Город, который боролся - Энн Маккефри

— Рашель бинт Дамскус! — моментально прервал он. — Вы забываетесь.

Она подняла кулаки над головой и закричала:

— Это не я развлекаюсь с дочерьми язычников, что запрещено в каждой строчке Священного писания! И не Джозефу указывать мне, что делать. Тебе, только тебе! Разве мы не должны обручиться?

Он в изумлении уставился на нее.

— Нет, — ответил он искренне. — Как такая мысль могла прийти тебе в голову?

Рашель прищурилась.

— Нет?

— Нет, — повторил он, отрицательно качая головой.

Краска отхлынула от ее лица. Она вдохнула и выдохнула через нос, и этот звук напомнил Амосу звук раздираемого шелка. Рашель дрожала, пытаясь заговорить, но из горла вырвался лишь непонятный звук Потом ей все же удалось сказать скрипучим голосом:

— Она соблазнила тебя.

— Нет, — ответил он, снова отрицательно качая головой, но избегая встречаться с Рашелью взглядом.

— С первого дня, — хрипло сказала она, — когда мы встретились, я знала, что ты мой. Мой!

— Нет, — ответил он. — Ты предназначена Джозефу, который всегда любил тебя. Он сделает тебя счастливой, к тому же он хочет тебя. — Амос с трудом заставил свой голос звучать вежливо. «Она стала неуравновешенной», — в отчаянье подумал он. И случилось это в самое неподходящее время! Он считал ее более склонной к истерике, чем к сексу, но что-то заставило ее измениться: возможно, психологическая травма, полученная после нападения, возможно, слишком большая доза препарата, который они приняли во время полета.

Ее глаза расширились и заблестели. В них появилось безумное выражение. Амос слышал о подобных вещах, но никогда не видел их, за исключением одного случая, когда древний отшельник впал в транс и начал прорицать.

«Мне стоило бы уделять больше времени подготовке в области оказания первой медицинской помощи», — с горечью подумал Амос. Возможно, тогда он бы знал, что делать с ее неуравновешенностью. Но какими бы недостатками Рашель ни обладала, она пожертвовала всем, когда последовала за ним. Она оказала поистине бесценную помощь в хаотических схватках последних дней на Бетеле. «Дорогой друг, я не оправдал твоих надежд».

— Он хочет меня, — выговорила она тем же низким хриплым голосом. — А ты нет?

Ее рот искривился, и она закусила губу, повернув голову из стороны в сторону и кивнув несколько раз. Неожиданно она поднялась и вышла за дверь, прежде чем Амос успел встать со стула.

Он обеими руками схватил себя за волосы и резко рванул.

— А-а-а! Симеон, — спросил он, — что я наделал?

— Отбрил Рашель, я бы так выразился.

Амос вздохнул, а затем застонал.

— Нет, — в отчаянье констатировал он. — Я поступил еще хуже. Я позволил отговорить себя от того, что, по моему мнению, надо было сделать. В глубине своего сердца я понимал, что ее надо было эвакуировать, но Джозеф упросил меня позволить ей остаться. Возможно, я дал тебе сегодня неверный ответ, друг мой. Возможно, я не смогу играть твою роль, если меня так легко убедить сделать что-то, вопреки моим лучшим побуждениям.

— Ты считал, Джозеф сумеет держать ее в узде?

— Да. Я надеялся на это, потому что он должен быть рядом и думать о ней, чтобы она обращала больше внимания на него и меньше на меня.

— Неплохой довод, — искренне ответил Симеон. — Отослав ее отсюда, мы могли окончательно порвать ту нить, которая пока соединяет ее с реальностью.

Амос выглядел очень обеспокоенным и еще более несчастным, чем обычно. Возможно, он и был очень красивым мужчиной, но, без сомнения, обладал целой коллекцией самых грустных выражений лица.

— Сегодня вы довольно корректно напомнили мне, что старше меня и во многих отношениях мудрее. И мне стоило вести себя мудрее. — Он покачал головой и поплелся в свою комнату, сгорбившись, как старик.

«Да, — подумал Симеон, — интереснейший вечер! Вот какая она, настоящая любовь — вовсе не спокойная и безмятежная». Как замечательно можно подразнить Чанну. Просто искушает посмотреть, как она отреагирует. Нет! Ему надо заниматься более важными вещами. Например, Рашелью! Как она вылетела из комнаты после разговора с Амосом, словно он сорвал с нее одежду! «Лучше не спускать с нее глаз», — сказал Симеон самому себе. Этим займется и Чаундра, если у него останется время. Зачастую обострение душевных заболеваний носит химическую природу или может быть купировано с помощью нейтрализующих препаратов.

С усталым стоном доктор Чаундра сел за стол и, поставив кофейную чашку на не заваленный всякой всячиной участок, начал просматривать почту. Прошло уже два дня с тех пор, как ему выдалась возможность прочитать ее. Двадцать пять попыток самоубийства, четыре из них среди беженцев с Бетеля, выбравших отвратительно старомодные методы. Одна из них действительно повесилась! Хорошо хотя бы в одном отношении — проще было оживить ее, хотя возможна частичная потеря памяти из-за кислородного голодания, и ему придется применять нервное шунтирование. Чего стоил один вид раздувшегося синюшного лица с высунутым языком: оно все еще стояло у него перед глазами.

Он постарался взбодриться и успокоиться, хотя одному богу известно, что с ним будет после такого количества кофеина, который он регулярно употреблял. К тому же надо продолжать работать над этим мерзопакостным вирусом, хотя он врач, а не генный инженер! Его тревожило то, что приходилось создавать очень опасный вирус, слишком напоминающий биологическое оружие. Чаундра вырос на планете, где жестокость медицинского персонала была очень распространена и врачи вносили личный вклад в те страшные события, что происходили в мире. Его собственная семья придерживалась пацифистских традиций, а пребывание в иных мирах еще более усилило его приверженность к ним.

«По крайней мере, хотя бы Селд сейчас вдали от всего этого», — подумал Чаундра с облегчением.

В первой записке содержалась очередная просьба об успокаивающих средствах. Он подписал ее: машинам, синтезирующим органические вещества, придется работать гораздо дольше положенного срока. А обратят ли пираты внимание на необыкновенное спокойствие жителей станции? Врач мстительно усмехнулся по этому поводу и дал машине распоряжение вывести на экран следующее сообщение. Оно было обозначено как личное, что само по себе было довольно странно. Он погрузился в чтение.

Сердце защемило: он ощутил боль в грудной клетке, но она казалась далекой и неважной. Все перед глазами смешалось, превратившись в серый туннель; прошла не одна минута, прежде чем он смог заговорить.