Бесстыжая - Сюзанна Форстер

– У тебя астма, Мэл…

– Когда ты была в Сан-Франциско, я купалась почти каждый вечер, и никаких приступов у меня, можно сказать, не было.

– Можно сказать? Что это означает?

– Как-то раз ночью я кашляла кровью минут двадцать, и все.

– Что?! – Так и подпрыгнула Джесси.

– Я шучу-у-у. – Мэл опрокинулась на живот и устремила долгий взгляд в окно, прижав нос к стеклу. – Тетя Шелби считает, что в этом году я могу стать членом спортивной команды по плаванию. Она говорит, что я прирожденная пловчиха.

Джесси так и взвилась, но прикусила язычок. Шелби не имела права засорять Мэл голову подобными фантазиями. Достаточно было того, что ее сестра разрешала девочке каждый день купаться в бассейне, даже не потрудившись сообщить об этом Джесси. Придется доходчиво объяснить Шелби, какое хрупкое у Мэл здоровье. Господи, помилуй! При одном воспоминании о том, как ее задыхающуюся дочь однажды увезла «скорая», Джесси становилось плохо. Ведь это был не фильм, а жизнь ребенка.

Из всех решений, которые предстояло принять Джесси, наиболее легким было касающееся Шелби. Она была очень близка к тому, чтобы попросить сестру уехать. Нет, она даже прикажет ей! Чем скорее Шелби соберет чемоданы и покинет город, тем лучше.

Сердце Джесси билось так яростно, что ей пришлось сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться. Все негодование на Шелби, которое в течение долгого времени копилось в ее душе, наконец вышло на поверхность. Лохмотья беспомощного детского гнева, подобно обломкам корабля после шторма, плавали в ее душе. Шелби всегда рыскала за спинами других людей, как несносный ребенок, пытающийся сделать все по-своему, украсть то, что ей не принадлежит. Удивительно, как Мэл не заболела пневмонией.

А что касается Мэтта, то он был уже не первой молодости и должен был соображать, что делает. Если он решил принести себя в жертву паучихе Шелби, это его личное дело, но Джесси не намерена была позволить своей дочери тоже попасть в эту паутину.

– Смотри! – закричала Мэл, показывая на разноцветную стайку королевских бабочек за окном. – Когда ты была маленькая, у тебя была коллекция бабочек, правда, мама?

– Не совсем коллекция, – ответила Джесси, отгоняя свою ярость слабой улыбкой. Время, которое она проводила с Мэл, было слишком драгоценным, чтобы портить его мыслями о Шелби. Она присоединилась к своей дочери, прилипшей к окну, и слегка поежилась, когда поток теплого солнечного света обрушился на нее. Неужели она замерзла и сама этого не заметила? Бабочки кружили над лугом, заросшим незабудками и лютиками. Такой великолепной погоды не было уже несколько лет. Если бы сознание Джесси не было так отягощено неприятностями, она могла бы чувствовать себя совсем счастливой.

– Расскажи мне про бабочек,– напомнила Мэл.

– Сейчас мне это кажется глупым, – призналась Джесси. – В детстве я мечтала разводить их. Каждую весну я выискивала самых толстых, самых пушистых гусениц, каких только могла найти, и начинала кормить их нежными листьями и жуками, пока они не дозревали до превращения.

– Превращения в бабочек?

– Да, этого мне и хотелось, но я никогда не видела, как это происходит. – Усевшись поудобнее у занавесок из мятого ситца, обрамлявших окно, Джесси рассеянно глядела на ежегодно повторявшееся чудо природы. – Я наблюдала за ними целыми днями все лето – а потом в один прекрасный день они исчезали, улетев из старого аквариума, где я их держала.

– Неразрешенная загадка, – тихо сказала Мэл. – Это великолепно. Что же с ними происходило?

– Я не знаю, но каждый год повторялось одно и то же. Они бесследно исчезали.

Совсем как Линетт, подумала Джесси, вспомнив внезапное исчезновение своей матери. Однажды утром Линетт, как обычно, стояла у плиты и тушила зеленые бобы на обед, а вечером этого дня она сбежала.

– Сколько тебе было лет?

– Примерно столько, сколько тебе сейчас. Мэл села и заговорила тихим умоляющим голосом.

– Давай еще раз попробуем, ладно? Мы соберем бабочек вместе, ты и я. Прямо сегодня.;

– Не сегодня, – ответила Джесси печально.

В последнее время они с Мэл не были особенно близки, и теперь девочка сама предложила прекрасный способ соединиться. Всем казалось, что Джесси чересчур беспокойная мать; возможно, так оно и было. Но теперь ее останавливала не только забота о здоровье своей дочери. Даже ее острое стремление сблизиться с ней не могло заставить ее возродить эту часть ее отрочества. Ей слишком не хотелось этого делать – и дело было не в одной боли. Тогда она была по-своему счастлива, и теперь вспоминать об этом было тяжело. Несмотря на все трудности – а может быть, вопреки им, – в ее детских годах было столько бескомпромиссной надежды, столько украденной радости.

– Почему ты такая грустная, мама? – спросила Мэл. – Это он тебя обидел? Люк? Шелби сказала, что вы, наверное, поссорились.

– Это не ее дело.

Мэл остолбенела, и Джесси тут же пожалела о своих резких словах. Нельзя ожидать, что Мэл будет правильно понимать ее напряженные отношения с родной сестрой.

– Извини, – сказала она наконец. – Между мной и Люком есть некоторые проблемы. Я просто еще не знаю, как их решить.

– Ты его любишь? У Джесси перехватило дыхание. «Устами младенца», – подумала она.

– Когда-то, – произнесла она чужим голосом. – Когда-то я его любила.

– Тогда это ты из-за него такая грустная. А не из-за бабочек.

– И из-за того, и из-за другого. Но, конечно же, основной причиной был Люк. Он вошел в ее жизнь в критический период, заполнив собой пустоту, образовавшуюся после ухода матери, и именно по этой причине он всегда был самой яркой звездой в цепочке утраченных радостей, которые она оплакивала. Этот кусок своего сердца она не сможет вылечить никогда. Может быть, именно поэтому она не могла поверить в то, что Люк способен навредить ей – по крайней мере, в том смысле, какой вкладывал в это слово Мэтт. Но почему же он не звонит ей?

Джесси смотрела на сад и поверх него – на ряд кипарисов, окружавших овраг. Если не считать того дня, когда они наткнулись на умирающего койота, она давным-давно не была там. Иногда она спрашивала себя, правильно ли поступает, избегая своих воспоминаний, а не пытаясь покончить с ними. Возможно, их отрицательная энергия таким образом только накапливалась, чтобы потом обрушиться на нее с новой силой. Если бы она сумела справиться с памятью о своих прежних отношениях с Люком, она бы, возможно, обнаружила, что связь между ними не такая крепкая, как кажется, что за многие годы над ней появился своего рода странный ореол, особый глянец, который пристает к воспоминаниям об утраченных любимых, покрывая собой все негативные аспекты отношений.