Бумажный тигр. Власть (СИ) - Соловьёв Константин Сергеевич

Розенберг усмехнулся. Не то угадал ход его мысли, не то просто наслаждался выражением растерянности на лице.

— Не беспокойтесь, мистер Лайвстоун, я же сказал, это средство я приберег для себя. На случай, если к нам заявится финансовый аудит с полной проверкой. Я, видите ли, не из тех, кто приспособлен к жизни на каторге. Святая наивность, — Розенберг покачал головой, — Знай я, что окажусь в месте, до которого фискалам не дотянуться никогда в жизни, даже если они раздобудут эскадренный броненосец и боевые дирижабли… Вы еще не поняли?

— Начинаю догадываться. Вид оружия чертовски стимулирует мыслительные процессы. Как и мочевой пузырь.

— Слышали про корабль под названием «Мэри Роуз», мистер Лайвстоун? Флагман королевского флота, величественная трехпалубная каракка[11] при девяноста новеньких пушках. В тысяча пятьсот сорок пятом году она накренилась, черпнула воду через распахнутые пушечные порты и мгновенно ушла ко дну, унося на дно, в беспросветный мрак, почти весь свой экипаж. «Биржевая компания Крамби», боюсь, уготована та же судьба. И если из кают-компании еще слышна музыка, то только лишь для того, чтоб заглушить журчание забортной воды в трюмах. Мы держимся на плаву только лишь потому, что запертые сейфы и несгораемые шкафы обеспечивают нам некоторый запас положительной плавучести. Но стоит ревизии их распахнуть… Пф-ф-фф! — он изобразил пальцами что-то вроде взрыва. Вышло неуклюже — в одной из его рук все еще был зажат револьвер, — На каторгу отправится весь оперативный совет в полном составе. Я, этот несчастный идиот Лейтон, Синклер, Коу, сам Крамби. Ну, мисс ван Хольц, надо думать, эта участь не коснется, в конце концов, она всего лишь машинистка, верно? Мисс ван Хольц получит выходное пособие и быстро отыщет себе новый корабль!

— Я думал, что…

— Что «Биржевая компания Крамби» — надежное и уважаемое предприятие? Смею вас заверить, когда-то так и было. Прежде чем Крамби принялся проводить в жизнь свое видение дела. За последние два года он разрушил все, что мистер Олдридж возводил на протяжении многих лет.

— И как ему это удалось?

Розенберг снял с носа очки, чтобы в очередной раз протереть их.

— А как дураку-капитану удалось утопить флагман английского флота? Рискованные сделки без обеспечения, подозрительные векселя, недальновидная политика… Он не мог держаться того курса, которого держался мистер Олдридж, у него не хватало для этого выдержки, не хватало ума. Зато он обожал всякого рода дерзкие маневры, воображая, будто агрессивная политика поможет нам совершить экспансию на рынке. Все то, что он нес за ужином, полная чушь, призванная законопатить уши тем служащим, которые начинают что-то подозревать! Компания доживает последние недели, в нашем корпусе десятки брешей, сквозь которые хлещет вода, и всякие спасательные операции давно утратили смысл. До сих пор жалею, что позволил себя увлечь, не сбежал к «Фолкс и Данхилл», когда была возможность… Теперь-то уже, конечно, все кончено. Компания идет на дно, и мы все вместе с ней.

— Постойте… — Лэйд отчаянно пытался поймать нужную мысль среди облака бесформенных мысленных обломков, круживших вокруг него, — Почему в таком случае мистер Олдридж не помешал ему?

— Я думал, вы знаете. Потому что удалился от дел еще два года назад, бросив штурвал и скрывшись на необитаемом острове.

Лэйд нетерпеливо кивнул.

— После очередного кризиса, из которого вы с трудом вынырнули, я помню. Но он сохранил свое положение старшего компаньона, а значит, обладал правом вето на любые решения Крамби, не так ли?

— Да, — согласился Розенберг, — Обладал. Именно так. Но так ни разу им и не воспользовался.

— Но вы могли поговорить с ним… объяснить…

— Не мог, — сухо отозвался Розенберг, — За все эти два года мистер Олдридж ни разу не побывал здесь.

Кажется, Крамби говорил что-то подобное, вспомнил Лэйд, еще во время их поездки в локомобиле. Кризис девяносто третьего года едва не свел мистера Олдриджа в могилу, тот несколько недель провел в жестокой лихорадке, а когда оправился, будто в единый миг перегорел к собственному детищу. Ушел на покой и больше никогда не появлялся в Конторе.

