Ключ Сары - Татьяна де Ронэ

Внизу хлопнула дверь.

– Есть кто дома? Прекрасная дама или ее парижжжская сестричка?

Кто-то поднимался по лестнице.

Приехал Барри, мой зять. Лицо Чарлы просияло. Они очень любили друг друга. Я была счастлива за них. После тяжелого, болезненного развода она нашла свое счастье.

Увидев, как они целуются, я подумала о Бертране. Что станет с нашим браком? Какой оборот примут наши отношения? Образуется ли все со временем? Я постаралась не думать об этом, спускаясь на кухню следом за Чарлой и Барри.

Когда я уже лежала в кровати, в памяти всплыли слова Чарлы об Уильяме Рейнсферде. Возможно, он не желает возвращаться к старому. Я крутилась почти всю ночь, но так и не смогла заснуть. Наутро я успокоилась, сказав себе, что сразу увижу, хочет ли Уильям Рейнсферд вспоминать о прошлом. Я встречусь с ним и поговорю.

Спустя два часа мы с Зоэ садились в самолет на Париж, а там должны были пересесть на другой, летящий во Флоренцию.

Уильям Рейнсферд всегда проводил лето в Лукке, как сказала мне Мара, вручая его адрес. К тому же Мара позвонила ему и предупредила, что я с ним свяжусь.

А значит, Уильям Рейнсферд был в курсе, что некая Джулия Джармонд ему позвонит. Ничего больше.

Лето в Тоскане не имело ничего общего с тем же временем года в Новой Англии. Оно было исключительно сухим. Выйдя из аэропорта во Флоренции вместе с Зоэ, которая плелась следом, я сразу решила, что эту жуткую жару мне не пережить. Подумала, что в одну секунду буду обезвожена и мгновенно иссохну. Отнесла это за счет беременности, что меня отчасти успокоило. Сказала себе, что в обычном состоянии не чувствовала бы ни такой усталости, ни такой жажды. Да и разница во времени не делала жизнь краше. Солнце глодало меня, вгрызаясь в кожу и глаза, несмотря на соломенную шляпу и черные очки.

Я заранее арендовала машину, маленький невзрачный «фиат», который уже дожидался нас в центре стоянки, на самом солнцепеке. Кондиционер был довольно дохленький. Когда я выезжала с паркинга, меня одолели сомнения. Дотяну ли я до Лукки? Я мечтала о темной прохладной комнате, где могла бы вздремнуть на приятных белых простынях. Но энтузиазм Зоэ помогал мне держаться. Она болтала, не закрывая рта: какое синее здесь небо, без единого облачка, какие потрясающие кипарисы вдоль дороги, а оливковые рощи, а развалины старинных домов на пригорке!

– Мы подъезжаем к Монтекатини, – с великой серьезностью объявила она, глядя в путеводитель. – Он знаменит своими банями и винами.

Пока я вела машину, Зоэ читала про Лукку. Это один из редких средневековых городков, сохранивших до наших дней свои крепостные стены, окружающие центр города, где запрещено движение транспорта. И там много того, что стоит посмотреть: собор, церковь Святого Михаила, башня Гуиниджи, музей Пуччини, палаццо Манси… Я улыбалась дочери, тронутая тем, с каким пылом она это перечисляла. Зоэ повернулась ко мне:

– Думаю, у нас не хватит времени туда сходить… Мы же едем по делу, верно?

– Да, верно, – кивнула я.

Зоэ нашла адрес Уильяма Рейнсферда на карте. Он жил недалеко от виа Филлунго, центральной артерии города, длинной пешеходной улицы, на которой я и забронировала две комнаты в маленьком гостевом домике под названием «Каза Джованна»[38].

Мы приехали в Лукку. Настоящий лабиринт из круговых улочек; мне пришлось сосредоточиться, потому что водят в этой стране как бог на душу положит. Машины возникают из ниоткуда без всякого предупреждения, сворачивают, не включив поворотники. Хуже, чем в Париже! Я чувствовала, как во мне поднимается раздражение, а еще легкие спазмы в животе – это мне совсем не нравилось. Как перед месячными. Может, я съела что-нибудь не то в самолете? А вдруг дело серьезнее? Меня охватило беспокойство.

Чарла была права. Чистое безумие отправляться в такую поездку в моем состоянии. Я была на третьем месяце беременности, это один из самых уязвимых периодов. Мне следовало подождать. Никуда бы Уильям Рейнсферд не делся за шесть месяцев.

Но, видя лицо Зоэ, такое прекрасное, пылкое, дышащее радостью и энтузиазмом, я ни о чем не жалела. Она еще ничего не знала о том, что происходило между ее отцом и мною. Мы по-прежнему держали ее в неведении относительно наших планов. Ей предстоит незабываемое лето.

Паркуя «фиат» на бесплатной стоянке недалеко от крепостной стены, я знала, что сделаю все возможное, чтобы это стало для нее самым чудесным путешествием.

Я сказала Зоэ, что мне нужно немного отдохнуть. Пока она болтала в холле с приветливой Джованной, весьма дородной женщиной с чувственным голосом, я приняла прохладный душ и вытянулась на постели. Боль внизу живота понемногу утихла.

У нас были смежные комнаты. Они были маленькие и расположены на последнем этаже внушительного старинного здания, но очень уютные. Я часто вспоминала, как мать отреагировала на мой звонок из дома Чарлы и сообщение, что я не приеду в Нахант и увожу Зоэ в Европу. По тому, как она замолкала и откашливалась, я поняла, что она обеспокоена. В конце концов она спросила, все ли в порядке. Я ответила самым веселым голосом, какой только могла изобразить, что все отлично, просто мне представился случай посетить Флоренцию вместе с Зоэ, а потом мы вернемся в Штаты повидаться с ней и папой. «Но ты же только приехала! И провела всего несколько дней у сестры! – запротестовала она. – И зачем так комкать каникулы Зоэ? Я не понимаю. Ты же сама говорила, что очень скучаешь по Соединенным Штатам… Этот отъезд мне кажется слишком поспешным».

Я почувствовала укоры совести. Но как объяснить всю историю по телефону? Придет день, и я все им расскажу. Но не сейчас. Лежа на розовом покрывале, от которого исходил легкий запах лаванды, я по-прежнему мучилась чувством вины. Я ведь ничего не сказала матери о беременности. Не сказала и Зоэ. Мне так не терпелось им объявить, и отцу тоже. Но что-то меня удерживало. Какое-то странное суеверное чувство, глубоко укоренившийся страх, какого раньше я никогда не испытывала. За последние месяцы моя жизнь незаметно изменила свой курс.

Была ли причина в Саре и улице Сентонж? Или так действовало уходящее время? Я бы не сумела сказать. Во мне поселилось стойкое ощущение, будто я выхожу из мягкого защитного тумана, которым была окутана так долго, – и это было единственное, что я отчетливо сознавала. Чувства мои оживились, приобрели особую