Гезат (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

— Отдавайте имущество, убивать не будем! — крикнул я на кельтском языке.

Мои воины начали отбирать поклажу у удирающих, которым налегке будет легче переправляться. Никто не оказывал сопротивление. Наверное, воспринимали экспроприацию, как плату за жизнь и свободу. Захваченное мои подчиненные сносили к длинному деревянному дому, скорее всего, складу.

Продолжалось так минут пятнадцать, после чего к берегу вышли легионеры. Эти не стали цацкаться, принялись убивать всех подряд. Я приказал своим подчиненным отступать к складу, заносить в него захваченное нами, довольно большую и высокую кучу узлов, мешков и корзин, а сам вышел вперед, чтобы и нас не начали убивать, приняв за карнутов. Для римлян мы все — косматые галлы, которые хороши только мертвыми.

— Свои! Четырнадцатый легион! — кричал я на латыни, когда кто-либо из одуревших от убийства легионеров приближался к нам.

Они ругались и шли дальше искать добычу. Видимо, в штурме принимали участие сразу несколько легионов, потому что движуха по Кенабу продолжалась до рассвета. Толпы легионеров бродили по улицам, искали, чем бы поживиться и кого бы изнасиловать или убить. Из разных мест доносились звуки стычек. Не удивлюсь, если узнаю, что это легионеры выясняли, кому должна принадлежать добыча. На нас, к счастью, никто не напал. Может быть, потому, что отряд был достаточно большой, в два раза превосходил центурию, разбившись на которые и шлялись по поселению легионеры.

На рассвете легионеры начали покидать Кенаб, унося награбленное. Вместе с ними вышла и половина моих подчиненных, прихвативших самое легкое из добычи. За остальным приехали на лошадях, чтобы нагрузить их. На складе мы нашли запас мехов, беличьих, лисьих, куньих, волчьих и медвежьих. Видимо, купец собирался отвезти их летом на лодках к устью реки Лигер и там продать римским купцам. Мы сделаем это вместо него. За армией следует большая группа торговцев разного уровня, которые готовы купить по дешевке, что угодно.

Последними, когда совсем рассвело, вывели из поселения пленных женщин и детей, около полутора тысяч. Это те, кто не успел переправиться на противоположный берег и не погиб. Улицы Кенаба были завалены трупами. Неподалеку от ворот начался аукцион по продаже рабов. Я подивился смелости рабовладельцев. Ведь знают, что взбунтовалась вся Косматая Галлия, но не боятся, что товар отобьют, что сами станут рабами. Видимо, проплачивают безопасный путь. Знатные кельты с презрением относятся к беднякам и уж тем более к рабам, даже бывшим соплеменникам. Если попал в рабство и не сумел выкупиться, значит, такова волю богов, и ты такой же товар, как бараны или свиньи.

Глядя на этих несчастных, я подумал об изощренности человеческой памяти. Жили себе люди, никого не трогали, если не считать мелких стычек с соседями. Вдруг какому-то честолюбивому авантюристу захотелось славы и денег, приперся со своей армией к этим мирным бедолагам, обложил тяжелой данью, а когда они попытались сопротивляться, перебил или продал в рабство. За такие славные дела люди будут помнить Гая Юлия Цезаря, считать великим человеком. Так же, как Александра Македонского, Наполеона… То есть величие определяется высотой горы трупов, которые появляются, благодаря ублажению изуверами своих комплексов. Убьешь одного человека — попадешь в тюрьму, убьешь сотни тысяч — попадешь в учебник по истории, как герой всех времен и народов.

Следующим крупным поселением на нашем пути был Новиодун, столица битуригов. Римская армия подошла к нему около полудня и приступила к возведению трех каструмов, предполагая продолжительную осаду. Одного вида такого большого количества воинов хватило для того, чтобы жители прислали переговорщиков. Требования к ним были несложные: выдать заложников, оружие, вьючный скот и половину зерна. Как догадываюсь, Гай Юлий Цезарь не хотел задерживаться здесь надолго, потому что по сообщениям наших немногочисленных сторонников из числа аборигенов навстречу римской армии движутся восставшие под командованием Верцингеторига. Новиодунцы согласились, открыли ворота и впустили центуриона с декурией легионеров для приема оружия.

