Жестокие игры - Джоди Пиколт

— Ничем, — ответила она, вымученно улыбаясь. — Абсолютно ничем.

1979 год

Нью-Йорк

Джек, Джей-Ти и Ральф сидели на корточках в чулане под лестницей, ведущей на второй этаж в пентхаус Сент-Брайда. Здесь хранился пылесос, а десятилетние мальчишки обменивались бейсбольными карточками и делились секретами.

— Я поменяю тебе Кейта Фернандеса на Луиса Альварадо, — пообещал Джей-Ти.

— Я похож на идиота? — нахмурился Ральф. — Фернандес стоит троих из «Уайт Сокс».

— У меня есть Брюс Саттер, — сказал Джек. — Меняю на Фернандеса.

— Клёво!

Мальчики обменялись карточками и перевернули их, чтобы прочесть приведенную информацию. В воздухе плыл едва различимый запах жевательной резинки.

— А у меня Дон Байлор, — сказал Джей-Ти.

— В этом году Калифорния — отстой!

Ральф захихикал.

— Я бы карточкой с Байлором даже собачье дерьмо с улицы убирать не стал.

— Он самый ценный игрок, придурок!

Тем не менее Джей-Ти засунул карточку назад в пачку.

Неожиданно Ральф поднял вверх самую желанную бейсбольную карточку этого лета с изображением Уилли Старгелла из «Питтсбург Пайрэтс».

— Готов поменяться. Если сговоримся.

Джек порылся в своих карточках. Ральф не согласится ни на Палмера, ни на Гидри — лучших игроков, которые были в его коллекции. Существовала единственная карточка, на которую можно было выменять Старгелла, хотя сам игрок был откровенно дерьмовым аутфилдером в команде «Чикаго Уайт Соке» и не смог бы даже отбить крученый мяч, если бы тот висел перед его носом на веревке. И эта карточка Джека вызывала зависть юных коллекционеров.

— Ни фига себе! — выдохнул Джей-Ти. — У Джека есть Расти Кунц!

— Чувак, у тебя есть Кунц! — простонал Ральф.

— Мне нужен Кунц! — заорал Джей-Ти и покатился по полу, изображая истерику и одновременно смеясь до слез, так что даже начал задыхаться.

Ральф протянул руку за карточкой.

— Спорим, легче отдавать Кунца, когда знаешь, что получаешь настоящее сокровище.

— Ты это к чему?

Ральф, сложив губы бантиком, послал ему воздушный поцелуй.

— О Джек, — пискляво произнес он, — ты самый удивительный мальчик в школе!

Джей-Ти фыркнул.

— Рэчел Ковингтон готова установить на стадионе бигборд, так она в тебя влюбилась.

— Ничего не влюбилась, — рассердился Джек. — Она просто девочка.

Допустим, она частенько крутится возле него после того случая, как он заставил одного старшеклассника прекратить распускать слухи о том, что у нее месячные начались еще в восемь лет. И что с того, что у нее грудь вываливается из лифчика? У всех девчонок когда-нибудь она вырастет. К тому же, как казалось Джеку, от нее одни неприятности — наверное, она бьет по подбородку, когда бежишь на время или определенную дистанцию.

— Тили-тили тесто, Джек с Рэчел… — запел Ральф.

— Заткнись! — Джек вырвал карточку с Кунцем из рук Ральфа.

— Ты чего?

— Мне Рэчел Ковингтон не нравится, понятно?

— Да ладно тебе! — пробормотал Ральф.

Неожиданно дверь отворилась. Корасон, кухарка и экономка в одном лице, уперев кулаки в толстые бока, сердито взглянула на мальчишек.

— Вылезайте! — приказала она. — Мне нужно убирать.

Они выскочили из своего укрытия, прихватив коробочки с бейсбольными карточками. Джей-Ти с Ральфом толкали друг друга локтями, когда шли по коридору.

— У меня нет невесты! — крикнул им вслед Джек и так сильно сжал в кулаке карточку с Расти Кунцем, что она сломалась.

Оказалось, что Корасон не только, как обычно, подметает и пылесосит дом. Звонила мама Джека и предупредила, что ждет гостей. Джек сидел на табурете, наблюдая, как мексиканка терзает кусок теста на разделочной доске, и представлял, что это лицо Ральфа.

— Если хочешь есть, — сказала мексиканка, — отрежь себе хлеба.

— Я хлеба не хочу.

— Нет? Тогда чего ты уставился на тесто, как голодный?

Джек поставил локти на стол.

— Просто тоже хочу что-нибудь отмутузить.

Корасон придвинула к нему кусок теста.

— Прошу! — Она вытерла руки, оставив на фартуке бледно-желтые следы. — Что-то Джей-Ти с Ральфом убежали как ошпаренные.

Джек пожал плечами.

— Они неудачники.

