Скопин-Шуйский - Наталья Петрова

Отписки Скопина и царские грамоты принесли пользу, и вскоре под Калязин начали прибывать воины. Ежедневно стекались новобранцы из Ярославля, Костромы и Поморья, собирали деньги в монастырях и городах, и везли их гонцы, хоронясь от тушинцев, на Волгу. «И приехаша изо всех городов с казною и з дары ко князю Михайлу Васильевичю в Калязин монастырь»[511]. Отдавали монастыри, города и торговые люди не от большого богатства, а порой последнее, напрягая все силы для завершения гражданской войны и установления желанного мира и покоя. Порой вместе с деньгами приходили к царю и слезные грамоты от «сироток», в которых описывалось житье-бытье простых горожан и крестьян. «А у нас, сирот твоих, в сборе денег наскоре нет», — писал земский староста «Васка Елисеев сын Александров» из Соли Камской. «Милосердный государь царь и великий князь Василей Иванович всеа Руси! Смилуйся, пожалуй нас сирот своих: вели, государь, нам сиротам твоим, для поспешения твоего государева ратного дела из твоей государевы казны у Соли Камской, из таможенного и из кабацкого скопу, до своего государеву указу, денег дата, чтоб, государь, твоему государеву ратному делу мотчания и порухи не было…»[512]

Скопин знал, с каким трудом собирались те деньги, потому не скупился на благодарности приславшим их, не забывал отправлять к ним похвальные грамоты. Из присланных денег часть («несколько тысяч», как написал Видекинд) Скопин выделил на оплату Сомме и оставшимся с ним наемникам, им же он прислал и лошадей. Другую часть определил для оплаты нового, ожидаемого из Финляндии войска.

Пока Делагарди сидел под Новгородом, Скопин времени не терял и собирал в Калязине свое войско. Первоначально с ним осталось всего три тысячи человек, а также тысяча наемников: 250 всадников и 750 пехотинцев под командованием Сомме[513]. Последних уговорил вернуться Иван Ододуров, посланный к наемникам Скопиным: «А немец послал уговаривать Иваниса Ододурова. И Иванис немецких людей съехал и их уговаривал, и один только воротился Христошум с невеликим людьми». Еще три тысячи человек пришли к Скопину из поморских и волжских городов.

Молодых, необученных и неопытных воинов Скопин поручил готовить для сражений Христиерну Сомме, или Христошуму, как называли его русские. О том, чему и как обучал шведский военачальник русских воинов, подробно рассказывают иностранные авторы: «У него там ни дня не проходило даром: московитских воинов, имевших хорошее вооружение, но пока необученных и неопытных, он в лагерной обстановке заставлял делать упражнения по бельгийскому способу: учил в походе и в строю соблюдать ряды на установленных равных расстояниях, направлять, как должно, копья, действовать мечом, стрелять и беречься выстрелов; показывал, как надо подводить орудия и всходить на вал»[514].

Конечно, обучение воинскому делу, умению владеть холодным и огнестрельным оружием было знакомо русскому войску. Прекрасное владение огнестрельным оружием показали царские войска в битве с отрядами самозванца под Добрыничами зимой 1605 года. В первой фазе боя польской коннице и сражавшимся на стороне самозванца казакам удалось потеснить царское войско (кстати, первыми бежали с поля боя немецкие и французские наемники, не выдержав атаки польских гусар), но во второй фазе стрельцы, выстроенные в одну линию, встретили польских всадников и казаков одновременным залпом из мушкетов. Они вели огонь по шеренгам: две первые шеренги, опустившись на одно колено, стреляли по коннице в упор, в это время две стоявшие за ними давали одновременный залп и также опускались на одно колено, затем стреляли пятая и шестая шеренги, стоя в рост. Атака конницы самозванца, не выдержавшая такого отпора, была отбита, противник бежал, дело довершила поддержка артиллерии. Огонь на короткой дистанции, дружный залп по несущейся во весь опор коннице требовали от стрельцов хладнокровия, выдержки, слаженности действий и умелого владения огнестрельным оружием, чего можно было достигнуть лишь постоянными упражнениями.

Именно этим и занимался Скопин со своими войсками под Калязином. Интересно упоминание об обучении так называемому «бельгийскому способу» — видимо, под этим способом подразумевается разработанный Морицем и Вильгельмом Нассаускими способ обучения солдат строевой подготовке. Они разработали 50 необходимых для построения команд, при этом выработав главное правило: предварительная команда должна предшествовать исполнительной, например, «шагом — марш» или «равняйся — смирно». Во время обучения командиры добивались, чтобы каждый солдат четко знал свое место в строю, разбирался в том, что такое шеренги и ряды, учился строиться и маршировать тесно сомкнутым строем. В результате две тысячи нидерландцев легко строились за 20 минут, в то время как полк испанских солдат едва укладывался в час[515].

