На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы - Валентин Пикуль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шел дальше. Погода была – чудо. Мимо него протарахтела конка, запаренные кони тянули в гору. «Трамвай, господа, трамвай – вот что нужно!» На площади Сергей Яковлевич задержался перед книжным лотком. Торговец всучивал мужику «Похождения московского душегуба».
Мужик, однако, сомневался:
– Мне бы поновше! А то – гляди, как захватана!
Сергей Яковлевич пристыдил торговца за продажу дрянной литературы, но тот вывернулся:
– Ваше сиятельство, так это же мужик… Ему все едино, лишь бы подешевле. А для вас, пожалте, и граф Лев Толстой имеется. Вот сочинителя Метерлинка – не угодно ли-с?
Мышецкий прошел в присутствие, где, оказывается, Симон Гераклович проводил утренний смотр губернских сил. Видно, надоело старику безделье, вот он и решил (как говаривал еще граф Аракчеев) «повращаться в неустанной деятельности». В разговоры губернатора с чиновниками Сергей Яковлевич вмешиваться не стал – приткнулся к стенке да слушал.
Симон Гераклович никого не оставил без ласки. Каждому что-нибудь да сказал:
Прокурору . Что это вы ко мне с поцелуями? Ведь я не гувернантка какая… Жалуются на вас: жди-подожди да завтра приходи. Много ли дел-то? Не трудно и подмахнуть бумагу-то, кажется? Кстати, аптеки ревизовать пора. Знание на вороту не виснет – заодно, глядишь, и латынь подучите!
Архитектору . Опять плашкоут крыгой разбило. С чего бы это?.. А я вот подрядчика вашего приголубил. Что это у вас, сударь вы мой? На известь сухой кирпич кладете? Лень стало. Ну и дал ему в рожу! Ты его – смочи, а потом укладывай. Да скажи мясникам, что увижу срам около лавок, так я их до слез доведу. Собаки крутятся, требуху едят…
Межевщику . Ты чего же это тузом покрыл? Эх ты, тяжело рожаешь… Господа! (ко всем обращаясь). Вчера-то игра была, один к сносу. Пошел я на большой уверт. Открыл карту – глядь, а у меня восьмерка в пяти червях. Я этого остолопа разыграть просил, а он… тьфу! Ну и остался ваш Симон Гераклович при шести на курице. Червонец-то – как щучка съела! Эх-ма…
Полицмейстеру . Ну, брат! Не знаю, что и сказать… Тут тебе не Италия, здесь еще жарче. А я опять на улице дохлую кошку видел… Скажи своим околоточным, что впредь этих кошек, как они есть, на шею ихних благородий вешать стану. Вместо медалей! Получай…. Что им, невеждам, трудно разве взять за хвост да через забор перекинуть?
Смотр боевых сил Уренской губернии закончился, и Симон Гераклович махнул рукою, чтобы все расходились, сохраняя благопристойность. Мышецкого он попросил заглянуть к нему на минутку.
Сергей Яковлевич позвал к себе Такжина. Он хотел начать строительство шоссе через всю губернию. Такжин был ему нужен только для того, чтобы подтвердить полное отсутствие денег на подобное строительство. Семь бед – один ответ!.. Мышецкий задумал крупную аферу. А именно: снять государственный налог с тех мужиков, которые отработают на строительстве. Сенат, конечно, встанет на дыбы, но…
«Шоссе будет!» – рассудил Мышецкий, после чего отправился навестить Влахопулова.
«Конечно, – раздумывал он, шагая по коридору, – факт превышения власти налицо: замена денежного налога натуральной повинностью… Однако должны же понять люди! Хотя бы Мясоедов…»
Влахопулов встретил его, сияющий.
– Читайте! – подкинул он телеграмму. – Только что сейчас принесли… Я так растроган, так хорошо…
На вчерашнюю телеграмму Мышецкого министерство отстукало обратно: «На вашем всеподданнейшем доношении о прекращении волнений в губернии его императорскому величеству было благоугодно собственноручно начертать изъявление монаршей благодарности».
– Собственноручно! – переживал Влахопулов. – Ну, дорогой князь, скоро мы с вами расстанемся, по всему видать.
– Весьма огорчен, но и поздравляю вас!
В дверь осторожно постучали – просунулась голова капитана Дремлюги, увенчанная багровым шрамом.
– Осмелюсь появиться, господа?
Влахопулов стукнул по столу костяшками пальцев:
– Вот как хорошо, капитан! Сделайте милость: передайте полковнику, что мне уже так надоел этот шум на улицах.
– Прошу прощения, ваше превосходительство, – козырнул Дремлюга с ленцой, – но Аристид Карпович изволил вчера вечером отбыть из города…
Рука Мышецкого провисла вдоль подлокотника кресла – почти упала от неожиданности.
– Почему я об этом ничего не знаю? – спросил он.
– Да, – подтвердил Влахопулов, – почему я об этом ничего не знаю? Выберусь ли я когда-нибудь из этого бардака?..