— Неужели? Еще сегодня утром ты не мог дождаться, пока они придут. — Она обхватила ладонями руки Джека, и они стали вместе вымешивать тесто. — Вы поссорились?

— Рэчел Ковингтон мне не нравится. То есть я хочу сказать, что она мне нравится, но… но я ее не люблю. Я вообще девчонок не люблю.

— Они тебя дразнили?

— Я просто за нее заступился, потому что она не могла за себя постоять.

— Тогда ничего удивительного, что она запала на тебя, амиго.

Джек подпер щеку ладонью, не обращая внимания на то, что руки в муке.

— Кора, почему девчонки так себя ведут? Почему нельзя просто поблагодарить и все?

Корасон улыбнулась.

— Ты знаешь, как твоя мама составляет список тех, кому следует отправить открытку на Рождество? Она посылает их людям, которые присылают открытки ей, и с каждым годом этих людей становится все больше.

— Да уж, — пробормотал Джек. — А мне приходится облизывать эти чертовы марки!

— Следи за своими выражениями! — предупредила она. — Понимаешь, так и любовь. Один раз проявишь внимание, даже мимоходом, и ты навсегда в ее списке.

— А если я не хочу посылать Рэчел открытку в ответ?

Экономка засмеялась.

— Никогда не знаешь, что будет. Может, она все равно будет их присылать. А может, однажды пробежит список глазами и вычеркнет тебя.

— Я не хочу, чтобы она в меня влюблялась, — прошептал Джек. — Я скажу ей, чтобы перестала.

— Можешь сказать, но это ничего не изменит.

Джек ткнул кулаком в тесто.

— Почему?

— Потому что это ее сердце и только ей выбирать, кого любить, — ответила мексиканка.

Не было ничего удивительного в том, что Анна-Лиза Сент-Брайд брала под свое крыло и приводила в дом очередную «несчастную» в чулках и на высоких каблуках, которую отбила у сутенера на Седьмой авеню. Часто женщины приезжали в пентхаус с разбитой губой или сломанным носом, окутанные стыдом так же плотно, как и дешевым пальто, которое было на них надето. Около недели они жили в доме Сент-Брайдов, а потом появлялись из гостевой комнаты в джинсах и хлопчатобумажной рубашке; волосы, стянутые сзади в пучок, открывали заживающее лицо без грамма косметики. Джека всегда удивляли эти трансформации. Приходили старухами, а оказывались девушками-подростками.

Это были проститутки. Джеку этого знать не следовало, потому что ему было всего десять и его родители предпочитали делать вид, что проституции в Нью-Йорке не существует, как нет хулиганов, мэра-демократа и крыс в Централ-парк. Его в комнаты к гостям не пускали. Мать ходила туда-сюда, как Флоренс Найтингейл, носила им суп и одежду, а еще романы феминисток, таких как Бетти Фридан и Глория Стейнем. Отец как-то окрестил этих писательниц «цыпочками, которым не хватает настоящего мужика». Но хотя все делали вид, что между шлюхой наверху и приехавшей погостить двоюродной сестрой нет никакой разницы, Джек знал правду… и почему-то от этого знания у него всегда немного побаливал живот.

Как всегда, когда пентхаус блестел, а хлеб стоял в духовке, в воздухе витало ожидание. Джек сидел на лестнице и перебирал свои бейсбольные карточки, но на самом деле просто ждал, кто приедет в этот раз.

Без пятнадцати четыре приехала мама. А женщина, приехавшая с ней, оказалась совсем не женщиной.

Во-первых, она была меньше Джека. У нее были настолько большие глаза, что они занимали пол-лица, а такого грустного рта, больше похожего на крошечную прорезь, Джеку еще видеть не доводилось. Руки девочки нервно подергивались, как будто ей просто необходимо было что-то держать.

— Это Эмма, — сказала мама.

А девочка повернулась и стремглав бросилась назад в лифт.

Это было второе, что отличало ее от обычных «гостей»: она здесь оставаться не хотела.

— Отлично, — вздохнула Анна-Лиза, — в таком случае я еду в тюрьму.

Джозеф Сент-Брайд вздохнул.

— Анни, я понимаю, что у тебя разрывается сердце. Но ты не можешь забрать ребенка у родителей без разрешения опекунского совета.

— Ты ее видел? Что мне оставалось делать?

Она говорила так тихо, что Джеку пришлось напрячь слух, чтобы услышать разговор за закрытыми дверями библиотеки.

— Джозеф, ей всего девять лет. Ей девять лет, а ее сорокалетний дядя ее насилует!

Джек знал, что такое изнасилование: невозможно жить с такой матерью — предводительницей крестоносцев в борьбе против насилия над женщинами — и не знать этого. Изнасилование как-то связано с сексом, а секс — нечто слишком неприличное, о чем даже думать стыдно. Он попробовал представить, как Эмма, которая кричала и упиралась, когда ее несли наверх, занимается этим со взрослым мужчиной, и его чуть не вырвало.