Список Шиндлера - Томас Кенэлли

Так и не получив от Мадритча ясного ответа, Оскар пустился в дорогу. Прибыв в Берлин, он устроил званый обед для полковника Эриха Ланге. Мне придется совершенно прекратить производство снарядов, сказал Оскар Ланге. Но я могу перебазировать свое тяжелое оборудование.

Решающее слово оставалось за Ланге. Он мог гарантировать получение контрактов, он мог написать убедительную рекомендацию, в которой нуждался Оскар, дабы предъявить ее и в отделе эвакуации, и немецким властям в Моравии.

Позже Оскар подтвердил, что получал постоянную помощь от этого скромного штабного офицера. Ланге тоже был в состоянии подобного отчаяния и морального отвращения, свойственного многим, работавшим внутри данной системы, но далеко не всегда на нее. Мы сможем это провернуть, сказал Ланге, но потребуются деньги. Не для меня. Для других.

Через Ланге он вышел на офицера из эвакуационного отдела штаба верховного командования на Бендлерштрассе. Вполне возможно, сказал тот, что такой план эвакуации в принципе будет одобрен. Но существует главное препятствие. Губернатор, он же гауляйтер Моравии, правящий ею из замка в Либереце, придерживается политики, по которой еврейские трудовые лагеря должны размещаться не в его провинции. И пока ни СС, ни Инспекции по делам вооруженных сил не удалось его уговорить изменить свою точку зрения. Самый толковый человек, с которым можно обсудить данную ситуацию, сказал ему офицер, это инженер вермахта, человек средних лет, из инспекции по делам вооруженных сил, чья контора размещается в Троппау; фамилия его Зюссмут. Оскар может прикинуть с ним, какое место наиболее подходит для размещения предприятия в Моравии. В таком случае, герр Шиндлер может рассчитывать и на поддержку руководства эвакуационного отдела.

- Но вы должны понимать, что с точки зрения того давления, которому они подвергаются, учитывая те лишения, которые им принес ход войны, они тем охотнее и быстрее дадут вам ответ, чем убедительнее вы сможете воздействовать на них. Нам, бедным горожанам, не хватает ветчины, сигарет, напитков, одежды, кофе… и тому подобного.

Собеседник, очевидно, решил, что Оскар был в состоянии прихватить с собой половину довоенной продукции всей Польши. Вместо того, чтобы привезти с собой подношения для господ из управления, Оскару пришлось приобретать вещи на черном рынке в Берлине. Старик портье за стойкой отеля «Адлон» смог обеспечить герра Шиндлера запасом превосходного шнапса по сниженной цене в 80 рейхсмарок за бутылку. А столь уважаемым лицам из управления невозможно преподносить меньше, чем дюжину. Кофе шло наравне с золотом, а цены на гаванские сигары были вообще немыслимыми. Но Оскар все же закупил их и снабдил ими пакет с подношениями. Да, приходится попыхтеть, если хочешь объехать по кривой губернатора Моравии.

Пока Оскар вел переговоры, Амона Гета арестовали.

Должно быть, кто-то донес на него. Кто-то из ревностных младших офицеров или уважаемый житель города, который, посетив виллу, был поражен сибаритским стилем жизни Амона. Старший следователь СС Эккерт начал расследовать финансовые делишки Амона. Расстрелы, которыми Амон увлекался с балкона, не имели существенного значения для расследования Эккерта. Но вот растраты и дела на черном рынке, а также то, что следовало из жалоб его подчиненных - вот к этим обвинениям он отнесся с полной серьезностью.

Амон был в отпуске в Вене и жил у своего отца, издателя, когда СС арестовало его. Также был проведен обыск в городских апартаментах гауптштурмфюрера Гета, где обнаружили бумажник с деньгами, около 80 тысяч рейхсмарок, происхождение которых он не смог им удовлетворительно объяснить. Кроме того, за потолочными перекрытиями был найден тайник, в котором хранилось до миллиона сигарет. Венская квартира Амона, как стало ясно, служила, скорее, складом, чем семейным гнездышком.

С первого взгляда могло показаться странным и удивительным, что СС - или точнее, офицеры 5-го бюро Главного управления безопасности рейха - решили арестовать столь ревностного служаку, как гауптштурмфюрер Гет. Но на их долю уже пришлось расследование непорядков в Бухенвальде, где они попытались привлечь к ответственности даже коменданта Коха. Они пытались найти основания для ареста и столь уважаемой личности как Рудольф Гесс и допрашивали некую венскую еврейку, которая, как они предполагали, была беременна от этого светоча лагерной системы. Так что Амон, возмущавшийся в своей квартире, пока ее обыскивали, отнюдь не мог рассчитывать на снисходительность.