Дремлюга стоял посреди кабинета – несокрушимый, как языческий идол; вот таких идолов можно встретить на степных курганах – дождь, грозы, ветер, а они стоят и перестоят кого хочешь.
– Господин полковник оставил дела на мне, ваше превосходительство. В губернии все спокойно. Аристид Карпович отбыл по служебным делам в Запереченск, где случилось убийство кассира…
– Что вы имеете сообщить нам? – спросил Мышецкий.
Дремлюга смотрел только на Влахопулова:
– Ваше превосходительство, желательно сменить на козлах калмыка, что служит у вас в кучерах.
– Это еще зачем?
– Посадим своего на козлы. Время все-таки неспокойное, в Тамбове опять двух повесили… А наш человек – опытный, вооруженный. Лошадьми правит так, что – любо-дорого, при-бежит кума любоваться!
– Идите-ка вы… – обозлился Симон Гераклович. – Вон вице-губернатор… если ему надо, пусть берет вашего кучера. А я четыре года с калмыком отъездил, на нем и выкачусь из Уренска. Мне ли бояться масонов?..
Мышецкий встал и прошел к себе. Нехотя принялся за дела.
И совсем неожиданно на пороге кабинета появился Ениколопов. Сергей Яковлевич не поленился встать и придвинуть кресло для гостя:
– О, Вадим Аркадьевич… рад вас видеть!
Ениколопов принял это как должное.
– Ну, князь, – сказал он, – что же мы дальше с вами будем делать?
Так с Мышецким не разговаривал даже Влахопулов, и Сергей Яковлевич затаил усмешку.
– О чем вы?
– Надобно обновить операционную клинику при больнице, – пояснил Ениколопов. – Требуются некоторые средства… У меня все разворовали!
– Опять деньги, – поморщился Мышецкий. – Где я возьму их вам?
– Ничего нельзя оставить, – продолжал Ениколопов, – все воруют… Даже щипцы Листона уволокли! Позаботьтесь о средствах, князь.
Сергей Яковлевич возмущенно фыркнул:
– Что же мне прикажете – с кружкой по дворам ходить? Обращайтесь к общественности…
Ениколопов с наслаждением (именно так казалось) продолжал смаковать: распаторий остался один, брунсову ложку, по его словам, особенно жалко; пришлось ему даже разориться, чтобы на свои кровные купить троакар…
– Трудно работать. Но вы же, князь, человек передовых устремлений и должны понять мои просьбы.
– Да, – кивнул Мышецкий, – это верно, что я придерживаюсь прогрессивных веяний, но вот беда – за эти веяния мне лишнего не платят!
– Первоисточник говорит сам за себя, – вдруг резко оборвал Ениколопов и встал: – Придется тогда обратиться к Симону Геракловичу, который не грешит… веяниями.
– Обратитесь к Иконникову-младшему, – ответил Мышецкий. – Вы с ним, кажется, дружите, и если они с тятенькой ухлопали полмиллиона на церковь, то дадут же сто рублей на ваши щипцы и ложки!
Ениколопов ушел, и Сергей Яковлевич сделал вывод: просьба о деньгах – для отвода глаз. На самом же деде врач настойчиво бубнил об одном: разворовали, уволокли, сперли. Можно подумать, что каждый мужик, по выходе из больницы, выносит по малому хирургическому набору для подкрепления своего хозяйства. Тут и пилу полезно вспомнить. Ясно: Ениколопов чем-то сильно встревожен, заметает следы.
«Сукин сын… Ну что тут еще скажешь?..»
– У вас ко мне дело? – Мышецкий встряхнулся от мыслей.
Борисяк предъявил ему санитарные протоколы.
– Штраф, – сказал он, – это вот на фабрике Троицына, за испускание им кислотных отходов в реку.
– Испускание, – недовольно выговорил Мышецкий. – Ну, ладно, пусть будет «испускание». Подписать-то я могу. Сейчас все эти Троицыны так затюканы, что любой штраф заплатят…
Он подписал протокол, даже не заглядывая в него. Края бумаги хранили следы пальцев инспектора. Сергей Яковлевич перевел взгляд: руки Борисяка были запачканы, под ногтями чернело. И тогда он поднес протокол к свету:
– Смотрите, Савва Кириллович, какой прекрасный дактилоскопический отпечаток… Так и хочется его сохранить для архивов полиции!
Борисяк с улыбкой посмотрел на свои руки:
– Хозяйке своей помогал на огороде. Люблю в земле копаться. Ведь я из крестьян, Сергей Яковлевич…
– Да? Очень приятно. Только предупредите свою хозяйку, чтобы она впредь не поливала капусту типографской краской. Я-то, как юрист, знаю: такие вещи лучше всего… глицериновым мылом! Вон в Тамбове, – нечаянно вспомнил он, – опять двоих повесили. Вы думаете – за что? Да все за капусту…
Сергей Яковлевич перебросил протокол Борисяку:
