Академия тишины (СИ) - Летова Ефимия

"Мне надо причесаться! И переодеться"

Джейси закатил глаза, но всё-таки снизошёл до ответа:

"Я был с тобой одним целым семнадцать лет. Я понимаю девушек как никто!"

Мы шли в сторону библиотеки — далась она им всем! Библиотека явно закрыта в такое время, в такой день, закрыта и заперта на замок, тем более, что благодаря моим усилиям бессменной леди Морисы больше нет. Неужели Джеймс умудрился добыть ключ?

Мой скепсис в отношении старшего братца — по возрасту, а не по телу и уж, конечно, не по разуму — был изрядно подпорчен его несомненным успехом в операции по штурму кабинета сэра Алахетина, о котором он поведал нам с Мэй, успев забежать в нашу комнату до Габриэля и носясь по оной, как будто ему прищемили хвост, по своей безумно раздражающей меня привычке извлекая из ящиков и перебирая мои вещи, явно с огромным трудом удерживаясь от аналогичных процедур с вещами Мэй.

Едкий зеленый дым был импровизацией, о которой он не предупреждал меня якобы с умыслом: так моя реакция будет более естественной, и проректор ничего не заподозрит. Выдавать секрет таинственного способа создания этой завесы Джеймс долго не отказывался, но потом всё же сдался нашему с Мэй напору — моему напору и её оленьим огромным глазищам — и признался, что ему помогла Анна. Даже не хочу думать, как он её уломал. Каким именно образом не в меру любвеобильный призрак и весьма одарённый, но дурной на голову адепт сотворили впечатливший даже проректора дым в таких масштабах, выяснять нам было некогда, но в итоге, воспользовавшись открытой дверью, плохой видимостью и отсутствием свидетелей, Джеймс пролез в кабинет — и сильно растерялся, так как что делать дальше, он попросту не подумал.

Ни в шкафу, ни в столах сэра Мэтью ничего похожего на личные дела четвертьвековой давности не нашлось. Как и я, Джеймс подумал про наличие тайной двери — но не обнаружил ничего похожего. А дальше вместо того, чтобы махнуть на всё рукой и сбежать, пока не заметили, он внаглую уселся за центральный рабочий стол, вроде как, чтобы понять логику размещения документов в кабинете проректора, надо думать и вести себя как проректор. И чуть не прорвал печать безмолвия, когда нажал какую-то педаль на полу, и стол отъехал в сторону, открывая ведущие вниз ступеньки и весьма обширное хранилище документации этажом ниже. Понимая, что времени у него в обрез, братец зайцем скакнул вниз, не забыв придавить педальку пресс-папье, и таки отыскал нужное — личные дела студентов Джаннинга Вейла и Лайса Хамминбёрда. Личного дела Корнелии он не нашел, как и наших. Видимо, под кабинетом размещался только архив, актуальные документы хранились в каком-то другом месте.

Но и это было удачей. Трудно только было поверить, что архив не находился ни под хотя бы какой-либо магической защитой.

— Папки были защищены от выноса, — Джеймс лучился самодовольством, и я невольно улыбнулась ему, пока он смотрел в другую сторону, — А вот их содержимое — нет. Никто не будет заморачиваться каждым листком.

Кошмарище вырвал содержимое папок, засунул их под рубашку и сбежал, рассудив, что помогать нам с Мэй — это лишний повод обратить на себя внимание и наводить подозрения.

Теперь эти бумаги, рваные и мятые, обратно уже не вернёшь… с другой стороны, кто будет читать такое старьё?

— Я не нашёл дело Корнелии, — сказал вдруг разом посерьёзневший Джеймс, а я едва удержалась от того, чтобы шлёпнуть его по рукам, потому что теперь он вертел в руках серебряный гребень со спрятанной внутри узкой спицей — подарок Габриэля на день рождения, — Но нашёл дела Энтони Фокса и Маргариты Хэйер. Они действительно все из одного выпуска.

— Почему не забрал их?

— Слишком явно указывает на того, кто это сделал. Я их просмотрел. Ничего нового там нет.

— Положи, — тихо потребовала я, и Джеймс с явным сожалением отложил украшение, чья верхушка напоминала мне переплетённые струйки пламени.

