздался вширь. Настоящий Илья Муромец... Ну а Саша, в свою очередь, заявил, что Владимир заметно похудел: кожа да кости. Непросто, видать, бороться за жизнь. Дома — все в порядке, у Ирины — тоже. Отец по-прежнему работает во ВНИГИ и вроде переживает, что Владимир уехал, но показать этого не хочет. Ну а он, Саша, приехал помогать брату. С университетом — все улажено. Перевелся на заочное отделение.

— Ты даешь... — улыбнулся Владимир. Он был одновременно и рад приезду Саши, и удивлен, что тот решился на такой шаг. А ведь пора бы и знать друг друга: прожили под одной крышей почти двадцать лет.

— Ты много писал в письмах об Ане Виноградовой... Познакомишь?

— Все в свое время. — Владимир бросил взгляд на часы. До начала работы оставалось пятьдесят шесть минут. — Ладно... Будешь чертить дома по данным электромоделирования гидрогеологические карты. Их нужно много... Ну, а сейчас садись на такси — и дуй домой. Вот ключи. Адрес знаешь по письмам. Обо всем остальном поговорим вечером, когда вернусь из НИИ.

Май приспел ветреный, с частыми сменами погоды. То дышат с юга пыльным жаром монгольские степи, то ударит зубастой стужей со стороны Якутии или Таймыра, и грязно-зеленые листья тополей, выстроившихся вдоль красноярских улиц, покрываются мокрым пушистым снегом...

Несмотря на капризы погоды, настроение у Владимира было хорошим. Последние дни мая были для него радостными вдвойне. Во-первых, лаборатория механики на месяц ранее намеченного срока закончила тему и всем сотрудникам, в том числе и Кравчуку, была дана передышка. Ну и во-вторых, Владимир завершил (что самое важное!) моделирование.

Когда Аня закончила считать смету, оказалось, что затраты на вертикальное осушение — четыре миллиона сто тысяч рублей. А «подземка» — десять миллионов!