Корабль призраков - Виктория Платова

Каюта плыла у меня перед глазами. А почему, собственно, нет. Ведь мне ничто не угрожает. И могу ничего не бояться.

Не отрывая взгляда от Антона, я медленно сняла свитер. И осталась в одной рубашке.

– Закройте дверь, Антон.

– Что? – не понял он.

– Закройте дверь и идите ко мне.

Он неловко встал и, пятясь задом, пошел к двери. Он смотрел на меня. А я смотрела на него. Все так же глядя на меня, он защелкнул замок. И остался стоять возле двери.

– Идите сюда, – снова позвала я – Иди сюда. Но он как будто не слышал меня. Или не слушал. Мне было наплевать. Мне было наплевать, что будет со мной, но я должна знать правду, какой бы она ни была. Иначе я никогда не примирюсь со своим сердцем, которое так часто тревожно стукает от одного поворота его медвежьей головы.

– Ты боишься?

– Нет… Но…

– Тебя что-то смущает? Иди ко мне, ведь я позвала тебя первая…

Он все-таки подошел. И осторожно сел на краешек кровати.

– Раздевайся, – сказала я.

– Зачем? – Это было так глупо, так нелепо, так по-мальчишески, что я улыбнулась.

– Ты не знаешь зачем? Ты, знаменитый нейрохирург, охотник, руководитель клиники, должно быть, хороший анатом, физиолог, отоларинголог, уролог, педиатр, фтизиатр, гомеопат, техник-протезист… Что там еще?

– Нет… Я нейрохирург, это правда, но все остальное…

– Нейрохирург без всякого чувства юмора. Раздевайся, – почти приказала я.

– Сейчас? Может быть, это не самое подходящее время.

– Я же тебе нравлюсь.

– Очень. Даже больше, чем нравишься.

– Тогда в чем же дело? Или ты по-другому добиваешься женщин?

– Я не добиваюсь женщин…

– Ты их домогаешься… Нет, ты за ними ухаживаешь… Шампанское, цветы и все такое прочее. Нейрохирурги галантны, я права?

– Не совсем. – Казалось, он обрадовался полученной словесной передышке. – Нейрохирурги не галантны. Они пьют неразбавленный спирт, ругаются матом во время операций, берут взятки французским коньяком и тискают сестер в ординаторской…

– Замечательный портрет. Мне нравится.

– Это не мой портрет.

– Я понимаю… Ты совсем другой. Совсем. Ты не такой, каким кажешься. – Я постаралась протянуть Антону руку, успокоить его. Если он убивал, ему будет легче в этом признаться. Я не боялась его. Я не испугалась бы его, кем бы он ни был… Эти чертовы глаза, этот широкий лоб, – они успокаивали меня.

Успокаивали. Да. Я нашла это слово. Я слишком поздно поняла, что любовь – это не страсть, а покой. Но в любом случае, если окажется, что Антон хоть как-то замешан в убийствах, я спокойно сдам его. Или спокойно убью его. Или спокойно умру от его руки…

– Почему? – медленно сказал он. – Я такой, какой есть. Вот и все.

– Мне раздеться первой?

Он молчал.

Он молчал, и я медленно стала расстегивать пуговицы рубашки. Сверху донизу. Под ней не было ничего. Ни разу не запутавшись пальцами, я расстегнула рубашку и спустила ее с плеч.

– Ну?

– Ты сводишь меня с ума, – едва выговорил он.

– Этого я и хочу. Иди ко мне, не бойся.

– Если ты этого хочешь.

– Я этого хочу. – Самым ужасным было то, что я сказала правду.

– Для меня это очень серьезно, ты понимаешь…

– Хочешь сказать, что я снимаю тебя, как последняя шлюха?

– Нет, нет…

– Почему же нет, если да? Мне плевать, как это выглядит со стороны.

– Мне тоже. Но я не хочу, чтобы ты потом жалела…

– Жалела о чем? О том, что трахнулась с тобой? – грубо сказала я, подстегивая его.

– Я прошу тебя….

– По-моему, это я прошу тебя последние пятнадцать минут. Ты не хочешь переспать со мной? Наверху, в рубке, ты был более поэтичен.

– Я не хочу переспать с тобой, – сказал он, не отводя взгляда от моей груди. Ноздри его нервно подрагивали.

Вот и все. Господи, как глупо это выглядит. Как глупо выгляжу я сама… Как глупо выглядит моя чертова рубашка, которая лежит сейчас передо мной. Я даже не знала, что сказать Антону.

– Понятно. Сцена соблазнения не удалась.

– Нет. Ты не поняла… – Он вдруг придвинулся ко мне, и только сейчас я почувствовала тот огонь, который гудел в нем: так гудят сухие сосновые дрова за заслонкой печи, так гудит ветер в старом дымоходе, так гудят корабли на рейдах. – Ты не поняла…

Я была близка к обмороку.

– Отчего же не поняла?

