Чужаки - Владимир Вафин

Утром на рапорте, по докладной Бородавкиной начальник объявил старшине выговор за нарушение служебной дисциплины и приказал ему отвезти беглеца Оленика в спецучилище. Влад заметил злорадные ухмылки Мухтарова, Рахимова и Чирикова. Довольный доктор шептался с Любовью Денисовной. Та, улыбаясь чему-то, согласно кивала головой. Чувствуя закипающую в нем ненависть, Влад внезапно принял решение. Выйдя с рапорта, он сел за стол и написал: «Прошу уволить меня из органов внутренних дел...» Поставив дату и подпись, он вернулся в кабинет начальника.

— Разрешите, товарищ майор?

— Входи. Что, опять не хочешь ехать? — съязвил он.

— Нет, хочу вас обрадовать. Я не хочу слу...

Влад не успел договорить: раздался телефонный звонок, и майор, сняв трубку, жестом остановил Владина.

— Доброе утро, Давыд Леонидович. Слушаю вас! Да, нормально. Проверяли. Конечно! Кого? Оленика? Я понял. По вашему протесту. Завтра. Как? Уже сегодня.

У Влада похолодело все внутри. Он ловил каждое слово.

— Статья «Гладиатор»? Нет, не читал. Обязательно прочитаю. Всего хорошего.

Положив трубку, начальник недовольно взглянул на Владина и сказал:

— Отменяется твоя командировка, старшина. Приведи ко мне Оленика. — Затем кинул взгляд на листок, который Влад держал в руках и хитро спросил: — А это что у тебя, не рапорт на увольнение?

— Да нет, в кассу аэрофлота письмо насчет билетов, — соврал Влад. Он сложил листок и спрятал его в карман кителя.

— Приведи Оленика! — приказал начальник.

С радостным выражением на лице Влад подошел к «дисциплинарке», у которой с ключами стоял Андрей Ильич.

— Постой, не закрывай, — попросил он.

Уже в дверях он постарался согнать улыбку со своего лица.

Санька встретил его в напряжении.

— Ну что, Санек, собирайся, — с напускной грустью сказал Влад.

У Саньки сдавило дыхание.

— Что, едем в «спецуху»? — спросил он упавшим голосом.

— Да, — едва кивнув головой, ответил Влад и вздохнул.

— Ну вот и все, — тихо произнес Санька, стараясь не смотреть на него.

— Да, Санек, — сказал Влад деревянным голосом, — все... — и вдруг резко вскинул голову. В его глазах играли хитринки. — Пора домой.

Санька резко обернулся к Владу и посмотрел ему прямо в глаза.

— Домой? — удивленно воскликнул он. — Правда?

— Точно, домой, — рассмеялся Влад.

Санька подошел к Владу, плечи его задергались и, уткнувшись в плечо старшины, он заплакал. Влад обнял Саньку и крепко прижал его к себе.

— Ну-ну, все хорошо, Санька, теперь уже все хорошо, — успокаивал он его.

— А я вам не поверил, — подняв голову, сквозь слезы сказал Санька. — Еще утром душа моя рвалась на свободу, к Аленке, а потом я засомневался и, когда пришли вы, я понял, что все...

— Ну, конечно, все, — перебил его Влад, — ты прошел темный путь. Тебе помогла твоя звезда надежды. Как видишь, не только в песне так бывает. Ну что, так и будем стоять? Пойдем переодеваться, или тебе понравилось здесь? Тогда можешь остаться.

— Не-е! Я, пожалуй, лучше пойду.

— Ну что ж, идем, тебя начальник ждет. — Влад обнял его за плечо, и они пошли по коридору на глазах удивленных сотрудников.

На лице майора играла вымученная улыбка.

— Ну вот, Оленик, я тебя отпускаю на свободу. Не думай, что вся милиция плохая.

Санька посмотрел на Влада и улыбнулся.

— Мы тут подумали и решили тебя отпустить, хотя... рановато, конечно. Но я уверен: ты оправдаешь наше доверие и будешь хорошо учиться и честно работать на благо нашей великой Родины.

Влад с Саньком переглянулись, сдерживая улыбки, и вышли из кабинета.

У стола дежурного собрались сотрудники, которым Любовь Денисовна вслух читала статью «Гладиатор».

— Вон он, гладиатор, со своим заступничком. От радости аж светятся, — съязвил Мухтаров и кивнул в сторону Саньки и Влада.

— Загоношились, — тихо произнес Влад. — Сейчас будут языками чесать, даже подлянки строить начнут.

— А у меня сегодня спрашивали уже: «Кто тебе Влад Алексеевич? Чего он так за тебя старается?» — сказал Санька.

— Ну и что ты ответил? — поинтересовался Влад.

— Я сказал, что вы — мой друг.

— Ну вот, если я твой друг, тогда давай на «ты», хорошо? — улыбнулся он.

— Спасибо вам, то есть тебя, Влад.

