Мы, народ… (сборник) - Андрей Столяров

Все меняется буквально в считаные секунды. Из хулиганов – а именно так «франкфуртскую четверку» первоначально пытаются именовать – они превращаются во вдохновенных героев, которые в самом сердце Европы подняли знамя революционной борьбы. Значит, еще не все потеряно. Значит, есть еще люди, готовые жертвовать собой ради других. На одном континенте свеча погасла, но на другом она загорается – и светит всем. Сами «франкфуртцы» это быстро осознают. В первом же выступлении на суде Андреас Баадер заявляет: «Мы зажгли факел в честь Вьетнама, в знак протеста против равнодушного согласия общества потребления с массовыми убийствами мирного населения в этой стране». О том же говорит Гудрун Энсслин: «Мы поняли, что без реальных действий слова бесполезны. И мы решили к этим действиям приступить»… Их заявления перепечатывают все газеты. Час пробил, таинственные звездные знаки сошлись. Молодежное сопротивление получает своих кумиров. Выражая общее мнение, Фриц Тойфель (тот, который позже создаст подпольное «Движение 2 июня») провозглашает на пресс-конференции в «Союзе немецких студентов»: «Лучше поджечь супермаркет, чем управлять супермаркетом!» А один из адвокатов, указывая на подсудимых, объясняет суду: «Если их отправят в тюрьму, значит, тюрьма – это единственное место для приличных людей».

Они становятся не просто героями. Они становятся суперзвездами, непрерывным источником ярких медиановостей. Суд находится в центре внимания всей Германии, и «четверка», интуитивно или осознанно, делает все, чтобы этот интерес поддержать. Они сидят на скамье, развалясь, точно в театре, они курят сигары и перебивают судей внезапными репликами, они то и дело вскакивают и кричат: «Свиньи!.. Фашисты!.. Вы не имеет права нас судить!» Они превращают судебное действие в фарс. Когда судья впервые вызывает Андреаса Баадера, вместо него поднимается Торвальд Пролл и судья, не замечая подмены, допрашивает его до тех пор, пока государственный обвинитель не указывает на ошибку. За это Баадера и Пролла удаляют из зала суда, но вместе с ними в знак солидарности уходит и Хорст Зонляйн. А когда тот же судья за вызывающее поведением приговаривает их всех дополнительно к трем дням ареста, Зонляйн во весь голос кричит: «Да чего там! Давай сразу четыре!» Процесс над «франкфуртскими поджигателями» открытый, зал полон сочувствующих, сюда стекается студенческая молодежь. Их защищают известные немецкие адвокаты – Отто Шили, который в 1998 году сам станет министром внутренних дел, Хорст Малер, весьма состоятельный и авторитетный юрист, преподаватель Гудрун – профессор Хайниц. Тем не менее всех четверых приговаривают к трем годам заключения. Суд есть суд, и поджог, чем бы ни мотивировали его, есть поджог. Однако общественное негодование оказывается настолько сильным, что уже к лету вся «франкфуртская четверка» выпущена под подписку. Важную роль тут играет и апелляция, поданная их адвокатами в Федеральный Конституционный суд. Условия же временного освобождения таковы: обвиняемые обязуются не покидать пределов Германии, более того – сразу же вернуться в тюрьму, если апелляция будет отклонена.

Вместе с тем – это свобода. И она особенно сладостна тем, кто обретает ее в ореоле мучеников и героев. Выйдя на волю, четверка «франкфуртских хулиганов» мгновенно чувствует, как изменилась вся ситуация вокруг них. Из обычных людей они превратились в политические фигуры. Из безвестных анархиствующих студентов они стали символом революционного сопротивления. Они всем интересны. Они – в фокусе всех дискуссий, сплетен, легенд. Популярные газеты берут у них интервью, молодежные клубы приглашают их на вечеринки и выступления. Множество людей почитает за честь поговорить с ними хотя бы пару минут. Радикальные интеллектуалы, которые раньше презрительно смотрели на недоучек, теперь с уважением выслушивают мнение людей действия, не побоявшихся преступить черту. Они непрерывно получают денежные пожертвования: «шикарные левые», как их иронически называют, тоже хотят быть причастными к революционной борьбе. А некая богатая дама, владелица магазина модной одежды (подожгли они, кстати, именно такой магазин) даже дарит им в порыве восторга новенький «мерседес». Жизнь становится похожа на красочный фейерверк. Тем более что после покушения на Руди Дучке поднимается новая волна молодежных протестов. Непрерывно идут по улицам демонстрации, студенты, вдохновясь примером Сорбонны, начинают уже не обороняться, а наступать: летит зажигательная бомба в Министерство внутренних дел Западного Берлина, летит бомба в здание, где находится ректорат Западноберлинского университета, летит бомба в кортеж президента США Ричарда Никсона, когда тот посещает Берлин, горит подожженная неизвестными библиотека имени Джона Кеннеди. А когда одного из адвокатов «четверки» – Хорста Малера – вызывают в суд, чтобы предъявить ему обвинение в осаде концерна Шпрингера, вокруг здания суда разыгрывается сражение, сразу получившее название «Битвы на Тегелер Вег». Уличных боев такого масштаба Западная Германия еще не знала: ранения получают 130 полицейских и 22 демонстранта. Именно после «Битвы на Тегелер Вег» немецкую полицию начинают экипировать специальными щитами и шлемами, а также снабжают дубинками большей длины.

Конечно, и речи не может быть, чтобы после такого успеха покорно вернуться в тюрьму. Это значило бы развеять весь тот блистающий ореол, в лучах которого они уже привыкли сиять. Не покорности и смирения от них ждут. От них ждут новых подвигов, новых экстравагантных поступков. А потому, когда, наконец, приходит известие, что апелляция Конституционным судом отклонена, в полицию, чтобы отсидеть назначенный срок, является только Хорст Зонляйн. Не будем за это его осуждать: не каждому дано зачеркнуть всю прежнюю жизнь и ринуться в водоворот неизвестного. Не всем быть героями, особенно в ситуации, когда героизм и злодейство еще друг от друга не отделены. Кто был тогда прав, а кто нет, станет ясно лишь по прошествии множества лет. А может быть, что вероятнее, не станет ясно вообще никогда. Во всяком случае, ни Баадер, ни Энсслин, ни Пролл в полицию не идут. Узнав об отклонении апелляции, Гудрун лишь пожимает плечами: «Ладно, значит, нам придется продолжать в том же духе». А затем они просто садятся в машину и уезжают в Париж. Зачем им тесные клетки? Зачем им долгая и унылая, как рахит, тюремная жизнь? Они – свободны. Перед ними открыт весь мир. Их ждут новые горизонты, сияющие зарницами новых побед.

И вот тут их постигает жестокое разочарование. Нет, поначалу все складывается как нельзя более благополучно. Французские радикалы, с которыми они заранее связываются, разумеется, готовы помочь немецким товарищам по борьбе. Они предоставляют им квартиру в Париже, принадлежащую, кстати, Режи Дебре, соратнику Че Гевары, французскому журналисту, отбывающему ныне тридцатилетний срок заключения в боливийской тюрьме, снабжают их определенными средствами, налаживают контакты с лидерами молодежного сопротивления – с Красным Дени (Даниель Кон-Бендит), с Жаном-Марселем Бугеро, активистом «Национального союза студентов Франции». Удается даже раздобыть фальшивые документы – теперь им не грозит задержание со стороны французской полиции. Правда, из группы неожиданно уходит Торвальд Пролл, который по примеру Зонляйна решает сдаться, но зато к ним присоединяется его младшая сестра, Астрид Пролл, и она пойдет по дороге сопротивления до конца.