Против лома нет приема - Влодавец Леонид Игоревич

— Сейчас я вас буду жестоко сечь! — объявила «повелительница». — Кто хочет первым искупить свою вину передо мной?

Хотя Таран вовсе не считал, что несчастные жлобы в чем-то виноваты перед Полиной, он уже не удивился, когда оба «раба» наперебой забормотали:

— Я! Я! Накажи сперва меня, о величайшая! Великая услада терпеть боль от твоей руки!

Именно в этот момент Юрка понял: они говорят то, что хочет услышать Полина, и возможно, что она каким-то таинственным способом диктует им, что именно произносить.

— Ты! — Полина ткнула пальцем в макушку того из «рабов», кто стоял напротив ее левой ноги, после чего зажала ему ляжками шею.

— О-о, — раздувая ноздри и садистски сопя, оскалилазубы Полина, — как славно я тебя выпорю! С этими словами она размахнулась и изо всех сил хлестнула «раба» ремнем. Крепко, так, что красная полоса появилась. Однако «раб» принял этот явно болезненный удар со счастливой улыбкой — будто ничего слаще в жизни не испытывал. Глядя на него, Таран ни в жисть бы не поверил, что этот жлоб уродился мазохистом. Садистом он его еще сумел бы представить. Но эта сладострастная, искренне-восторженная улыбка Юрке не почудилась. Таран увидел ее в зеркале на открытой дверце платяного шкафа, ибо непосредственно в его сторону была обращена задница наказуемого.

— Вот тебе! Вот тебе! — распаляясь от сознания своей власти, Полина с подлинной яростью полосовала эту задницу ударами ремня, а второй мужик, ждавший своей очереди на экзекуцию, нежно гладил ее ноги и целовал пальцы на ногах. Потом они поменялись ролями: Полина начала сечь второго, а выпоротый — гладить и целовать ноги мучительницы.

Таран пожалел, что в свое время почти не расспрашивал Милку, которой доводилось играть роль садистки в порнотеатре Дяди Вовы и ублажать настоящих мазохистов. Может быть, она могла бы ему объяснить, отчего такие бзики происходят и как расценивать поведение Полины и ее партнеров: как игру или как натуральное извращение. Впрочем, Милка о своем проклятом прошлом вспоминать не любила и навряд ли стала бы разжевывать Юрке подробности.

Однако одно оказалось несомненным: у обоих жлобов после порки поднялись их «инструменты».

— Ты! — Полина ткнула пальцем в голову того, кого первым выпорола. — Лечь на спину!

Детина покорно улегся на пол. Полина вальяжно прошлась до столика, около которого мрачно сидел в объятиях своих мыслей Таран.

— Ну, а теперь самое сладкое, дорогой! — все тем же паточно-приторным голоском проворковала она. — Ты ведь хотел этого, верно? Сейчас ты увидишь, как меня ….! Сразу двое!

И она оторвала от «пулеметной ленты», принесенной Тиной, сразу два «патрона», а затем бросила их «рабам». Те ухватились за них, как собаки за косточку, и тут же накатили себе на шишки.

— Не пропусти ничего! Смотри внимательно! — оскалилась Полина, поставив ноги по обе стороны лежащего на спине мужика. Затем она присела на корточки и нарочно раздвинула коленки пошире, чтоб Таран мог все видеть. Лампа светила прямо туда…

— Я приговариваю себя к посажению на кол! — торжественно объявила Полина и, придерживая ручками то, на что садилась, с легким стоном плавно присела, неторопливо так, чтоб Юрка все разглядел, куда и как вошло. Вот жуткая баба!

— А ты — спереди! — велела Полина второму «рабу», укладываясь спиной на грудь первому. Тот улегся сверху, причем специально ноги раскорячил, обняв ими и Полину, и своего коллегу. Так что ничто не помешало Юрке увидеть, как у них втроем получается… Тьфу! Глаза бы не смотрели.

Но тем не менее Таран, которому, казалось бы, ничего не мешало отвернуть голову в сторону, начал пялить глаза на это безобразие. Сначала с презрением, отвращением и ненавистью, потом — с любопытством и интересом и, наконец, как ни удивительно, с завистью и вожделением. Эти настроения у него изменялись в течение одной минуты, не больше.