Лэйд пожалел, что сам не носит очки. Может, протирая хрупкое стекло, проще сосредотачиваться, задавать мысли какое-то осмысленное направление вместо невразумительных маневров, которые та выписывает, запертая в невидимой, стиснутой стенками черепа, акватории…

— Но он оставался в курсе дел, не так ли? Крамби сказал, вы отправляли ему отчеты и…

— Отправляли, — мягко сказал Розенберг, — В первый же год помимо ежеквартальных отчетов и сводок я направил ему почти три дюжины пакетов и депеш. Извещал о состоянии компании, о непозволительных рисках, которые мы несем, о тенденциях и опасностях… Знаете, сколько ответов я получил?

— Догадываюсь, — пробормотал Лэйд, — Немного?

— Ни одного. Так же без ответа остались письма и телеграммы. Ни единого клочка бумаги в ответ, черт возьми. Я бы использовал и голубиную почту, если бы не был уверен, что Госсворт по указанию мистера Олдриджа скорее испечет из проклятых голубей пирог, чем соблаговолит дать ответ. Мистер Олдридж не только покинул капитанский пост, он, кажется, утратил всякий интерес к своему детищу. Будто перегорел в один миг или заболел черной меланхолией или… Несколько раз я пытался сам прорваться к нему, но безрезультатно. Госсворт неизменно извещал меня о том, что мистер Олдридж по досадному стечению обстоятельств как раз пребывает с визитом где-то в Редруфе. Или спит. Или отлучился отобедать. Или что-нибудь еще, в зависимости от времени суток и погоды.

— Но… Он был жив? — осторожно спросил Лэйд.

Розенберг усмехнулся.

— Несомненно. Иногда я даже видел его силуэт в окнах гостиничного номера. Мистер Олдридж был жив, просто не горел желанием видеть никого из нас. Можете спросить об этом Лейтона, тот, кажется, предпринял больше всего попыток. В конце концов нам пришлось смириться с таким положением вещей. Признать, что наша шхуна утратила своего капитана и несется теперь, подстегиваемая не здравым рассудком старого мистера Олдриджа, а безумными амбициями мистера Крамби. И скоро мы все понесем расплату за это.

— Недальновидное управление капиталом — серьезный порок, — вынужден был признать Лэйд, — Но, согласитесь, сговор с демоном проходит по немного другой категории дел. По крайней мере, насколько мне известно, Канцелярия имеет именно такой взгляд на вещи.

К немалому облегчению Лэйда Розенберг, покрутив в руках револьвер, убрал его в ящик стола.

— Демон стал бы идеальным сообщником для Крамби. Потому что только демон мог спасти его от незавидной участи. Даже если бы Коу по его приказу облил здание бензином и поджог, перед этим выпотрошив сейфы, это его не спасло. Ведь кроме документов есть и люди — мы — бесчисленные свидетели его глупости. Возможно, мистеру Коу удалось бы задушить удавкой кого-то из нас ночью на улице, но всех вместе?.. Нет, Крамби могло спасти только одно. Если бы все здание, весь его несчастный корабль, провалилось сквозь землю. Со всеми своими шкафами, архивами и людьми.

— Тогда почему сам Крамби здесь, среди нас?

Розенберг пожал плечами.

— Не знаю. Должно быть, замешкался или что-то неверно рассчитал. Он чертовски плох во всем, что касается долговременного планирования, если вы еще не заметили.

Возможно, я много не заметил, вынужден был признать Лэйд. Даже тех вещей, которые происходили у меня под носом, предпочитая пялиться на свои часы с замершими стрелками. Знай я все заранее…

Что бы ты сделал, Лэйд Лайвстоун? Выпрыгнул бы на ходу из служебного локомобиля? Ты оказался в этом деле по самые уши и, пожалуй, лучше расхлебать его, пока не начал булькать.

— Почему Крамби не выкупил долю мистера Олдриджа? — спросил Лэйд рассеянно. Грубый голос Розенберга не отличался мелодичностью, но его размеренность служила хорошим аккомпанементом его собственным мыслям, — Он мог бы сделать это как только тот ушел на покой, обеспечив себе полную свободу маневра и избавившись от его влияния. Так почему он не оборвал швартовочный канат еще тогда?