Ричард Длинные Руки – эрцгерцог - Гай Орловский

— Будь любезен с людьми, — произнес он наставительно, — пока не станешь майордомом или хотя бы гроссграфом. А потом уже люди будут любезны с тобой.

Я спросил недовольно:

— Что, слишком задираю нос?.. Сопли видно?

— Нет, — ответил он с его суровой объективностью, — не видно.

Я сказал хмуро:

— Тогда можно. Даже нужно. Это знак величия и благородной породы.

Он отпустил озадаченного ребенка, тот понесся вдоль улицы с воинственным кликом, меч в поднятой руке.

— Циник вы, сэр Норберт, — сказал я с упреком. — А еще говорят, что вы никогда не молитесь!

— Ну, — ответил он после затяжной паузы, — делаю это, скажем, редко.

— Почему?

— Предположение, — сказал он, — будто Господь отвлечется от дел мироздания, чтобы подарить мне для коня расшитую гербами попону красивше, чем у коня соседа, настолько неправдоподобно, что я не принимаю его всерьез.

В городе за ночь наши строительные бригады, уже поднаторев на однообразной работе, быстро заложили брешь в стене и навесили ворота. Мне в качестве гарнизона пришлось оставить с полсотни пеших ратников.

Наутро конная армия снялась, как один человек, и двинулась, пренебрегая извилистыми дорогами, по прямой в глубь Гандерсгейма, ибо победу нужно ковать по горячим следам.

У стен королевства Брегония остался только обоз под охраной стрелков и меченосцев, да с полсотни шатров, в одном из них спит целебным сном старый лев граф Ришар, получивший очередную рану, едва не ставшую последней.

Я свистнул Зайчика, он примчался, привычно волоча конюхов, что вымученно и старательно делают вид, что все под контролем, вот привели, ваша светлость, все в порядке, вот ваш конь…

— Бобик, — позвал я, — ты где, жрун?

Адский Пес примчался, плотный и одновременно поджарый, хотя вообще-то должен бы волочить пузо по земле, настолько нажирается у костров, устанавливая дружбу с рядовыми воинами.

— Вперед, — сказал я. — И вперед! Пока весь Гандерсгейм не станет нашим.

Мы пошли лихим наметом, постепенно нагоняли и обгоняли растянувшуюся колонну. В одном месте я заметил скачущего на великолепном коне всадника в полных рыцарских доспехах, белый плащ с большим красным крестом красиво стелется за спиной по ветру, на искусно сделанном шлеме трепещет пышный султан, в первой же схватке будет сбит противником и растоптан множеством копыт, но это как букет цветов, его красота не бывает долгой.

За рыцарем еще с десяток воинов, все вооружены прекрасно, герб вообще не сен-маринский, я замахал рукой, крикнул:

— Граф!.. Сэр Генрих! Что-то наши дороги не пересекаются!

Всадник придержал коня и повернул в нашу сторону. Через поднятое забрало я увидел знакомое хмурое лицо Гатера с перебитым носом, шрам на левой брови, но глаза заулыбались, и прокричал, приближаясь, уже веселым голосом:

— Ваша светлость, у нас вы были беспечным гулякой, а здесь у вас работы выше головы! Да и мы все не придем в себя от возможностей…

— Езжайте рядом, граф, — велел я. — Расскажите, как встраиваетесь в жизнь и уклад крестоносцев. Все-таки вестготцы попали в новый для них мир…

Телохранители отодвинулись, граф пустил коня рядом, высокий, поджарый, весь в металле с головы до ног, счастливый, глаза блестят молодым огнем.

— Как будто и родились здесь! — сказал он. — Не поверите, но почти всем нам кажется, что мы как раз и рождены, чтобы влиться в это войско и нести справедливость в дикие, невежественные земли.

Я напомнил:

— Многим из вас придется принять уделы земли с уже существующим населением, их укладом, обычаями, ремеслами. Потому присматривайтесь сразу… Как вам вот это?

В стороне проплывают стены одного из мелких городов, на обочине дороги через равные промежутки высятся виселицы. Иногда с повешенными, а в одном месте петель не хватило, и пять трупов свисает с веток крепкого дуба.

— Крупные желуди в этом году, — заметил он.

Я довольно кивнул.

— Радостно смотреть, как быстро проходит ожесточение войны!

Он бросил на повешенных беглый взгляд.

— Может быть, слишком рано?

— Чем раньше, — сказал я мудро, — тем лучше. Повешение — это признак мирной и спокойной жизни. Признак наступления законности и юриспруденции, доминирования суда. Учитывайте это при своем управлении.

Он подумал, кивнул.

— Да, но… хотя да, я же помню, вы повторяли не раз, при захвате городов нужно успевать вырезать всех несогласных и похожих на них в первый же день, когда прилично… При взятии города это, как вы говорите…

Он запнулся, вспоминая сложное определение, посмотрел на меня за помощью.

— Неизбежные сопутствующие потери, — подсказал я. — Они учтены в калькуляции. А вот на другой день после взятия города уже нельзя убивать только за то, что горожанин не понравился.

— Жаль, — сказал он с огорчением.

— Полностью с вами согласен, — сказал я. — Нужен суд, прения сторон, а потом вот это скучное и нудное повешение.

Он кивнул, лицо просветлело, в глазах появилось понимание.

— Спасибо, сэр Ричард, теперь все ясно. В мирной жизни длинная и тягостная процедура, которая приходит на смену простому удару меча прямо на месте! Я понял, нужно успевать все вопросы решать в первый день.

— По возможности, — сказал я благожелательно. — Все равно потом еще хватит работы судьям и палачу. Но нужно стараться, чтобы ее было как можно меньше. Во-первых, это будет говорить о вашей гуманности, во-вторых, на каждую виселицу требуется много хорошего дерева, уже срубленного, отесанного, нужно оплачивать работу плотников, судьи, палача… А воины в день захвата города работают на чистом энтузиазме.

Он сказал просветленно:

— Век живи, век учись!.. В Вестготии таких вопросов не возникало, там города никто не захватывает, а здесь это в массовом порядке, нужна правильная система, так?

— Верно, — сказал я. — Вы граф, а не простой бесщитовой рыцарь. Вам нужно многое продумывать наперед, чтобы потом не исправлять горы ошибок. В общем, учитесь! Я рассчитываю на вас, как на будущего умелого управленца благородного звания. Благородные меньше воруют.

Он не успел ответить, Зайчик по моей команде ринулся вперед, а следом прогрохотал отряд телохранителей.

Двигаясь в сторонке от колонны, я быстро обгонял, отряд сопровождения вынужденно отстал, я подставлял лицо ветру, слушал бодрящий стук копыт.

Как же я люблю этот мир, в котором никогда не услышу осточертевшее «Встречаемся в полночь на кладбище, а то твоя подружка умрет», ну совсем нет у людей фантазии, там всегда одно и то же со всеми и на всех уровнях, но здесь нет даже этого, понятие заложников отсутствует, мир жесток, свиреп, но честен.