Полина, зажатая между партнерами, как сосиска в хот-доге, медленно и сладко стонала в ритме неторопливых колыханий этой кучи-малы. А Юрка, уже не отрываясь, прямо-таки как примагниченный, глядел на то, как жлобы толкут ее тело сразу двумя хреновинами. Нет, сейчас он испытывал совсем не те чувства, какие жгли его в прошлом году на помоечном складе, где Даша ублажала парней Калмыка. Там он в основном ненавидел: и Дашу, и бандюг, и себя за то, что не может умереть, пристегнутый наручниками к столбу. Сейчас он чувствовал какое-то противоестественное удовольствие оттого, что видит эту похабную сценку. Более того, он с удовольствием сейчас отстегнул бы наручники, но не для того, чтоб прекратить эту возню. Юрке было стыдно признаться даже самому себе, но ему жутко хотелось принять участие в этой сладкой возне. «Змей Горыныч» резко выпрямился.

— Стоп! — вдруг сказала Полина своим партнерам. — По-моему, Юрик хочет к нам присоединиться?

И, выпростав правую руку, взмахнула ей, будто что-то бросила. Фр-р! Бряк! Прямо перед Тараном на столик упали ключики от наручников. Ни фига себе! Выходит, Алик их ей оставил? Очень странно… Впрочем, насчет «странно» или «не странно» Юрка долго не думал, просто поспешно отстегнулся от батареи.

Он подошел туда, где из-за плеча верхнего «раба» виднелась голова Полины, и, подчиняясь какому-то неосознанному зову, опустился на колени.

— Какой умница! — похвалила она Тарана и заставила «раба» подняться на вытянутые руки, чтоб не мешать Юрке. Ротик ее открылся, рука ухватила Тарана за возбужденный конец и притянула поближе. Влажные губы этой жуткой бабы мягко обняли Юркино хозяйство… Таран обнял ее руками за шею, заплетя пальцы в каштановые кудряшки, начал покачиваться и… стал четвертым участником этого беснования!

Впрочем, это продолжалось недолго. Тот «раб», что лежал на Полине, быстро-быстро задергался и с глухим стоном кончил. Сразу после этого он бережно поцеловал Полину в обе груди, живот и напоследок — в самую мохнушку. Выполнив этот прощальный ритуал, он встал, осторожно обошел Тарана и в дальнейших делах участия не принимал. Юрка, всецело увлеченный Полиной, даже не заметил, как он оделся и выскользнул за дверь, но мог бы поклясться, что не слышал, щелчка замка. Не иначе, как дверь все это время оставалась незапертой…

Затем — Таран тоже не очень понял, как и по чьей инициативе — произошло перестроение. Юрка как-то неожиданно обнаружил, что Полина стоит перед ним на четвереньках и неистово трясет головой, чуть ли не по самый корешок пропуская в рот его систему, а сзади, крепко ухватив за крутые бедра, ее интенсивно дрючит «раб». Еще через десяток секунд детина зарычал, испустил удовлетворенный стон и стал целовать Полине спину, попку и ляжки. Потом он тихо поднялся на ноги и удалился так же бесшумно, как и первый.

А Полина еще несколько секунд потряслась и со стоном обмякла у Юрки на руках. Вся скользкая, липкая от пота, горячая, она, казалось, была совершенно измучена, но тем не менее повалилась спиной на коврик и пробормотала:

— Заканчивай…

Был бы Таран в нормальном состоянии, он, наверно, только плюнул бы от брезгливости. Но сейчас он неизвестно почему ощутил жуткий прилив страсти. Юрка жадно прильнул к этой психованной «многостаночнице» и после нескольких бешеных толчков испытал такой кайф, что после этого минут пять не мог отойти.

— Ладно, — сказала Полина, когда он наконец оторвался от нее. — Хорошего понемножку…

Юрки хватило лишь на то, чтоб окатиться душем, вытереться и повалиться в койку. Сон сразу же погасил его сознание.

Короткая майская ночь близилась к концу. Теплоход плыл себе, понемногу приближаясь к выходу в Большую Волгу, Таран и Полина безмятежно посапывали каждый на своем диванчике, а менее чем в ста километрах за кормой судна, на даче Магомада, шел очень напряженный разговор. Собеседниками хозяина, как это ни странно, были Коля с Фроськиной дачи и Вася с катера «Светоч». Жаль, что там не было Юрки! То-то бы он удивился.

Коля и Вася приехали к Магомаду вместе, когда еще не было и десяти вечера. До этого они вдвоем встретились днем, чтоб попытаться понять, что же произошло тем ненастным вечером, когда Таран повез Полину на «шестерке», чтобы передать ее Васе на катер. Каждый из них уже кое-что знал, ибо провел, так сказать, «предварительное следствие».