Ча-ча-ча - Джейн Хеллер

— Скорее всего, ты прав, — ответила я и сделала глубокий вдох.

После этого я позвонила в дверь и стала с нетерпением ждать, когда мама откроет нам. Но дверь открыла Нора Смол — ее постоянная горничная.

— Привет, Нора, — сказала я и вошла, хотя меня и не приглашали внутрь. — Мама дома?

— Нет, мисс Элисон, — ответила она с ямайским акцентом. — Миссис Ваксман ушла.

— Ушла? Куда? — Я не подумала, что следовало прежде позвонить по телефону, чтобы убедиться, что мама дома.

— Она ушла с одним джентльменом.

— С джентльменом? А ты случайно не знаешь, как зовут этого джентльмена?

— Нет, мисс. Ваша мама не называла его по имени.

— А ты видела его? Как он выглядит? — спросила я Нору.

— Нет, мисс. За вашей мамой заехал Шофер этого джентльмена.

— Его шофер? — удивилась я. — Это точно Элистер. У него есть шофер на его лимузине.

— Мисс Элисон, что-то не так?

— А, нет. Извини, Нора. Ничего, если я и мой друг подождем маминого возвращения?

— Конечно. Если я вам понадоблюсь, я буду на кухне.

Мы с Кулли просидели несколько минут молча в маминой гостиной. Потом я встала с дивана и подошла к нему.

— Пойдем, — сказала я, беря его за руку. — Я покажу тебе мемориал Сеймура Ваксмана.

— Что-что?

— Иди за мной.

Я провела его в спальню.

— Вот. Вот что я имела в виду, — сказала я, указывая на многочисленные фотографии, теннисные призы и другие памятные вещи, в изобилии украшавшие стены, книжные полки и шкафы. — Добро пожаловать в храм моего отца — место, призванное облегчить горе безутешной вдовы Ваксмана.

— Поразительно, — сказал Кулли, покачивая головой. — Здесь, по крайней мере, сотня фотографий твоего отца. Я могу сказать о твоих родителях только одно — внешне они производят впечатление счастливой пары. — Он держал в руках фотографию Сея и Дорис, сделанную во время их медового месяца в отеле «Фонтенбло» на Майями Бич.

— Сейчас я просто не могу на это смотреть, — сказала я. — Это все ложь. Моя мать — гнусная лгунья. Представить невозможно, что она якшалась с Элистером Даунзом, когда у нее был такой человек, как мой отец.

— Давай подождем и послушаем, что она сама скажет, — предложил Кулли. — Пойдем и выпьем чего-нибудь.

Около половины десятого я услышала, как открылась входная дверь. Затем раздался прокуренный голос матери:

— Благодарю за великолепный вечер. Ты добрый и щедрый человек. Спокойной ночи.

За этим последовало шуршание шин отъезжающей от дома машины и шаги матери по мраморному полу прихожей. Добрый и щедрый, вот задница. Я не расслышала голоса мужчины, но он не мог принадлежать никому другому, кроме этой свиньи Элистера. Должно быть, он поцеловал ее на прощание своими семидесятипятилетними губками. Отвратительно. Все это было просто отвратительно.

Когда моя мать вошла в комнату, мы с Кулли встали, словно два подданных, приветствующих английскую королеву. Только это была не королева Англии, а королева Претенциозности.

— Элисон, дорогая. Какой приятный сюрприз. Мне незнаком тот грузовик, что стоит перед входом, — проговорила она, направляясь ко мне с протянутыми для объятий руками. Я держалась довольно сдержанно, но все же позволила ей изобразить эфемерный поцелуй на моей щеке. Это был один из тех бестелесных поцелуев, которые она дарила, когда не хотела смазать губную помаду.

— Это не грузовик, это «джип», — холодно сказала я. — Тот самый «джип», в который ты едва не врезалась, когда выезжала тем памятным утром от Элистера Даунза.

— Понятно. А это кто? — спросила она, имея в виду Кулли. Однако взглядом она его не удостоила. Вместо этого она принялась рассматривать свою юбку и смахивать с нее невидимую пылинку.

— Это Кулли Харрингтон. Кулли, познакомься с моей мамой, Дорис Ваксман, — сказала я.

— Здравствуйте, — произнес Кулли и протянул руку. Он не улыбнулся, а моя мать не пожала его руки.

— Харрингтон… Харрингтон, — принялась размышлять она вслух. — Мы знакомы с Харрингтонами? — поинтересовалась она у меня.

— Да, с одним из них. Он как раз стоит перед тобой, — фыркнула я.

— Тогда должны быть какие-то другие Харрингтоны. Эта фамилия мне знакома, — сказала она.

— Это потому, что я упоминала имя Кулли, когда мы с тобой ужинали в клубе на вечере Омаров. Ты едва не подавилась, когда услышала о нем, помнишь?

— Да, думаю, я припоминаю. — За этими словами последовала пауза. — Прошу вас, садитесь, — приказала она нам с Кулли. Мы заняли свои места на диване, а она расположилась в соседнем кресле. — Итак, молодой человек, — произнесла она, доставая свой очередной «Винстон» из старого портсигара и закуривая. — Расскажите мне о вас и о вашем роде.

Господи, «о вашем роде». Нет, моя мать — это нечто. Я вспомнила, как однажды, в начальной школе, привела домой мальчика по имени Чак. Его отец был мойщиком посуды в местной закусочной. Я испытывала к нему жалость, потому что он сказал, что у них только один телевизор, тогда как у нас их было четыре — три цветных и один черно-белый, для прислуги. И вот, в один из дней я пригласила Чака прийти и посмотреть у нас после школы передачу «Музыкальный калейдоскоп». Мы как раз танцевали с ним, когда в комнату неожиданно ворвалась моя мама. Она остановилась как вкопанная и произнесла своим глубоким голосом, в котором звучало неодобрение и угроза:

— Элисон, кого это ты тут развлекаешь?

— А, привет, мам, — ответила я, — Это Чак. Он мой одноклассник.

— Откуда он? — спросила она с таким выражением лица, словно только что наступила на собачью какашку.

— Не знаю. Чак, где ты живешь? — спросила я его.

— На Хичкок Авеню, — ответил Чак, чувствуя, что ответ неправильный.

— Я ни разу не слышала о Хичкок Авеню, — сказала моя мама, впервые обращаясь непосредственно к Чаку. — Как твоя фамилия и какой твой род?

Вот так-то. Помню, мне хотелось тогда придушить ее. Мне всегда хотелось придушить ее, когда она спрашивала людей об их роде. Это звучало так, как будто она интересовалась: «Из какого ты племени?», или: «Из какой пещеры ты вылез?», или, что было более близким по смыслу: «Как ты осмелился осквернять мой воздух своим присутствием!» Да что она сама о себе воображала? Она была простой еврейской девушкой из района Куинс, чей «род» был из венгерских иммигрантов. Ее родители так много работали, чтобы дать своей дочери все самое лучшее в жизни, что забыли дать ей хоть немного человечности. Господи, подумала я. Да ведь они с Элистером стоят друг друга.

— Мой род? — спросил явно озадаченный Кулли. — Вы имеете в виду моих родителей?