Кола - Борис Поляков

После обеда Нюшка внесла самовар, подала к блинам семгу, грибы соленые – разную снедь, коровье масло. Анна Васильевна спросила его:

– Сулль Иваныч, а что ты нам не расскажешь, как тебя городничий встретил? В Коле говорят – нелюдимый он, чванный будто?

«Нет, – думал Сулль, – городничий ничего барин. Очень даже неплохой. Понимает все сразу».

– Нет, – улыбнулся Анне Васильевне. – Хорошо встретил.

– Подарок Суллю Иванычу хотел сделать, – сказал Афанасий.

– На-ко ты!

– А Сулль Иваныч не взял. Спасибо, говорит.

– Почему такой гордый?

Пистолеты были чудесные. Городничий, конечно, дорожил ими. Щедрый подарок. Но не мог Сулль его принять.

– Опасный подарок.

– Он сам вас водил к Андрею нашему? – спросила Нюшка.

Похоже, она нарочно произнесла – «нашему», Будто хотела сказать: так в доме все думают. Сулль поднял на нее глаза, и она, наверно, сама почувствовала, как краска к лицу прихлынула. Но взгляда не отвела.

– Так, – сказал Сулль ей. – Сам водил.

– И ты видел его, нашего парня? – Анна Васильевна тоже сказала – «нашего».

«Хочет исправить оплошность Нюшину?» И перевел взгляд к ней, стараясь понять.

– Так, видел.

– И как он, сердешный, там?

Сулль слышал, как Андрей заколотил кулаками в дверь, закричал глухо оттуда: «Все хорошо будет, Сулль Иваныч! Все хорошо!» (Сулль еще замедлил шаг, не вернуться ли, не ответить ли: да, да, мол, будет! Но Сулль не мог вернуться.)

Сказал Анне Васильевне равнодушно:

– Ничего. Маленько худой стал.

– А мои, – Анна Васильевна на застолье кивнула, – никто не верит, что он повинен. И я сумлеваюсь.

– Я тоже не верь. Я видел. Он не есть вор.

Смольков пласт семги завернул в блин, усмехнулся:

– Чего же он уходил в тот вечер? Всяко не в слободку.

– Тебе-то как можно? – укорил его Афанасий. – Постыдился бы наговаривать!

– А мне-то что стыдиться? – Смольков сидел прямо, ел блин с семгой, запивал чаем. – Приютили добрые люди – благодарить надо. А сичас слава пошла по Коле: ссыльный украл, что жил у Лоушкиных. Выходит, за ваше добро да мы же вас и осрамили.

Он назидательно говорит, Смольков. А глаза его уползают от Сулля. И жрет он противно. Отвратительно жрет. Глотает все не жуя, как акула. Сулль сидел бы сейчас на промысле и ловил акул. А может, и не сидел бы. Хорошо, что тогда услышал.

Никита рассудительно согласился:

– Так-то оно так.

Сулль с интересом смотрел на Смолькова. Отъелся за это время, гладкий стал. Откуда такая сытость? В становище он таким не был. В становище он льнул к Андрею. Даже Сулль Андрея не рассмотрел. А увидел бы – не увел бы всех с лова. Про голод и про грабеж ничего не знал бы. Потом сожалел бы, верно. Но зато в стороне бы остался.

– И что же ему будет, Сулль Иваныч?

В арестантской грязно, сыро, темно. Андрей исхудалый, в замызганной рубахе, не знающий, как с ним поступят завтра. А завтра может быть еще хуже.

– Не знаю. Каторга, может.

– Сулль Иваныч, вы сказали – обходительный городничий? – Нюшка что-то недоговаривала. Но Сулль начинал понимать ее. Андрей просил: «Ради бога, Иваныч, не надо!»

– Так, обходительный.

Нюшка помедлила:

– А если пойти к нему, попросить за Андрея?

Ну, вот. С этой все на своем месте, все ясно. И напрасно она краснеет. Сулль не вправе ее судить. Красивая девушка. Хорошая будет мать. С Андреем были бы пара – смотреть любо. И дети хорошие от нее будут. Красивые, крепкие дети. Только из этого ничего не выйдет, Нюша. На пути столько встанет – жизни не хватит перешагнуть. Не только твои родные – Кола поднимется. Несчастными себя и его сделаешь. И любовь проклянешь. А тебе не губить себя надо. Пока молодая – в достатке, в согласии поживи, в холе. Пусть тебя любят. Взрослее станешь – поймешь...

Ответил Нюшке уклончиво:

– Сулль тут не может совет дать.

– Чудно с этой кражей, – вздохнула Анна Васильевна. – Сроду не было таких в Коле. Соберусь-ко я да схожу к городничему. Пусть покажет мне парня. Не могу поверить, что он взял.

– Кто же тогда? – хохотнул Смольков.

– А зачем? – продолжала Анна Васильевна. – Куда бы он дел жемчуг? В Коле никто не купит. В Архангельск ему не ехать.

– Может, зазнобе своей в подарок!

Афанасий озлился на него, сказал с неприязнью:

– Сам ты зазноба.

