Дождь Забвения - Аластер Рейнольдс

– Если бы возникли проблемы с назначением продукции, блокировали бы экспорт, – пояснил Альтфельд, глядя на Флойда. – Но изделия выпустили. Значит, вопрос закрыт.

– И это, по-вашему, оставляет вас чистеньким? – спросил Флойд.

– Моя совесть не запятнана. Если вам неприятно такое положение дел, ничем не могу помочь. А теперь, с вашего разрешения, я хотел бы спокойно понаблюдать за пингвинами.

– Контракт был частью чего-то очень плохого, – сказала Ожье. – Вам не удастся так легко умыть руки.

– Чистота моих рук – целиком моя забота, – ответил Альтфельд.

– Так расскажите нам, что вам известно, – попросил Флойд.

– Мне известно лишь то, что вам следует прекратить назойливые расспросы и оставить меня в покое. Уезжайте из Берлина и возвращайтесь к себе, – посоветовал Альтфельд и, глянув на Верити, добавил: – Не могу понять, что у вас за акцент. А я обычно хорошо определяю выговор даже у англоязычных.

– Она из Дакоты, – сказал Флойд. – Но это не важно нисколько. А важно то, что кто-то вас запугал. Кто?

– Не говорите глупостей!

Теперь у загона с пингвинами остались только Флойд с Ожье и Альтфельд. Флойд знал, что обязательно – и очень скоро – пожалеет о сделанном, но момент упускать не стоило. Иначе из Альтфельда не выжмешь ничего.

Флойд схватил немца за ворот плаща и толкнул, припечатал спиной к прутьям.

– Слушай-ка зер гут, майн герр, – процедил сыщик сквозь зубы. – Я терпеливый человек. Обычно такими вещами не занимаюсь. Честное слово, я приятный в общении парень. Почти всегда.

Альтфельд задергался, пытаясь освободиться.

– Но беда в том, что мой друг попал в беду. Большую.

– Я ничего не знаю про вашего друга! – просипел немец.

– Я и не говорил, что знаешь. Но твой паршивый контракт, о котором ты не желаешь говорить, прямо связан с бедой моего друга. И с убийством сестры мисс Ожье. А значит, мы хотим докопаться до истины и на пути у нас стоишь только ты.

– Отпустите меня! Тогда мы, возможно, и поговорим нормально.

– Венделл, отпусти, – попросила Ожье.

Он оглянулся – поблизости никого.

– Мы и сейчас говорим нормально, – сказал Флойд. – Почему бы тебе не рассказать о людях, заказавших шары?

– Вам лучше знать о них как можно меньше. Это все, что я могу сказать.

– Ага, это уже что-то, – похвалил Флойд и чуть ослабил хватку, позволив Альтфельду перевести дух. – Но если они такие плохие, зачем иметь с ними дело? Неужели «Каспер металз» так нуждался в заказах?

Альтфельд оглянулся – наверное, надеялся увидеть служащего зоопарка.

– Мы всегда рады заказам. И не отклоняем их без серьезной причины.

– Даже настолько сложные? – спросила Ожье.

Немец раздраженно глянул на нее, будто она сказала что-то глупое и постыдное:

– В оригинальном контракте не было ничего сложного. Для нас такая работа элементарна. Мы с радостью взялись за нее. Но по мере выполнения стали ужесточаться условия на допуски. Сплав из меди и алюминия оказался неудобным для отливки и обработки. Первое время у нас даже не было инструментов, способных измерять изделие с нужной точностью. А потом еще встал вопрос о криогенной подвеске…

– Криогенной? – изумленно переспросила Ожье. – Эти шары должны охлаждаться?!

– Я уже сказал слишком много…

Флойд снова пихнул немца, приподнял его и наколол его воротник на прутья изгороди.

– Нет, ты всего лишь распалил мой аппетит!

– Когда работа шла полным ходом, клиент сообщил, что шары должны выдерживать погружение в жидкий гелий при температуре чуть выше абсолютного нуля, – прохрипел Альтфельд. – Все, я рассказал достаточно. Отпустите меня!

– Кажется, от вас потребовали невозможного, – заключил Флойд. – Так почему вы не отказались от контракта, если требования изменились до его окончания?

– Мы попытались. И узнали, насколько клиент опасен. Нам сказали, что назад дороги нет.

– И вы сначала решили, что клиент блефует.

– Да. Но вскоре моего начальника – того, кто проводил последний раунд переговоров с клиентом, – нашли мертвым в его доме.

– Убийство?

– Его забили до смерти прямо в кабинете. Средь бела дня, когда кругом было много людей. И никто из них не заметил никого подозрительного.

– Никого, за исключением детей, – возразил Флойд.

Альтфельд кивнул – и вдруг все желание утаивать и сопротивляться покинуло его, будто ему напомнили о том, во что он изо всех сил отказывался поверить. Флойд ощутил смену настроения. Похоже, в глубине души Альтфельд был рад, что наконец можно с кем-то поговорить, невзирая на последствия.

