КлаТбище домашних жЫвотных - Стивен Кинг

— Надеюсь, ты будешь гореть в аду! — рявкнул Гольдман, повысив голос, и несколько человек обернулись к нему. Из налитых кровью глаз Ирвина Гольдмана брызнули слезы. Его лысина блестела в приглушенном, мягком свете флуоресцентных ламп. — Ты превратил мою славную девочку в посудомойку., лишил ее будущего, забрал от родителей… и допустил, чтобы мой внук погиб на дороге,

под колесами грузовика. — Его голос сорвался на крик: — Где ты был? Не мог оторвать задницу от стула, когда он играл на дороге? Думал о своих паршивых статейках? Чем ты был занят, говнюк? Вонючий засранец! Убийца детей! Убий…

Вот тогда все и случилось. У переднего ряда стульев в Восточном зале. Луис увидел, как поднимается его рука. Увидел, как задирается рукав пиджака, и из-под него выползает манжет белой рубашки. Увидел мягкий блеск запонки. Рэйчел подарила ему эти запонки на третью годовщину свадьбы, не подозревая о том, что когда-нибудь муж наденет их на похоронную церемонию еще неродившегося тогда сына. Его собственный кулак казался чужим — какая-то странная штука, прикрепленная к его руке. Кулак ударился о губы Гольдмана. Луис почувствовал, как они сплющились. Мерзкое ощущение. Как будто раздавил слизня. Удовлетворения не было никакого. Под губами тестя Луис ощутил твердо стиснутые зубные протезы.

Гольдман качнулся и сделал шаг назад. Задел рукой гроб Гейджа и слегка его сдвинул. Одна из набитых цветами ваз с грохотом свалилась на пол. Кто-то закричал.

Это была Рэйчел, рвавшаяся из рук матери, которая пыталась ее удержать. Все присутствовавшие в зале — человек десять — пятнадцать — замерли в страхе и замешательстве. После обеда Стив отвез Джада обратно в Ладлоу, за что Луис был ему благодарен. Он не хотел, чтобы Джад наблюдал эту сцену. Совершенно немыслимую.

— Не бей его! — закричала Рэйчел. — Луис, не бей моего отца!

— Поднять руку на старика — это мы можем, да? — пронзительно выкрикнул Ирвин Гольдман, обладатель всемогущей чековой книжки. Его разбитые до крови губы кривились в усмешке. — Поднять руку на старика — это мы запросто. Меня это не удивляет, гаденыш. Совершенно не удивляет.

Луис обернулся к нему, и Гольдман ударил его по шее. Это был неуклюжий, несильный, скользящий удар, но Луис его не ожидал. Горло взорвалось болью, и, как потом оказалось, еще часа два после этого Луису было больно глотать. Голова запрокинулась назад, и он упал на одно колено в проходе между рядами стульев.

Сначала цветы, потом я, подумал он. Как там у «Ramones»? Раз-два, марш вперед! Ему хотелось смеяться, но смеха не было. Из больного горла вырвался лишь слабый стон.

Рэйчел опять закричала.

Ирвин Гольдман с окровавленными губами шагнул к Луису, который так и стоял на одном колене, и со всей силы пнул его по почкам. Боль напоминала яркую вспышку. Луис уперся руками в пол, чтобы не растянуться на животе.

— Ты не справишься даже со стариком, мальчишка! — кричал Гольдман в горячечном возбуждении. Он пнул Луиса еще раз, снова целясь в почки, но промахнулся и попал в левую ягодицу. Луис вскрикнул от боли и на этот раз все же упал на ковровую дорожку, ударившись подбородком о пол и прикусив язык.

— Вот! — крикнул Гольдман. — Что-то я припозднился. Надо было отвесить тебе пинка, когда ты в первый раз заявился к нам в дом, скотина. Вот тебе! — Он снова пнул Луиса в зад и на этот раз попал по другой ягодице. Он плакал и ухмылялся. Только теперь Луис заметил, что Гольдман не брит — в знак траура. Распорядитель похорон уже бежал к ним. Рэйчел вырвалась из объятий миссис Гольдман и тоже бежала к ним, не переставая кричать.

Луис неуклюже перекатился на бок и сел. Тесть попытался пнуть его снова, но Луис схватил его за ногу двумя руками — схватил крепко-крепко, словно футбольный мяч — и со всей силы оттолкнул от себя.

Гольдман с ревом отлетел назад, бешено размахивая руками, чтобы удержать равновесие. Он упал на гроб

Гейджа, гроб модели «Вечный покой», сделанный в Сторивиле, штат Огайо, и стоивший очень недешево.

Оз, Великий и Узясный, упал на гроб моего сына, ошеломленно подумал Луис. Гроб свалился с подставки с оглушительным грохотом. Сначала упал левый край, потом правый. Замок открылся. Даже сквозь крики и плач, даже сквозь рев Гольдмана Луис услышал, как щелкнул открывшийся замок.

Гроб не распахнулся, изувеченные останки Гейджа не вывалились на всеобщее обозрение, но Луис хорошо понимал — и от этих мыслей ему стало дурно, — что все они были избавлены от этого страшного зрелища исключительно потому, что гроб упал на дно, а не на бок. А ведь он мог упасть и на бок. Гроб лишь чуть-чуть приоткрылся и тут же захлопнулся снова, но Луис успел разглядеть промельк серого — костюм, который они купили, чтобы предать земле вместе с телом Гейджа. И что-то розовое. Может быть, руку сына.

Сидя на полу, Луис закрыл лицо руками и разрыдался. Он потерял всяческий интерес к своему тестю, к ракетам MX, к спору сторонников постоянных и рассасывающихся швов, к тепловой смерти Вселенной. В эту минуту Луис Крид хотел умереть. Перед глазами вдруг встала картина: Гейдж с ушами Микки-Мауса, Гейдж хохочет и пожимает огромную лапу Гуфи на Мэйн-стрит в Диснейуорлде. Он видел это словно наяву.

Одна из опор помоста упала; другая накренилась и привалилась, как пьяная, к низенькой кафедре, за которой обычно стоит священник, произносящий траурную речь. Гольдман, распластавшийся среди цветов, тоже плакал навзрыд. Цветы — частично раздавленные, искалеченные — пахли еще сильнее.

Рэйчел все кричала и кричала.

Луис не мог ответить на ее крики. Образ Гейджа с ушами Микки-Мауса постепенно бледнел, но прежде чем он пропал окончательно, Луис успел услышать голос, объявлявший, что вечером будет фейерверк. Он сидел, пряча лицо в ладонях. Он не хотел, чтобы кто-то видел его: его заплаканное лицо, его потерю, его вину, его боль, его стыд и, самое главное, его трусливое желание умереть, чтобы вырваться из этого ужаса.

Распорядитель похорон и Дори Гольдман увели Рэйчел. Она все еще кричала. Позже, в другой комнате (отведенной специально для тех, кто не мог справиться с горем, — Зал-Для-Истерик или что-нибудь в этом роде, подумал Луис) она замолчала. На этот раз Луис — ошеломленный, но вменяемый и спокойный — сам сделал ей укол, предварительно выгнав из комнаты всех посторонних.

Дома он уложил ее в постель и сделал еще один укол. Потом укрыл ее одеялом и присел рядом, глядя на ее бледное, восковое лицо.

— Рэйчел, мне очень жаль, — сказал он. — Я отдал бы все, что угодно, лишь бы этого не случилось.

— Все нормально, — ответила она странным безжизненным голосом и повернулась на бок, спиной к Луису.