Понимающая улыбка с лица Смолькова сползла, он беспокойно ерзал на скамье, а на Сулля будто нашло прозренье. Вот такие все сожрут. И себе подобными не побрезгуют. Пожалуй, Сулль кинет крючок с наживкой. Если Смольков акула – пусть крутится на цепи и грызет ее, зверея от боли и злобы. Его ждет кротилка. Ну, а нет если – они квиты за становище.

И негромко сказал:

– Могли жемчуг брать трое.

Наверное, он неожиданно сказал это. За столом тихо стало. И все на него посмотрели.

– Кто же? – спросила Анна Васильевна.

– Андрей мог, да. Но еще Афанасий мог, Смольков тоже, – спокойно пояснил Сулль. И увидел: Афанасий перестал есть. Спросил, едва проглотив:

– Зачем жемчуг Смолькову?

Нюшка вспыхнула лицом:

– При чем тут Смольков? Али про тебя не сказали?

Афанасий повернулся оторопело к ней:

– Сдурела?! Мы же братались. Он бы в арестантской сейчас, а я блины с семгой? Ну, дура!

– Сам дурак ты, – повелась Нюшка.

– Перестаньте! – сказала Анна Васильевна.— А правда, зачем Афанасию или Смолькову?

– Сулль Иваныч шутить горазд, – хохотнул Смольков.

– Это так есть, это не шутка, – сказал Сулль. И увидел: все поняли – он не шутит. Даже Никита обеспокоился:

– Почему ты так думаешь?

– Я звал Андрея весной в Англия или Норвегия.

– Ну и что из того, что звал? – спросила Анна Васильевна.

– Вот Андрей и украл, чтобы там продать, – пояснил Смольков.

– Эвоно что! – Анна Васильевна смотрела на Сулля.

– Так, так, – сказал ей Сулль. – Но, может, и другой взял. Чтобы Андрей не шел.

– А кто мог еще пойти? – снова спросил Никита.

– Афанасий, Смольков, – сказал Сулль.

Афанасий на Нюшку глянул, на Сулля, на Анну Васильевну, ища защиты. Развел руками растерянно:

– Я на лов собирался, правда. Но никуда больше.

– Не бери в голову, Афанасий! Дурит Сулль Иваныч!

– Обожди с головой, – поморщилась Нюшка, – Сулль Иваныч, какая разница, кто знал, кто не знал, что ты Андрея с собой звал?

– Тот мог совсем уходить в Норвегия. Жить.

— Мне зачем это? – удивился Афанасий.

И Смольков сразу загорячился:

– А я не знал этого! И не крал жемчуг! И в Норвег не собирался!

– На-ко ты, раскричался, – осуждающе сказала Анна Васильевна.

– Андрей говорил, ты знал, – с усмешкой сказал ему Сулль.

Смольков уже обозленно пучил глаза:

– Врет Андрей! Вывернуться сам хочет. Вот и валит на меня да на Афанасия.

– Остойся-ка! – Нюшка повернулась к Смолькову насмешливо. – Когда Сулль Иваныч уезжал, ты о чем во дворе говорил с Андреем? Помнишь?

По тому, как напористо Нюшка спросила, как Смольков растерянно шарил глазами, соображая, – Сулль понял: она знает что-то. Или сама слышала, или Андрей сказал. Но для Смолькова это неожиданным было. Он засмеялся нервно:

– Ты шути, да оглядывайся.

– В Норвегия ты хотел, – сказал Сулль.

Смольков оглянулся на Сулля, на Нюшку, опять на Сулля, сжал губы, растянул их в ухмылке:

– Доказать захотели! На меня свалить?! Андрея оправдать вздумали! Меня в блошницу засунуть!

«Погрызи, – думал Сулль, – погрызи покуда цепочку. Я вот кротилкой тебя сейчас». И, стараясь поймать взгляд Смолькова, добавил тихо:

– В становище я доски брал. Я слушал тогда.

Смольков на миг задохнулся будто. Глаза расширились.

– Про Норвегию ты толкуешь. Врешь ты все! Сам не знаешь еще, что будет! – И подался вперед, лицо злостью перекосилось. – До-жи-вешь ли ты до весны?! Мы тоже наслышаны. Сколько тебе осталось, знаешь? Шкурой чувствуешь? Не простится тебе предательство!

Сулль почувствовал, будто сердце остановилось. Руки стали холодными. Кровь, наверное, отлила. Такого удара не ожидал. Сразу вспомнились площадь, поморы с ружьями. Готовятся встретить его одноземцев.

– Но-но! – властно возвысил голос Никита. – Будя молоть-то!

– Да ты что?! – Афанасий сидел со Смольковым рядом, хотел взять его за плечо, но тот увернулся, вскочил. Афанасий следом.

– Обожди, дядя Афанасий, – сказала Нюшка. В горнице на миг тихо стало. – Не тронь его. А ты вот что – не погань наш дом, уходи.

– А ты-то! Откуда знаешь, о чем я с Андрюхою говорил? Он сказал? Или ты на повети с ним была? – Ох, прозорлив бывал Смольков в минуту опасности! Он захлебывался от ярости, но выплеснуть всю ее не успел. Афанасий шагнул к нему:

– Вякни еще!

Смольков сжал кулаки и заорал, присев для прыжка будто:

– Не докажете! Ничем не докажете!

Анна Васильевна поднялась, и Смольков попятился к двери.