Полведра студёной крови - Артем Мичурин

Километра за два до него встретилась бетонная надпись «Кытлым», подпираемая лезвием то ли косы, то ли серпа. Тоже бетонным. Таких памятников уже несуществующим городам я навидался на подступах к их руинам вдоволь. Наверное, их современники думали: «Нахера ставят эти метровые бетонные буквы?» А вот гляди ж ты, пригодились. Городов и посёлков уж нет, а памятники им остались. Бетон прочнее, чем дерево и сталь. Хотя и с этими надписями солнце и вода рано или поздно покончат.

Все деревянные постройки Кытлыма выгорели дотла, не миновала чаша сия и каменные строения. Одни фундаменты. Стены более-менее сохранились только у однотипных кирпичных трёхэтажек. Казармы, наверное. Но о том, чтобы найти нужное нам среди засыпанных снегом останков квартир, не было и речи.

– Что дальше? – спросил Ткач, мрачно разглядывая развалины с холма, на склоне которого мы организовали свой НП.

– Пройдёмся по склонам Камня, поищем оголовки вентшахт. – Я постарался ответить как можно увереннее, но, по-моему, Ткача обмануть не получилось, ибо он сорвал с себя автомат и швырнул его на снег. Сейчас начнётся.

– Только не начинай! – Я шагнул чуть в сторону и вперёд. – Второго мордобоя кто-то из нас не переживёт.

– Да на хуй сдалась мне твоя гнусная рожа, – махнул рукой напарник и покосился на Красавчика, готового вцепиться ему в глотку. – Выпить охота. – Он пошарил по своим карманам, как будто не помнил, что выцедил последнюю каплю своего термоядерного пойла ещё в землянке.

– Внутри хранилища тонны спирта. Залезем – упивайся хоть до смерти.

Как ни странно, эти мои слова возымели поразительный эффект. Ткач поднял автомат и покатился с холма в сторону Косьвинского камня. Алкоголики – они такие. Ради призрачного шанса выпить горы свернут. В буквальном смысле.

Меня не обрадовала, а насторожила первая же вентшахта, которую мы нашли. Это был просто ствол, перекрытый тщательно очищенной от снега решёткой. Иначе мы просто прокатились бы по ней и ничего не заметили. Но кто-то постарался обеспечить доступ воздуха внутрь.

Етить-колотить!

От размышлений на эту тему меня отвлекла тёмная точка у подножия склона, на котором мы сидели. Через оптику можно было лишь разглядеть нескладную мужскую фигуру, склонившуюся над чем-то отсюда неразличимым. Через секунду незнакомец распрямился и поковылял в сторону автозаправки.

– Давай за ним. – Я схватился за палки и заскользил вниз. Ткач рванул следом.

Сначала мы держались на значительном расстоянии от сутулого хромающего типа, но он так громко разговаривал сам с собой и ни разу не обернулся, что я решил подобраться на несколько шагов, достаточных для финального рывка.

– Мамуля будет довольна. Сегодня Альбертик не пустой. Сегодня Альбертик с подарками. Он тебя сегодня порадует, ма! – С этими словами доходяга достал из объёмистой бесформенной сумки пучок металлических прутьев с тряпичными клочьями на концах. – Гляди, какой хороший зонтик! Мамочка теперь не будет мокнуть под дождём. Альбертик позаботится о своей мамулечке. А посмотри, что за прелесть я тебе ещё принес. – Хлыщ извлёк из сумки большую помятую металлическую кружку, узкую у основания и расширяющуюся кверху. – Отличная импортная кофемолка, мама! Теперь мы с тобой будем варить каждое утро чудесный кофе. Я обещаю! – Он распрямился и впервые за всё время преследования обернулся.

С торжествующей улыбкой этот съехавший с катушек местный житель обвёл взглядом окружающие горы, но нас так и не заметил. По крайней мере ничем не выдал обнаружение «хвоста». Вдруг он проворно спрятал свои находки и ускакал за те самые развалины охотничьей избушки, в которых всё ещё оставались разбросанные ветром остатки нашего костра.

Я сбросил лыжи, взял в руки дробовик и осторожно обошёл бревенчатую стену, за которой скрылся доходяга. Там совершенно неожиданно для нас обоих обнаружился плохо замаскированный вход в нору. Я вынул нож и решительно двинулся внутрь.

Если бы вместо меня туда пошёл Ткач, он бы наверняка пропустил этот удар, прежде чем его глаза привыкли к темноте. Я же легко увернулся от летящей в лицо сковородки и оттолкнул задохлика так, что тот пролетел от одной стены погреба к другой и, рухнув на свою лежанку, затих. Хоть и безумный, а понял, что дергаться не стоит.

– Что там? – За моей спиной с ноги на ногу уже переминался Ткач.

– Заходи, гостем будешь.

Безумие пожирает человека по частям. Сам он этого никогда не замечает и будет яростно спорить с окружающими, доказывая им свою вменяемость, пока ещё способен на это. Альбертик и сейчас не считал себя психом. Надо сказать, что для стебанутого он довольно неплохо справлялся с хозяйством. Мама, наверное, научила. Вообще, если бы он молчал, сошёл бы за умного. Еду добывает, готовит её, дерьмо и помои наружу выносит. Воняет, конечно, в его берлоге, ну так и от нас с Ткачом не розами пахнет. При минус сорок купаться негде.

Берлога у Альбертика, кстати, мечта. Лежанка, стол со стульями и нечто вроде печки. Видимо, пока мы тут ночевали наверху, остерегался её топить. Вот придурок, а сообразительный, однако!

Над столом пожелтевшее фото молодой женщины. Маман, не иначе. На столе хаотично разбросаны детские рисунки, карандаши, несколько грязных плюшевых игрушек и толстая тетрадь в синей засаленной обложке. Как только я протянул к ней руку, Альбертик вскочил и вцепился зубами мне в запястье. Я, не ожидая такого, отмахнулся от ебанутого, и он прилично приложился своей дурной башкой о кирпичную стену возле лежанки.

– Дай, – Ткач протянул руку.

– Ты что, ещё и читать умеешь?

– Представьте себе, ёптыть!

– Не могу.

– Тогда бросаем жребий, кто первый.

– Приготовь пожрать, тогда вслух почитаю.

– Замётано. А я вслух поем.

– Вали, набирай снег. – Я сунул Ткачу котелок и открыл тетрадь. Это был дневник. Писала женщина. Судя по всему, мать нашего сумасшедшего Альбертика, который уже пришёл в себя и рыдал в уголке, размазывая сопли.

– Сначала чай. – Ткач брезгливо отставил с печки хозяйский чайник, покрытый отслаивающимся нагаром. – Читай уже.

«27.09.2016

Я долго не решалась писать. Зачем? Всё равно через несколько месяцев мы с Альбертиком умрём. Но потом я подумала, что кто-то из убежища найдёт этот дневник и передаст ему. Константину. Моему любимому Косте, отцу Альбертика. Я не сомневаюсь, что он жив и что он там, внутри. Нам с Альбертиком ведь совсем чуть-чуть не хватило везения. Я, дура, когда собиралась, взяла с собой и золото, и деньги, и паспорт, и медицинскую страховку, и даже зачем-то жировки за последний год. А карту доступа не взяла. Вспомнила на выезде из города и хотела сойти с автобуса, но они не остановили. И правильно сделали. Автобус всё равно был последний.