Обманщик - Исаак Башевис-Зингер

– Понятно, однако…

– Когда вы вернетесь? Это ваше… как его… исследование человеков входит в моду. Может стать огромным успехом. Послушайте меня. У меня нюх на такие вещи. У людей много денег, и они не знают, куда их девать. В конце концов, сколько бифштексов может съесть один человек? Мне вот тоже надо исследовать свою душу. Липман, не перебивай! Сиди и молчи. Заткнись! Мирьям хочет поговорить с вами…

Герц поставил сумку на пол, снял шляпу. Он уже надел пальто, и ему было жарко.

– Что случилось? – услышал он голос Мирьям.

– Моррис умер. Моррис Калишер.

Мирьям секунду помолчала.

– Он ведь был старик, верно?

– Что значит старик? Всего на два года старше меня.

– Ну что же… ваш отъезд все испортит.

– Но не мой выбор.

– Какой выбор? О чем вы?

– Я знаю, что говорю.

– Нет, не знаете, Герц. Вы сами втянули меня в эту историю. Может, я зря так говорю, но вы, верно, едете жениться на Минне.

– Мирьям, до свидания!

И он положил трубку. Схватил сумку, шляпу и выскочил из комнаты, прежде чем телефон зазвонит снова. Быстро оплатил счет и зашагал в направлении Линкольн-роуд, где видел бюро путешествий. Все решилось очень быстро. Кто-то отказался от рейса, вылетающего через полтора часа, и Герц зарезервировал место за собой. До аэропорта он доехал на такси. В самолете уселся рядом с какой-то толстухой, прислонясь лбом к иллюминатору.

Все несколько часов полета Герц опасался катастрофы. Молча молил Бога и обещал, если уцелеет, пожертвовать на благотворительность. Но по-настоящему страха не испытывал. Думал даже, что катастрофа стала бы для него подходящим финалом. Соседка пыталась завязать разговор, но Герц закрыл глаза и притворился спящим. Краешком глаза он видел океан, огни Майами, горстку звезд. Божий мир остался прежним, меж тем как Моррис, или Моше, Калишер закрыл здесь свои счета. Ничто более не причинит ему ни зла, ни добра. Он соединился с великой тайной, которая была морем, луною, звездами. На свой лад достиг мученичества.

Все в Герце непривычно притихло. Много лет Моррис помогал ему, спасал от невесть скольких опасностей, и как он ему отплатил? Сколько же страданий Герц доставил Моррису, когда тот нашел его платок в кровати Минны? Вероятно, он до самого конца сомневался в честности Минны и Герца. Укрылся под учтивой маской нынешнего мира. При всей своей силе он был слаб. А Герц не согласился даже на последнюю просьбу друга написать предисловие к стихам Минны. Подобно всем праведникам, Моррис покинул сей мир обманутым и оскверненным теми, кому помогал.

Герца мучила боль, какой он никогда прежде не испытывал, чувство стыда и презрения к себе. Он смотрел на себя как бы со стороны. Миллионы евреев умирали за свое еврейство. Миллионы неевреев проливали кровь в конфликте с теми, кто губил мир, а он, еврей, сын цадика, нарушил все божественные заповеди. Запятнал род человеческий. Предал своих близких. Вовсю ратовал за чувственность Ваала и Ашторет.

Если есть Бог, что Он думает о Герце, продажном ученом, соблазнителе? А если Бога нет, на что тогда надеяться Герцу, старику, который одной ногой уже в могиле? Долго ли еще он будет наслаждаться плотскими радостями, каким предавался с тех пор, как оставил отчий дом? И что значит, что Бога нет? Кто правит землей, морем, луной, самой далекой звездой, мельчайшей песчинкой в морском прибое? Как такие слова вообще могут слететь с уст человека, живущего в мире и видящего его чудеса? Что есть эта природа, существующая в центре мира? В желудке клеща? Внутри атома? В путаном разуме Герца? Как иначе, кроме как Богом, можно назвать все и каждого, совокупность всех сил, вечное, бесконечное, силу, что двигала всем, жизнь, что все одушевляла? Может ли Бог быть слеп и глух, обладать меньшим сознанием, нежели микроб?

«Мне конец, конец», – сказал себе Герц. Он хотел молить Бога о прощении, но не смел. Склонил голову, скорбя по Моше Калишеру и по себе. Раскаяться? Для этого тоже слишком поздно. «Если человек говорит: “Я буду грешить и каяться”, он не получит возможности каяться». Сказать по правде, Герц рассчитывал вернуться к Богу после того, как совершил столько зла и испил последнюю каплю безумия и продажности.

Должно быть, он задремал, потому что соседка разбудила его и проворчала:

– Мистер, мы садимся.

5

В Нью-Йорке Герц взял такси до дома Морриса Калишера.

В машине он сидел с закрытыми глазами. Не хотел более смотреть на этот город с его огнями и шумом. Все в нем скорчилось от боли и отвращения. Он слышал крики, визг тормозов, гул подземки и спрашивал себя: «Куда они так спешат, коль скоро все равно кончат на кладбище? Как они могут забыть об этом?» Ему вспомнился пассаж из Гемары: «Всяк, кто готов к смерти, уже почти умер».

Герцу было страшно приблизиться к квартире Морриса Калишера, и это не был мистический страх, какой он ребенком испытывал перед мертвым телом, нет, это был иной, тупой и темный ужас, смешанный с гневом на Бога, который так богат, но дает так мало и каждый дар которого в итоге оборачивается насмешкой.

«Если существует “насмешник над бедными”, так это Он, Владыка Вселенной», – сказал себе Герц. Всемогущий Бог, бесконечный во времени, безграничный в пространстве, знании и всех иных аспектах, сосредоточил Свои усилия на жалкой кучке крохотных существ и взваливает на них страсти, грехи, страхи, кары. «Почему Он не выбрал кого-нибудь Себе под стать? – кричал Герцу внутренний голос. – Преступники и те не трогают новорожденных».

Такси остановилось, Герц вышел. Он отвык от нью-йоркского холода. Выпал снег, но большей частью уже обернулся слякотью. Несмотря на уличные фонари, яркие витрины и автомобильные фары, над Нью-Йорком царила тьма.

На Риверсайд-драйв гулял холодный ветер. Ревел и завывал, как шторм на море. С головы Герца сорвало шляпу, он едва успел поймать ее на лету. Полы пальто развевались, холод охватил ноги, ребра, все тело. Хватая ртом воздух, он кое-как добрался до подъезда. В вестибюле тускло горели лампы, словно в похоронном бюро.

«Что я ей скажу? Как утешу?» – спрашивал себя Герц. Он стыдился войти в квартиру, куда так часто приходил тайком, чтобы грешить с женой друга, пренебрегая общественными нормами, нарушая десять заповедей. «Для таких, как я, даже смерть бесчестье», – мелькнуло в мозгу.

Герц шагнул в лифт, нажал на кнопку, и кабина поползла вверх. Он увидел, что дверь квартиры Морриса приоткрыта. Открыл ее чуть