– Я не хочу переспать с тобой. Я хочу любить тебя…

– Прости… Я тоже… Я тоже хочу любить тебя.

И тогда он не выдержал. Он коснулся робкими руками моих голых бесстыжих плеч, которые так грубо пытались соблазнить его. Он придвинулся ко мне еще ближе, он оказался совсем рядом. И я почувствовала, что тоже не просто хочу его… Я хочу его любить, будь все проклято… И сейчас я сделаю этот шаг. Я стащу с него свитер, я расстегну пуговицы на его рубашке одну за другой, как только что проделала со своими. Я обнажу ему грудь и увижу там… то, чего не хотела бы видеть никогда.

– Подожди, – сказала я ему, хотя он и так ждал, он сидел смирно, и даже его волосы, обычно взъерошенные, улеглись. Он закрыл глаза, и мне стало легче. Мне было легче не отражаться в них. Я аккуратно расстегнула пуговицы, не пропустив ни одной. И, уже не сдерживаясь, распахнула рубаху.

И ничего не увидела.

Его грудь была абсолютно чистой. Ни родимого пятна, ни татуировки в виде черепахи. Его грудь была восхитительно чистой, девственно чистой, я и подумать не могла, что его тело, которое казалось неуклюжим, будет таким подтянутым. Сильный, выпуклый рельеф, неожиданно темные маленькие соски – и чистая грудь.

Никакой татуировки.

Я вдруг поняла, как близко подошла к краю пропасти. Я вдруг поняла, в какой угол чуть не загнала себя, в какую клетку. Я не увидела того, чего ожидала, – и испытала вдруг такое счастье, что не выдержала и расплакалась.

Никогда еще я не плакала так сладко. Я прижималась к груди Антона… Он не предал меня, он оказался тем, кто был так нужен, так необходим мне. Я не могла остановиться – и плакала, плакала, плакала… Он не знал, что делать с моими слезами, он никак не мог объяснить их – и потому только молча сжимал мои плечи.

– Ну, успокойся… Все хорошо, все хорошо… Я с тобой, я тебя не оставлю, успокойся, пожалуйста, девочка, я прошу тебя… Прошу…

– Все в порядке. – Я наконец-то оторвалась от его груди, хотя делать это мне хотелось меньше всего.

– Что с тобой? Господи, о чем я спрашиваю… Конечно же, я все понимаю, этот непрекращающийся кошмар вокруг… Но я рядом, слышишь. Ты со мной, и ничего страшного больше не случится.

– Да, да…

– Не плачь, ты разрываешь мне сердце.

– Все… Все в порядке. Я больше не плачу.

Я действительно перестала плакать и отстранилась от него. Он с трудом выпустил меня из своих объятий. Но выпустил. Он был деликатен. Даже слишком деликатен, подумала я грустно.

– Поцелуй меня, пожалуйста, – попросила я и закрыла глаза.

Его поцелуй был нежен. Так нежно меня еще никто не целовал. Если сейчас я потеряю сознание… Но я не потеряла сознания. И с сожалением оторвалась от его губ. И снова он не настаивал. Как жаль, что он не настаивал. Я взяла свою рубашку и молча оделась. Он не сказал ни слова. И только когда я застегнулась под самый подбородок, разжал губы.

– У меня сердце разрывается, – сказал он.

– У меня тоже.

– Поэтому… – Он не договорил, но я чувствовала, что он хотел сказать: поэтому ты не разрешаешь мне коснуться тебя, войти в тебя, остаться в тебе… Это было правдой и не правдой одновременно. Я должна, я обязана все ему рассказать. Я слишком устала хранить все это в себе.

– И поэтому. Но не только. Я должна кое-что тебе рассказать.

– Мне все равно. Что бы ты ни рассказала о себе. – Конечно же, этот милый увалень пошел по самому избитому мужскому пути. – Я не буду любить тебя меньше.

– Ты говоришь о любви?

– Да. Только об этом имеет смысл говорить.

– Я хочу быть с тобой. Но быть. Быть во всех смыслах. Не только спать, ты понимаешь? – Господи, неужели я говорю все это?..

– Я понимаю больше, чем ты… И тоже этого хочу.

– Ты милый.

– Нет. Это не правильное слово.

– Это хорошее слово, не обижайся…

– Я не обижаюсь. Я не хочу быть просто милым для тебя.

– Так не бывает. Так хорошо не бывает, – сказала я и снова потянулась к нему.

– Только так и бывает. Или должно быть. Ты… Ты не будешь со мной сейчас? Ты не будешь любить меня сейчас? Ты не позволишь мне любить тебя сейчас? – Он все-таки сорвался, ко всей своей нежности он еще очень мужчина, черт возьми…

– Не нужно. Не говори об этом.

– Хорошо. Тогда…

– Я должна рассказать тебе. Я хотела, чтобы ты снял рубашку. Я хотела видеть тебя… Нет, не так. Я хотела видеть твое тело. Я даже могла не касаться его. Я просто хотела его видеть.

– Почему?