Тайна замка Вержи - Елена Михалкова

Но голос Мортемара внезапно понизился до шепота.

– Раз в двадцать лет, – очень медленно, тихо и торжественно начал он, – выпадает ночь, когда Кронос и Марс сливаются в одно, а луна перерождается, чтобы исчезнуть и появиться вновь, подобно фениксу. В эту ночь, единственную в двадцать лет, камень обретает могущество. На небе возникает призрак полной луны, пепельный, как сгустившийся дым, и если такое случается… Если такое случается… в этот миг… слово… обращенное к Камню… становится… истиной.

Последние слова он произнес одними губами.

– Этого не может быть! – прошептала Николь. – Невозможно.

Маркиз повредился в уме. Как она раньше не поняла, что имеет дело с помешанным…

В комнате раздался негромкий хлюпающий звук. Она не сразу поняла, что это смеется Жан Лоран.

– Мужа швеи раздавило деревом. А следующая ночь была той, когда случается схождение. Я убедился в этом, едва вернувшись домой, и двое астрономов подтвердили мою правоту. Глупая швея дождалась появления пепельной луны и выкрикнула камню свое ничтожное желание. Вернуть мужа, надо же! – он покачал головой. – Она могла просить могущество, славу, богатство, а выбрала кривобокого мужичонку, который все равно вскоре подох. Видит бог, эти люди не заслуживают ни подарков от жизни, ни самой жизни.

– Он вернулся… – ошеломленно пробормотала Николь.

– Да, вернулся. Не так, как оживают покойники, поднятые черным колдовством. Он снова стал таким, как прежде. Уж можешь мне поверить – как человеку, который его убил.

Маркиз обмяк. Казалось, рассказ отрезвил его, но и опустошил.

– Камень у меня, и я получу то, к чему давно шел, – спокойно сказал он. – К чему мы шли! Верно, Гуго?

– Да, ваша светлость, – согласился граф.

– Мне даже немного жаль, бедная дурочка, что тебе не суждено увидеть мига моего величия. Впрочем, ты все равно не сумела бы его оценить. Щепка, попавшая в спицы колеса, – что тебе с того, куда несется колесница…

Маркиз снисходительно улыбнулся. Теперь он мог позволить себе и жалость, и снисходительность. Бешенство и злоба – удел проигравших.

Николь посмотрела на него. Затем на бесстрастного Гуго де Вержи.

– И когда же… – она сглотнула, – когда будет следующее схождение?

Мортемар подался к ней, и тяжелое жаркое дыхание овеяло ее висок.

– Завтра.

Девочка долго молчала. Жан Лоран ждал, что она скажет, пока граф де Вержи, поднявшись, не позвал:

– Боюсь, ваша светлость, нам пора.

– Ты прав. – Маркиз перехватил удобнее кинжал с сапфировой рукояткой.

Но Гуго отрицательно качнул головой.

– Простите, ваша светлость, я вынужден просить вас не делать этого. Слишком многие видели, как Птичку схватили. Казнь должна быть публичной. Люди жаждут возмездия за смерть Элен и Алисы. А их страх перед гибелью ведьмы можно успокоить лишь жертвой.

– Так ты хочешь… – нахмурился Мортемар.

– …повесить ее завтра на рассвете. Моя жена и дочь будут отомщены еще до того, как их тела лягут в землю.

– Что ж, справедливо, – признал Жан Лоран и потрепал Николь по щеке. – Мне жаль, что ты умрешь не от моей руки. Но твоя смерть от повешения будет куда мучительнее, и зелье твоей матери вряд ли поможет.

Девочка вскинула на него темные глаза.

– А что вы сделали с той женщиной?

– С какой?

– Со швеей.

Маркиз удивленно пожал плечами:

– Заколол, разумеется.

Он сделал шаг в сторону и добавил, не оборачиваясь:

– Как и всех, что стали свидетелями ее откровения. В конце концов, кому нужны никудышные слуги, которые чересчур много слышали. Верно?

С этими словами он склонился над съежившимся Матье, схватил его за волосы и небрежно чиркнул кинжалом по горлу юноши от уха до уха.

…Когда маркиз и Гуго де Вержи вышли в коридор, Жан Лоран наклонился к графу и доверительно заметил:

– А ведь Дидье был прав, мой друг. Она действительно кричит очень громко.

К концу второго дня Венсан приступил к торгу с господом. Он решил обращаться сразу к самым высшим силам, миновав промежуточную ступень в лице святого Рохуса. В конце концов, терпение святого не безгранично, а напрямик к богу лекарь взывал всего один раз, да и то довольно давно и безрезультатно.