Я расположил конницу четырнадцатого легиона между двумя каструмами, на поле, на котором еще осталась прошлогодняя стерня. Нашим лошадям этого корма хватит на ночь, а утром отправимся дальше. Воины, стреножив коней и отпустив их пастись, ставили палатки, несли хворост из леса, разводили костры, собираясь приготовить еду. Мои жены разделывали косулю, которую я подстрелил во время перехода. Гленн принес им валежника, развел костер и наполнил водой котел. Он никак не хотел расстаться с обязанностями слуги. Впрочем, благодарю этому, ему не надо заботиться о пропитании, всегда накормлен.

Сигнал тревоги, поданный трубачами соседнего легиона, а потом подхваченный нашими, оказался полной неожиданностью. Пока я в спешке надевал доспехи, а Тили бегала за Буцефалом, пришло известие, что на дороге по ту сторону Новиодуна появилась конница Верцингеторига. Туда уже поскакали всадники из ближнего к ним каструма. Вскоре за ними последовали турмы из среднего. Мы выдвинулись последними. Я взял легкую пику и лук, потому что не знал, насколько велик вражеский отряд. Был уверен, что маленький, что с ним и без нас справятся. Тогда, раз уж выехали, проедем по дороге, поищем добычу, может, засаду устроим.

Я ошибся. Вражеский отряд был тысячи в две всадников. Он, легко смяв выдвинувшиеся первыми турм пятнадцать, сейчас теснил конницу из среднего каструма. Набрана она была из кельтских племен и не отличалась отвагой, тем более, против превосходящего противника. Помогать им и потом вместе убегать мне не хотелось, поэтому увел свои турмы с дороги на поле, собираясь обогнуть сражавшихся и ударить врагу во фланг или тыл. Наверняка повстанцы погонятся за удирающими и нарвутся на когорты легионеров, которые быстрым шагом идут сюда. Вот тут мы и подключимся.

Я опять ошибся, хотя на этот раз всего наполовину. Кельты на римской службе таки побежали, а кельты-повстанцы погнались за ними, проигнорировав нас, решив, наверное, что мы уклоняемся от сражения, и нарвались не на пехоту, а на четыре сотни всадников-германцев, нанятых зимой Гаем Юлием Цезарем. Это они отличились во время усмирения арвернов. Говорят, последние теперь пугают германцами детей. Завязалось жестокое рубилово. При этом повстанцы охватили полукругом германцев, но это пока никак не повлияло на боевой дух наемников, которые с презрением относятся ко всем, кроме римских легионеров, неоднократно бивших их.

Мои семь турм ударили по втянутым в сражение врагам с тыла. Я направил коня между двумя всадниками, поразив пикой сначала правого, а потом левого. Оба были молоды, лет шестнадцати, в кожаных доспехах. Длинный острый наконечник моей пики легко пробил защиту и влез сантиметров на десять в тело: первому в спину между лопатками, второму в правый бок в районе печени. Вот так и закончилась, едва начавшись, военная карьера двух сопляков. Следующему, обладателю наизвесткованной шевелюры цвета ржавчины, уложенный то ли в виде крыльев, то ли огромных ушей, угодил в открытый затылок, потому что волосы были зачесаны вперед и вверх. После того, как я выдернул пику из раны, кельт начал оборачиваться — и завалился вправо, рухнул с коня. Я протолкнул своего вперед, одновременно убив повстанца слева, который собирался рубануть Буцефала спатой по морде, защищенной шанфроном.

Шум боя и крики раненых привлекли внимание тех, кто был дальше, и они начали разворачивать лошадей, чтобы сразиться с нами, что не так просто в давке, какая обычно возникает, когда сталкиваются два больших конных отряда. Я быстро работал пикой, поражая врагов в незащищенные места, иногда в ногу, а когда ее инстинктивно прикроют щитом, в тело или голову, пока впереди не образовалась широкая прослойка из лошадей, оставшихся без наездников. После чего вставил пику в чехол, прикрепленный к седлу сзади, и достал лук из висевшего за спиной сагайдака. Дело пошло веселее. С дистанции несколько метров я пробивал любой щит и доспех за ним. Так увлекся, что чуть не завалил германца, который глубже соплеменников врезался в отряд повстанцев. В самый последний момент заметил, что высокий кожаный шлем слишком нетипичен для кельтов, и блестящих предметов на кожаном доспехе нет, и успел отвести лук влево и всадить стрелу во врага, к которому пробивался германец — рослому кельту в бронзовом, надраенном шлеме с бурым с черными пятнышками чучелом пустельги, приделанным к верхушке, и длинной мелкой кольчуге. Моя стрела вошла в правый бок немного ниже подмышки, когда враг поднял руку со спатой, намереваясь ударить наемника. Тот перевел взгляд на меня, чтобы увидеть, кто помог.