Санька стоял в душевой, скинув казенную робу. На его обнаженном теле Влад увидел шрамы и покачал головой.

— Да, ты точно гладиатор.

Санька смутился и провел рукой по ложбинке на груди, где остался шрам от заточки Казбека.

Мать Саньки подписала акт, и они вместе с Владом вышли из приемника, чувствуя на себе недовольные взгляды и слыша ехидные замечания, брошенные им вслед.

Санька окинул взглядом убранную в золото березку, объятую багрянцем рябину, вздохнул полной грудью и поднял голову: там, в ослепительно синем небе, кружил белый голубь.

— Ну что, задыхаешься? — засмеялся Влад. — Вот он, глоток твоей свободы...

Санька взглянул на Влада, высоко подпрыгнул и, вскинув вверх правую руку, сжатую в кулак, прокричал:

— Свобода!

У ворот приемника, облокотившись на капот темно-синих «Жигулей», их встречали Женька с Аленкой.

— Аленка, я свободен! — Санька радостно бросился к ней и, сжав ее в объятиях, закружился на месте.

Женька хлопнул его по плечу.

— Поздравляю тебя, Санек! Все-таки вырвался ты из клетки.

Он обернулся к Владу и сказал:

— Ты знаешь, Владан, а я тебе все-таки не верил.

— Да я сам себе не так уж и верил, что смогу Саньку вытащить.

Санька подвел Аленку к Владу и ласково сказал:

— Влад, знакомься, это моя Ален! А это, Влад. Помнишь, я на острове тебе рассказывал про пояс Ориона? Это тот самый друг!

— Сань, а мы уже знаем друг друга. Спасибо вам, — она улыбнулась Владу и прижалась к груди Саньки.

— Видишь, Санек, как бывает. Привезли тебя в приемник одного, а вышел ты с другом, козлики-мозлики, — похлопал его по плечу Женька.

К Владу подошла мать Саньки и, слегка поклонившись, сказала:

— Спасибо вам большое. За сына спасибо.

— Да что вы, все нормально. Ну что ж, Санек, свобода свободой, но ты в ответе за себя и за нее. Береги себя и всех, кто тебе дорог. И вот еще что, — Влад улыбнулся, посмотрев на Саньку, на прижавшуюся к нему Аленку, и сказал: — Сына назовешь Владом.

Женька, Аленка и мать Саньки, попрощавшись, сели в машину. Санька подошел к Владу и крепко обнял его.

— Тебе пора, — шепнул ему на ухо Влад и отстранился.

Санька протянул ему открытую ладонь с выставленным вверх большим пальцем. Влад хлопнул по ней, затем крепко сжал ее. Санька отошел на шаг и посмотрел ему в глаза. В них читалось: «Береги себя». Влад с силой сдавил его вытянутую руку, и они одновременно разжали ладони.

Санька сел на переднее сидение машины, и все помахали на прощание стоявшему у ворот старшине.

Вскоре машина скрылась за ближайшим домом.

Войдя во двор приемника, Влад хотел было достать сигареты, но натолкнулся в кармане на какую-то бумажку. Вынув листок, он прочел: «Прошу уволить меня...» Он скомкал рапорт и бросил его в костер сухих листьев.

...В ворота приемника позвонили. Белая крашеная железная дверь распахнулась, и Влад услышал за своей спиной детский голос:

— Дядя Влад, здравствуйте!

Он обернулся, и на его лице появилась улыбка. Глаза светились радостью и добротой.

— Здравствуй, Максимка! — воскликнул Влад.

Максимка вырвался из рук инспектора и побежал ему навстречу. Влад подхватил его и прижал к себе.

— А ну-ка, быстро иди сюда! — раздался властный голос инспектора.

— Он уже никуда не пойдет, — спокойно и уверенно сказал Влад, — он теперь всегда будет со мной! Да, Максимка?

— Да, папа, — и Максимка нежно и трогательно прижался к щеке Влада.

1989—1990 гг.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

На колени!

— Мама, а че Артемка маленькие пельмени делает? — укладывая очередной пельмень на лист, пожаловался матери Денис, двенадцатилетний мальчуган со светло-русыми вьющимися волосами и большими лазурными глазами.

— Маленькие, зато вкушные, — с деловым видом заметил Артемка, младший брат, очень похожий на Дениса, только глаза у него были ярко-голубые.

— Он же только учится, — мягко ответила мать старшему сыну, продолжая раскатывать скалкой тесто. Ее всегда печальные серые глаза светились нежностью и добротой.

— Я учуш, понял? — хитро улыбаясь и блестя глазенками, сказал Артемка.

Мать перевернула раскатанный лист теста и улыбнулась сыновьям, любуясь ими.

— Ма, спой «березку», — попросил Денис.

— Ты видишь, у меня руки заняты, — с хитринкой в голосе ответила она.

— Но ты ведь не руками петь будешь? — улыбаясь, настаивал Денис.