Конечно, думал Венсан, куда действеннее было бы договариваться с дьяволом. Во всяком случае, многочисленные истории подтверждают, что враг рода человеческого редко отказывает страждущим, в отличие от господа. Но оно и понятно! Кто быстрее выполнит просьбу заказчика: мастер, заламывающий высокую цену, или мастер, работающий не то бесплатно, не то вовсе не пойми как? Вот то-то и оно.

Однако свою душу Венсану было жалко. И не то чтобы особенно ценная была душа, но расставаться с ней не хотелось.

Начал он с малого и попросил у господа легкой смерти. Однако оказалось, что расплачиваться за такую милость Венсану нечем. В самом деле, не обещать же хорошо вести себя в раю!

Тогда он замахнулся на свободу.

– Выпусти меня отсюда, господи, и до конца своей жизни я стану врачевать безвозмездно! Каждому, кто придет ко мне, буду приносить я облегчение, и слава твоя умножится, ибо лечить я буду с именем твоим на устах.

«А в устах у тебя что будет?» – поинтересовался у Бонне невесть откуда взявшийся человек с острой черной бородкой. Он очень напоминал Гуго де Вержи, с той разницей, что если у графа и был хвост, он тщательно его скрывал. А этот гость хвост держал перекинутым через согнутую в локте руку, и кончик его с львиной кисточкой поблескивал, точно маслом намазанный.

– Изыди, – без воодушевления предложил Венсан.

«Непременно. Но все-таки ответь».

– Мне будут приносить еду те, кого я избавлю от болезней.

Дьявол сочувственно рассмеялся.

«Тот, кто пойдет к тебе впервые, ничего не даст, поскольку еще не верит тебе. Тот же, кого ты излечишь, не станет возвращаться, ибо ты ему больше не нужен».

Венсан отмахнулся от него.

– Господи, даруй мне свободу, и я стану делиться своими умениями с учениками! Я всегда работал один, ты знаешь. Но я откажусь от всех прежних привычек, передам свое искусство дальше, и все новые и новые лекари будут врачевать и спасать чад твоих!

«Среди этих спасенных чад будут убийцы, развратники, лжецы, прелюбодеи, грабители, стяжатели, – перечислил дьявол. – Разве ты плохо знаешь людей? Чем они многочисленнее, тем быстрее приумножается творимое ими зло. Пойми, – он усмехнулся, – я-то не против. Но ведь ты пытаешься убедить не меня».

– Господи, дай мне выбраться отсюда, и я никогда не причиню никому зла…

Из угла раздался смех, и Венсан замолчал.

«За что люблю вас, людей, так это за безграничную самонадеянность, – сообщил дьявол, удовлетворенно постукивая хвостом по руке. – Когда бы ты знал, какие из твоих поступков оборачивались злом, а какие приносили добро, то очень удивился бы».

– Тогда, господи, опусти меня просто так, – разозлился Венсан, – а с этим хвостатым я уж, так и быть, сам разберусь.

В колодце стало тихо. Венсан покосился в угол, но там никого не было – только очертания длинного хвоста с треугольником на конце четко выделялись на стене.

Заинтересованный этим явлением, лекарь подполз ближе. Он еще утром заметил, что зрение его от долгого сидения в полумраке сильно обострилось. Настолько, что он даже смог разглядеть дыру, сквозь которую проникал свет. Время, проведенное в темнице, убивало Венсана, но до смерти давало ему возможность насладиться мельчайшими деталями его заточения. По некотором размышлении он решил воспринимать это как милость, а не издевку.

Конечно, никакой там оказался не хвост, а всего лишь сложившиеся в рисунок трещины на камне. Те самые, которые при первом взгляде заставили лекаря вообразить узника, день за днем выцарапывающего историю своей жизни. Он так привык к ним, что уже не замечал.

Но ведь они стоили того, чтобы обратить внимание.

Венсан провел ладонью по холодной твердой поверхности. Нет, эти линии возникли не сами собой. Не время выбило их. Чья-то рука вырезала по камню, а скорее всего и не одна. У того, кто это сделал, были и свет, и инструменты. В рисунке, если вглядеться, просматривалась определенная симметрия.

Ошарашенный этим открытием, Венсан вышел на середину колодца и застыл, покачиваясь от слабости. Что за странный художник сотворил этот бессмысленный рисунок? То были не буквы, во всяком случае, вязь не походила ни на один из знакомых ему языков. Крутя головой по сторонам, Венсан выделял отдельные элементы: круги, спирали, овалы, заостренные с обоих концов, волны, обрывавшиеся завитки… Стены вдруг обрели голос, кричали на него, но он не мог разобрать ни слова. Ему казалось, они вот-вот обрушатся или сойдутся вместе и раздавят его, жалкого червяка, слишком тупого, чтобы понять их речь.

Венсан покачнулся и едва не упал. Он слишком долго стоял на ногах, и в отместку страшная слабость овладела им.