Мы изучили листки от и до, проверили на свет — ничего необычного не было, скудная информация о семье, месте проживания, времени зачисления, факультете… Ничего необычного, кроме чёрной печати поверх рукописного текста с пятизначным числом, отличавшимся только последней цифрой — у Джаннинга четверка, у Лайса шестёрка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Года, — тихо произнесла молчавшая до этого Мэй. — Года их смерти.

Я быстро посчитала в уме — и не особо удивилась, поняв, что предполагаемое убийство Корнелии пришлось на тот же год, что и у отца Мэй.

— Возможно, какая-то степень магической защиты есть и на них, — неуверенно предположил братец. — Некоторые узоры в плетениях меня смущают, но…

— Больше нет, — вмешалась раскрасневшаяся Мэй. Кажется, ей, как и мне, трудно было сразу поверить, что никогда не виденный родитель в действительности существовал — и вдруг у этого странного факта появлялись неопровержимые материальные доказательства. — Защиту я сняла, она оказалась слабенькой. Не знаю, как, но…

Мы втроём уставились на бумаги, словно ожидая, что сейчас там появится разоблачающая надпись, например "жестоко убиты руководством Академии во имя жутких магических интриг, а затем сварены в академической столовой и скормлены прочим адептам" — но ничего такого не случилось.

Ничего такого, разве что…

— Этого не было, — озвучила Мэй, осторожно касаясь верхнего правого уголка листка с фамилией Лайса Хамминбёрда, но мы и так уже смотрили туда.

Ничего такого, ничего особенного.

Просто обведённая в кружок цифра "двенадцать". Зачёркнутая и исправленная на "одиннадцать".

Одиннадцать, а не двенадцать… Голос призрачной Анны снова будто звучит у меня в голове.

***

А теперь Джеймс вёл меня в библиотеку. Остановился у входа, одобряюще кивнул — и постучал в дверь. Я не услышала стука, конечно, — но будто почувствовала вибрацию воздуха и дерева.

Что-то внутри меня менялось, переплавлялось от этой тишины. Казалось, я всё-таки слышу — но другим, каким-то внутренним слухом. И по крайне мере с двумя своими самыми близкими людьми — Габриэлем и Джеймсом — уже почти могла общаться, не используя слов.

Магия? Или просто привычка? Я не знала.

Дверь открылась, и я увидела на пороге тоненький женский силуэт с шапкой тугих кудряшек на голове. Библиотекарша, которую про себя я с первого дня прозвала "овечкой". Кажется, когда-то она называла мне своё настоящее имя — но оно сразу выскочило из памяти.

Всё-таки будем книжки читать..?

Овечка нервно махнула рукой, и мы спустились вниз, в подземный читальный зал. В других обстоятельствах я была бы счастлива порыскать тут в поисках ценной информации о прошлом и о запретной магии — кстати, Алахетин подписал формуляр, и я уже подумывала вытащить его, изрядно помятый, из кармана — но мы проследовали мимо уставленных книгами островков стеллажей и зашли во внутреннюю, ранее неизведанную мной "служебную часть".

Там не было ничего особенно интересного или необычного — прикрытый какой-то тканью стол, стул, прислоненное к стене горизонтальное зеркало. Платье в чехле на стене.

Джеймс подвёл меня к стулу и усадил, почти насильно, надавив на плечи. Вытащил шпильки из небрежного пучка, в который я научилась убирать свою новоприобретенную длинную гриву. "Овечка" откинула ткань со стола — и там обнаружились гребни, какие-то заколочки и шпильки с серебристыми шариками на кончиках. Библиотекарша ловко расчесала мои спутанные лохмы, словно заправский хуторской цирюльник — и принялась колдовать, вертеть, укладывая тяжелые пряди, немного помогая себе магически. Что ж, братец имел право видеть рядом с собой если не прекрасную принцессу, то хотя бы парадную версию Джеймы Обыкновенной. Я даже не стала сопротивляться и прикрыла глаза.

К реальности меня вернуло касание холодного металла — я дёрнулась, стряхивая внезапно накатившую сонливость — и вдруг увидела себя в зеркале.