– Когда мы уже заканчивали работу, когда шары проверяли и готовили к отправке, повсюду шмыгали дети. Они постоянно ходили за мной. Но с тех пор как сгорела фабрика, я их больше не видел. Надеюсь и не увидеть до своей кончины.

– Они напугали вас? – спросила Ожье.

– Однажды я заглянул одному в лицо. Очень хочется, чтобы в моей жизни такого больше не случилось никогда.

Ожье подступила к старику:

– Мистер Альтфельд, я понимаю, как вы боитесь этих детей. И совершенно правильно делаете. Они очень опасны и без колебаний убьют, если потребуется. Но мы не работаем на них. Напротив, делаем все, чтобы сорвать их планы.

– Значит, вы еще глупее, чем я думал. Если у вас есть хоть толика здравого смысла, прекратите и уезжайте домой.

– Нам нужен след, – сказал Флойд. – Назовите адрес. Этого хватит. И мы исчезнем.

– Но появятся они!

– Если поможете, мы остановим их прежде, чем они доберутся до вас, – пообещала Ожье.

Альтфельд издал короткий, похожий на кудахтанье смешок. Обещание его, очевидно, не убедило.

– Хотя бы скажите, где завод! – велел Флойд.

– Я вам не скажу ничего. Если уж вы сумели добраться до меня, не сомневаюсь, что успешно продолжите расследование и без моего участия.

Флойд нашел в себе силы, о каких и не подозревал, и вздернул немца еще выше, сняв воротник с решетки. Затем перехватил его за талию и поднял так, что вся верхняя часть туловища нависла над бетоном пингвиньего обиталища.

Альтфельд взвизгнул от страха.

– Скажи! – прошипел Флойд. – Говори, или сброшу!

Ожье попыталась оттащить Флойда, но тот уже был сыт по горло ложью и увертками. Ему было наплевать, насколько испуган Альтфельд и в какой мере причастен к заговору. Флойд думал лишь о Кюстине и о том, как кричала в вагоне спящая Ожье.

– Ты, подонок, говори адрес, а то скормлю птицам!

Немец захрипел, будто у него начался припадок, и выдавил:

– Пятнадцать… Дом пятнадцать.

Флойд опустил его – и тот навалился спиной на решетку, обмякнув.

– Хорошее начало, – похвалил сыщик.

Когда они вернулись в отель, было уже слишком поздно ехать в район фабрик, где располагался концерн «Каспар металз».

– Утром возьмем такси, – решил Флойд. – Даже если не найдем никого, чтобы переговорить, наверняка после пожара осталось что-нибудь полезное для нас.

– Альтфельд всего не рассказал, – произнесла Верити. – Что именно он утаил, я не знаю, но он точно не выложил всего.

– Думаешь, он знает что-нибудь про «серебряный дождь»?

– Нет. Уверена, о «дожде» он знать не может. Я уже говорила: здесь просто нет производственной базы для создания «серебряного дождя». Металлические шары – часть чего-то другого.

– Наверняка связанного с «дождем». Думаю, стоит нанести герру Альтфельду новый визит с целью выжать из него что-нибудь еще.

– Лучше оставить его в покое. Он всего лишь запуганный старик.

– Они все такие. Но кто-то же знает больше. Альтфельд работал с контрактом. Тот, кто непосредственно занимался производством, стоял у станка, наверняка лучше представляет, для чего нужны шары. Ведь почему-то потребовалось очень точно соблюсти размеры. Завтра поедем на фабрику; может, найдется новый след. Ты сказала – чтобы немного пожить в отеле, денег хватит.

– Да, но мы не можем оставаться здесь вечно. Во всяком случае, я не могу. Мне необходимо ко вторнику вернуться в Париж. А это значит, надо сесть на ночной поезд завтра вечером.

– К чему такая спешка? Мы же только утром приехали.

– Я должна вернуться в Париж. И не нужно расспросов.

Они вышли пообедать в семь вечера, доехав на поезде С-бан до Фридрихштрассе, а потом пройдя назад вдоль берега Шпрее до скопления ресторанов у недавно отремонтированного Рейхстага. Заказали карривурст, оказавшийся очень неплохим, к нему шоколадный торт и с аппетитом съели, слушая препирательства пожилой баварской пары, пытающейся вспомнить имена всех девятнадцати правнуков. После гуляли по Берлину, и Флойд услышал музыку, доносящуюся из окна подвального бара, цыганский гитарный джаз, – такой едва ли звучит нынче в Париже. Ожье согласилась посидеть полчаса в баре перед возвращением в отель. В зале было светло, дымно и шумно – на улицу выплескивалась лишь малая толика музыки. Флойд взял для Ожье бокал белого вина, себе заказал бренди. Прихлебывая, пытался оценивать оркестр как можно беспристрастнее. Играл квинтет: с тенор-саксофоном, роялем, контрабасом, ударными и гитарой. Исполняли «Ночь в Тунисе». Гитарист – молодой энтузиаст с пальцами хирурга, в очках с толстыми линзами, – был очень неплох, остальным требовалось еще малость подучиться. Флойд печально подумал, что, по крайней мере, это нормальный джаз-банд.