Его доставили в Бреслау и сунули в камеру в тюрьме СС, где ему придется ждать окончания расследования и суда. В плане любовных связей его невиновность была доказана, когда по прибытии в Плачув следователи стали допрашивать Хелен Хирш, подозревая, что она имеет отношение к свинствам Амона. Дважды за последние месяцы ее доставляли в камеру за бараком гарнизона СС в Плачуве, где и допрашивали. Раз за разом в нее выстреливали вопросы относительно контактов Амона с черным рынком - кто были его агенты, как он организовал работу ювелирной и портняжной мастерских в Плачуве, что он имел с обойной фабрики. Никто не бил ее и ей не угрожали. Но Хелен мучило ощущение, что ее считают сообщницей Амона. Если Хелен когда-нибудь и мечтала о спасении, которое свалится на нее как благодеяние Небес, то она и представить себе не могла, что Амона арестуют его же собственные соратники. Но в комнате для допросов она чувствовала, что сходит с ума, когда они пытались связать ее с Амоном.

- Вам бы мог помочь Чилович, - сказала она следователям. - Но Чилович мертв.

Они были профессиональными полицейскими, криминалистами, и спустя некоторое время поняли, что из нее больше ничего не выжать, кроме малозначительной информации о меню обедов на вилле Гета. Они могли бы поинтересоваться о происхождении ее шрамов, но она понимала, что они не собираются привлекать Амона по обвинению в садизме. Если бы они стали фиксировать подобные случаи, скажем, в Заксенхаузене, то пришлось бы отдать под суд всю вооруженную охрану. Вот в Бухенвальде они нашли стоящего свидетеля, унтер-офицера, который был согласен дать показания против коменданта, но информатор был найден мертвым в своей камере. Глава группы следователей приказала, чтобы яд, образец которого был найден в желудке покойного, был дан четырем русским заключенным. Понаблюдав, как они умирают, он получил доказательства против коменданта лагеря и лагерного врача. Хотя против них было выдвинуто обвинение в убийстве и садистском обращении, эта справедливость носила странный характер. Во всяком случае, она заставила персонал лагеря сплотить ряды, и от них не удалось получить ни одного показания. Так что люди из 5-го бюро не собирались спрашивать Хелен Хирш о ее ранах. Их интересовали только растраты, и в конце концов они оставили ее в покое.

Допрашивали они и Метека Пемпера. У него хватило ума особо не распространяться относительно Амона, во всяком случае, не о его преступлениях против человечности. О прегрешениях Амона он не знает ничего, кроме слухов. Он играл роль постороннего, хорошо воспитанного стенографа и машинистки, которого допускали лишь к несекретным материалам.

- Герр комендант никогда при мне не обсуждал подобные темы, - продолжал повторять он. Но при всей своей убедительности, он, как и Хелен Хирш, чувствовал испытываемое к нему зловещее недоверие. И если хоть что-то могло гарантировать ему право на жизнь, то только арест Амона. Более надежной гарантии у него не было: когда русские приближались в Тарнуву, Амон, продиктовав последнее письмо, застрелил машинистку. Метека беспокоило лишь то, чтобы они не слишком быстро освободили Амона.

Но их интересовал вопрос не только о разговорах Амона. Судья СС, который допрашивал Метека, слышал от обершарфюрера Лоренца Лансдорфера, что гауптштурмфюрер Гет диктует своему еврейскому стенографу планы действий гарнизона Плачува в случае нападения партизан. Как явствовало из показаний Пемпера, ему было доверено печатать такие планы, Амон просто дал ему сходные указания, касающиеся других концентрационных лагерей. Судья был настолько обеспокоен расшифровкой столь секретных документов перед еврейским заключенным, что приказал арестовать Пемпера.

Метек провел две ужасных недели в камере СС. Его не били, но он подвергался постоянным допросам, которые вели несколько следователей СС и два эсэсовских судьи. Ему казалось, что он читает в их глазах убеждение, что самым простым и надежным исходом было бы просто расстрелять его. Как-то в ходе допроса, касавшегося планов обороны Плачува, Пемпер спросил своих следователей: «Почему вы меня тут держите? Тюрьма есть тюрьма. А я и так обречен на пожизненное заключение». За этим доводом должно было последовать решение: то ли наградить его пулей, то ли освободить из камеры. После допроса Пемпер провел в камере несколько тревожных часов, но дверь ее наконец распахнулась. Его выставили и он вернулся в свой барак в лагере. Тем не менее, его не в последний раз допрашивали по вопросам, имевшим отношение к коменданту Гету.