Вся армия нидерландцев была наемной, но строилась на национальной основе. Солдатам платили вовремя высокое жалованье, но заставляли их производить работы, которые в то время воины считали зазорными, например, рыть окопы и возводить насыпи, ставить укрепления. Выполняя все это самостоятельно, солдаты нидерландской армии осваивали искусство полевой фортификации, что позволяло их командирам захватывать и удерживать инициативу в бою[516].

Скопину и другим воеводам, которые наблюдали за обучением новобранцев шведским военачальником, было чему поучиться. Однако приемы построения полевой фортификации не были совсем уж новостью для русской армии. Знаменитые «гуляй-города» — дощатые крепости на колесах, из-за укрытия которых выступали русские воины, — были старинным способом защиты пехоты против конницы. Правда, с развитием огнестрельного оружия, когда пули и уж тем более пушечные ядра стали легко пробивать доски «гуляй-городов», они начали утрачивать свое значение, однако и в Смуту поляки порядком пострадали от этих передвижных крепостей, будучи неоднократно, как признавался один из них, «потрепаны в битве с гуляй-городами». «Рогатки», «палисадники», «острожки», «частокол», «grodki» — так поляки называли защищавшие на поле русскую пехоту легкие деревянные укрепления, возводить которые, как они считали, научил русских Сомме. Не так уж и важно, кто первым додумался до этого изобретения; главное, приобретенная во время вынужденного стояния под Калязином наука не пропала даром, и уже первое столкновение с польскими отрядами показало, как русские воины применяли новые знания на деле.

О бое 18–19 августа, в котором участвовали в основном русские войска, иностранные авторы сообщают коротко. А бой между тем был жестоким. Посланный Скопиным отряд преградил дорогу тушинцам, которые пришли от Троицкого монастыря к Никольской слободе Калязина. Чтобы отличать в сражении своих, в войске Скопина придумали «положить признаки» — нашить знаки отличия. Первые стычки произошли у топкой «зело и ржавистой» речки Жабны, притока Волги, куда Скопин послал отряд под командованием Головина, Барятинского, Валуева и Жеребцова. «Литовские же увидевши московских людей, и абие яко лютыя звери устремишася на лов. Благодатию же Божиею на том бою многих полских и литовских людей побили и поранили, мнози же от них в грязех погрясше, погибоша, прочий же в бегство устремишася к болшим людем в село в Пирогово»[517].

Село Пирогово располагалось на другом берегу Волги, напротив Калязинского монастыря. Узнав об удачном исходе «затравки», Скопин вместе с войском переправился к Пирогову; здесь по его приказу был заранее сооружен деревянный острог, а перед ним — частокол, за которым и укрывались до времени пехотинцы с пищалями. Против опытных вояк — поляков и казаков — наскоро обученные пехотинцы, немногочисленная конница и скудные силы наемников вряд ли бы устояли, и с таким трудом собранное войско Скопина было бы наголову разбито, так и не дойдя до Москвы. Поэтому по приказу Скопина воины действовали осторожно — как заметил польский участник сражения, хитро: всадники выезжали из-за частокола и «пускались на нас гарцем»[518].

И все же Скопину не удалось избежать боя. Посланный в Переславль-Залесский отряд воеводы Семена Коробьина с заданием освободить город от тушинцев получил такой мощный отпор от полковника Сапеги, что был вынужден отступить к Калязину: «едва отъиде от них». Отступив, он привел за собой и преследовавшее его войско Сапеги: «Они ж под Калязин монастырь приидоша изгоном; и под Калязиным монастырем бывшу бою великому»[519]. Весь день под стенами монастыря раздавались выстрелы, звенели в рубке сабли, ломались о кирасы поляков и немцев копья, раздавались крики на польском, французском, немецком, шведском языках, стояла густая завеса порохового дыма, заволакивавшего ясное августовское солнце. Когда же под вечер, казалось, силы всех были на исходе, услышала служившия молебен о русском воинстве братия монастыря вопли на родном языке: «О преподобие отче Макарие, моли Бога о нас!» — видно, действительно, последний час пришел, если русские люди вспомнили о чудотворце Макарии Калязинском. И увидели иноки, как все же не выдержали, дрогнули тушинцы, «русские же полцы гнаша литовских людей и бьюще и секуще до Рябова монастыря», что в 15 верстах от Калязина, «и многих литовских людей побили и поранили, и нарочитых панов многих живых поймали. И с великою победою и одолением возвратишася под Калязин монастырь со многою корыстию»[520]. Так войско Скопина самостоятельно, практически без участия наемников, одержала еще одну победу, которая приближала его к Москве. Да и наемники, узнав о событиях под Калязином, все же решили вернуться к Скопину вместе с Делагарди.