Такое долгое странствие - Рохинтон Мистри

«В коллекции Сохраба была точно такая. Он говорил, что она называется монарх. Отлично помню, как он поймал ее. После дождя, в Висячих садах. Все вокруг было в цвету. Предыдущим вечером Сохраб был чрезвычайно взволнован, строил планы. А в саду, со своим самодельным сачком, оробел. Но в тот день он поймал пять бабочек. Первой был тот самый монарх. Когда Сохраб достал его из своей жестяной банки пинцетом, его усики были поломаны, тельце искалечено». Облако печали опустилось на лицо Сохраба, когда он увидел эту изуродованную бабочку, и Густад понял, что это увлечение у сына ненадолго.

«Интересно, помнит ли что-нибудь из этого Сохраб? Думаю, очень мало. Сейчас. Но настанет день, когда он вспомнит все, в мельчайших подробностях. Как вспоминаю теперь я своего отца. Воспоминания, они всегда приходят уже после окончательной утраты».

Бабочка вернулась, планируя на легком ветерке. Он наблюдал за ней, пока она не превратилась в маленькую крапинку, а потом и исчезла совсем.

IV

Упав на раскаленные угли, два кусочка квасцов спеклись в один шарик. Вязкий шарик пузырился и пенился на поверхности углей, издавая шипящий и булькающий звук. Рошан с интересом наблюдала, пока угли не остыли, перестав светиться красным, и бурная активность квасцов не прекратилась.

– А теперь – обратно в постель, – сказала Дильнаваз. – После этой молитвы ты должна почувствовать себя лучше. – Она с любопытством и опаской осмотрела белую форму, которую принял спекшийся кусок квасцов. Как зловеще он лежит на углях. Воплощение зла. Легкий и хрупкий, он легко отделился от углей. Как печенье хаари от противня, думала Дильнаваз, пряча его в бумажный пакет и как бы запирая в нем тайную силу, вредящую ее ребенку.

Мисс Кутпитья пришла в восторг от результата.

– Хорошо, очень хорошо, – сказала она. – Какая прекрасная, законченная форма. Зачастую он крошится, и тогда читать по нему трудно. Но вы все сделали отлично. – Она положила этот неопределенной формы сплав на телефонный столик и стала внимательно изучать. – Идите сюда, тоже посмотрите, – позвала она Дильнаваз. – Но только глядите, как бы не видя его. Тогда он приобретет разные смыслы. Смотрите, словно бы видите его во сне.

Дильнаваз попыталась, не очень понимая, чего от нее хотят.

– Он напоминает мне сестру, которая привезла Рошан домой, когда она заболела.

– Что? – недоверчиво переспросила мисс Кутпитья.

– Ну, вот видите: это похоже на длинную белую тунику джаббхо[234], какие носят монахини.

– Но разве они могут хотеть причинить зло Рошан? Они же добрые благочестивые люди. Послушайте, если вы доверяете только глазам, вы будете видеть только предметы этого мира. Но мы имеем дело с силами мира иного. – Они снова принялись изучать квасцовый пузырь, молча поворачивая его так и эдак. – Минутку-минутку, – сказала мисс Кутпитья. – Да, определенно. Встаньте-ка вот здесь. – Она перетащила Дильнаваз на другую сторону. – Что вы видите теперь?

– Шляпу? Нет. Дом? Дом без окон?

Глубоко разочарованная ограниченным воображением Дильнаваз, мисс Кутпитья отмахнулась от ее предположений с презрением, коего они заслуживали, а потом стала направлять ее взгляд, опираясь на преимущества собственного экспертного ви́дения.

– Смотрите, что это? Хвост. А это, это, это и это? Четыре ноги. А вот здесь?

– Два торчащих уха! – взволнованно воскликнула Дильнаваз, уловив наконец то, что пыталась показать ей наставница, к великому облегчению последней. – Это… это морда!

– Правильно! – сказала мисс Кутпитья. – А все вместе?

– Четырехногое животное?

– Разумеется. Думаю, собака.

– Собака? Которая насылает темную злую силу?

– А вы не помните, что я вам говорила раньше? – нетерпеливо напомнила мисс Кутпитья. – Я говорила, что форма квасца даст нам ключ. Это не значит, что она покажет нам самого виновника. Но тем, кого мы ищем, может быть человек, у которого есть собака.

Дильнаваз стиснула голову руками.

– О боже мой!

– Что?

– Мистер Рабади! У него белый померанский шпиц! И он…

– Успокойтесь. Прежде всего скажите: у него есть причина?

– Да, да! Они с Густадом все время ссорятся, еще с тех пор, когда у мистера Рабади была большая собака. Тигр, который пи́сал на кусты Густада. И эта, маленькая, тоже все время лает на него. И еще была неприятность с газетами, и еще он думает, будто мой Дариуш пристает к его дочке. Рабади по-настоящему нас ненавидит!

Мисс Кутпитья взяла в руки судьбоносный пузырь и произнесла:

– Вы знаете, что делать дальше.

V

Возле дворовой стены витал приятный аромат.

– Откуда он исходит? – спросил Густад.

Художник подправлял свои рисунки. Некоторые люди имели досадную привычку прикасаться к стене, выражая почтение нарисованным на ней святым. Раньше это его ничуть не волновало; за годы странствий он усвоил, что бренность – один из непреложных факторов, правящих его работой. Когда бы превратности и капризы уличной жизни ни лишали художника его меловых творений, заставляя рисовать их заново или перебираться на другое место, он относился к этому легко. Если полицейский в шортах, с шишковатыми коленями не затирал его рисунки ногами в предписанных формой черных сандалиях, то в конце концов их все равно смывало дождем или сдувало ветром. Но ему это было все равно.

Однако в последнее время что-то изменилось, и он стал ревностно оберегать свои произведения.

– Приветствую, сэр. Давно вас не видел, – сказал он, откладывая мелок. – Я закончил много новых рисунков.

– Чудесно, – ответил Густад, с удовольствием втягивая носом воздух. – Как приятно здесь пахнет.

– Этот запах идет от Лакшми, – пояснил художник, и Густад направился к богине изобилия. Кто-то воткнул агарбатти[235] в трещину на асфальте напротив ее изображения. Ароматическая палочка сгорела почти дотла. Лишь крохотное ярко-оранжевое колечко еще светилось у самого ее основания. Жидкий серовато-белый дымок медленно поднимался вверх, плыл к лицу Лакшми и рассеивался без следа в вечернем воздухе. Густад наслаждался нежным ароматом. Когда палочка догорела до конца, столбик пепла качнулся и упал, рассыпавшись вокруг.

– Стена становится все более популярной, – сказал Густад. – А что с деньгами, вам оставляют достаточно?

– О да, – ответил художник. – Это очень удачное место. – Он покрасовался, демонстрируя новую одежду. – Териленовые брюки-клеш, по последней моде, с семью штрипками для ремня, и рубашка из махрового хлопка, быстро сохнет и не требует глажки. – Оттянув воротник, он показал ярлычок на внутренней стороне. Однако ноги у него по-прежнему были босыми. – Я ходил и в «Карону», и в «Батю», и в «Ригал футвэар», перемерил множество самых разных моделей. Туфли, сандалии, чаппалы[236]… Но они все жмут и натирают ноги. Босиком лучше.

Потом он повел Густада показывать ему свои новые творения: Гаутама Будда, сидящий в позе лотоса под