Мы знаем, что ты помнишь - Туве Альстердаль

Он был на грани срыва. Эйра почувствовала это, еще когда вошла. Этакое затишье перед бурей, тревожные минуты, когда замолкают перед грозой птицы, когда ярко светит солнце, предвещая дождь. Кто-либо другой на ее месте не заметил бы. Лишь незначительные признаки: нервозность в руках, сведенные челюсти, взгляд, судорожно цепляющийся за окно, без попытки выглянуть наружу.

– Звонил Рикен. Сказал, что ты была у него. Выходит, ты катаешься туда и болтаешь ему про меня. За моей спиной…

– Я думала, ты у него.

– Говори, что хочешь.

– В деле Лины обнаружился один момент, – начала она, – в том старом расследовании есть нечто такое, что… – Эйра отломила ложкой кусок пирога с лаймом, балансируя между двумя крайностями – его злость против правды, стремление докопаться до истины и в то же время желание избежать ссоры. Как бы то ни было, пироги эта Арнесдоттер пекла вкусные, ничего не скажешь. – Возможно, преступником был другой человек.

– Какого черта. – Магнус не шелохнулся, и это было даже хуже, чем когда он колотил по предметам. Он уже это знал, подумала она, он совсем не удивлен, так почему же делает вид, что не знал?

– То есть копы снова явятся по мою душу, да? И ты запишешь этот разговор на диктофон?

– Нет, я не собираюсь этого делать.

– А мне откуда знать, что ты не врешь?

Эйра достала свой мобильный и положила его на стол.

– Официально они еще не открыли дело, – объяснила она, – но исключить такой возможности тоже нельзя.

– Почему ты не говоришь «мы»? Ведь ты же одна из них, или я не прав?

– Подобные решения принимает прокурор, и ты наверняка это знаешь.

– Но раз ты все-таки здесь, то, выходит, и Марину тоже будешь допрашивать? Мне позвать ее? Ты, наверное, хочешь спросить ее, нет ли у меня склонности к насилию, не причиняю ли я ей боль? Да ты хоть представляешь, как они меня мурыжили в этом вашем полицейском участке в Крамфорсе? Сколько раз приходилось таскаться туда на допрос? Ты не представляешь, каково это…

– Ты действительно был в тот вечер дома, как ты и сказал?

– Спроси у мамы.

– Ты же знаешь, что я не могу этого сделать.

– Она не такая чокнутая, как ты думаешь. Она помнит дни рождения и именины моих мальчиков, шлет им подарки и вообще следит за жизнью. – Взгляд Магнуса упал на холодильник, на дверце которого висела прикрепленная магнитиком в форме керамического сердечка фотография двух его сыновей – тот же самый снимок, что и у них дома. – Быть может, ты делаешь матери только хуже, приезжая сюда и задавая вопросы, на которые она и сама может ответить.

– Не понимаю, как это связано?..

– Это с тобой связано, с тем, какая ты. Тебе же больше всех надо, постоянно суешь нос в чужие дела, вмешиваешься в чужие жизни.

– Я поступаю так не потому, что меня это забавляет. Речь идет об убийстве, которое произошло на моей родной земле, и тут я обнаруживаю, что вы с матерью врали мне все эти годы, или, во всяком случае, скрывали от меня существенные факты.

– Сейчас ты действительно говоришь как легавый.

Эйра захотела встать, но осталась сидеть. Она ощущала себя загнанной в угол, несмотря на свежий воздух в просторной деревенской кухне, выбеленной от половиц до выступающих потолочных балок. Сквозь краску проглядывали древесные волокна, придавая интерьеру черты рустикального стиля.

– Ты не знаешь, каково это, – глухо проговорил Магнус, – какие раны ты вскрываешь, когда шныряешь тут и выспрашиваешь про Лину.

– То есть было бы куда лучше, если бы я не стала ничего тебе об этом говорить?

– Я сидел у легавых. Ты хоть знаешь, что я в первый раз оказался в полицейском участке? И это при том, что самое большее, что я успел перед этим натворить в жизни, это спереть кусочек шоколадки.

– Хочешь сказать, это полицейские виноваты в том, что ты ступил на кривую дорожку? Хочешь сказать, они должны были плюнуть на расследование убийства шестнадцатилетней девушки и не задавать вопросов ее парню…

– Ты думаешь, я к этому причастен?

– Нет. Конечно, я так не думаю, но…

– Если бы все было серьезно, они прислали бы сюда настоящего копа, но ведь ты не можешь остаться в стороне, я прав?

Эйра услышала, как в прихожей открылась дверь, но Магнус, кажется, не заметил, что его подруга вошла в дом.

– То же самое было и с отцом, – продолжал он, – после его смерти ты поехала к нему прибираться, рылась в его вещах, несмотря на то что у него уже была новая жена. Несмотря на то что он оставил нас!

– Но его супруга была не в состоянии, – возразила Эйра, – в доме царил хаос, она была в трауре. Кто-то же должен был…

– А ты, – спросил Магнус, – разве ты не была в трауре?

– Но ведь это же никак не связано с убийством Лины Ставред?

– Нет, но этот поступок очень многое говорит о тебе.

Эйра потеряла нить разговора и забыла, что хотела спросить. Магнус таки добился своего: исказил факты и заставил ее почувствовать себя дурой. Ее вдруг осенило, что она не видела ни одного протокола допроса с их отцом. Он работал дальнобойщиком и, вероятно, на тот момент был в дороге, как обычно, вел фуру где-нибудь на севере Норрланда или на юге в сторону континента.

– Ой, простите. Я, наверное, не вовремя.

В дверном проеме нарисовалась Марина Арнесдоттер. Запах только что выстиранной футболки и свежего тимьяна – в руке она держала пучок трав. Эйра поняла, что подруга Магнуса, скорее всего, их подслушивала, и испытала жгучий стыд при мысли о том, что она могла услышать. В следующее мгновение она увидела, как изменилось лицо ее брата – злость, грозящая прорваться наружу, сменилась улыбкой, которая могла заставить любую женщину попросить его переехать жить к ней.

– Все в порядке, – сказал он и, ухватив Марину за руку, привлек ее к себе. – Сестренка уже собралась уезжать. У нее полно дел на работе.

– Как жаль, только я встретилась с кем-то из родных Магнуса, как он уже нас покидает. В следующий раз вы должны обязательно остаться у нас на ночь, чтобы мы могли выпить вина.

И она рассмеялась, уткнувшись лицом в его волосы.

Эйра встала и самостоятельно поставила тарелку в раковину.

– Спасибо за пирог, – сказала она, – он потрясающе вкусный. Правда.

Эйра едва успела крикнуть, что она дома, как затрезвонил телефон.

– Здоро́во! – проорал Боссе