Мы из ЧК - Абдиманап Тлеулиев

Отбыв наказание за нелегальный переход границы, в середине февраля 1947 года приехал в Алма-Ату. Несколько дней жил у Го Дин-фу. Это был первый китаец, с которым я встретился у вас в городе.

Получив документы, выехал в Талгар, где работал по частному найму. В июне и июле жил в Алма-Ате, в консульстве. С сентября сорок седьмого по декабрь сорок восьмого года находился в области, работал по частному найму. С января по май сорок девятого — грузчик саксаульной базы. С мая по февраль 1950 года побывал в разных районах области. В феврале приехал в Алма-Ату и работал сначала грузчиком в стройконторе при Управлении колхозными рынками, потом разнорабочим в Среднеазиатском геодезическом тресте. С августа — сборщик утильсырья.

— Материальное положение вашего отца?

— Жили скромно. Участок был небольшой. Отец имел лошадь, две коровы, свинью, кур. Был небольшой фруктовый сад.

— Где учились и работали братья и сестра?

— В деревенской начальной школе. Жили с родителями, помогали им в сельском хозяйстве.

— Где изучали русский язык?

— В исправительно-трудовой колонии, когда отбывал срок за самовольный переход границы.

Кузнецов записал ответы Цзина, спросил:

— Вам прочитать или сами?

— Давайте прочитаю сам.

Пока Цзин Чжан-чжу знакомился с протоколом, Кузнецов внимательно рассматривал его. «Странно. Кажется, я его где-то видел раньше. Но где?» Однако, как ни напрягал свою память, вспомнить не смог.

Заметив, что Цзин прочитал протокол, Кузнецов задал традиционный вопрос:

— Возражений против записей нет?

Цзин Чжан-чжу отрицательно покачал головой.

— Подпишитесь.

Цзин расписался по-русски и по-китайски, положил ручку, вернулся на место. Иван Григорьевич внимательно посмотрел на него и с некоторой ноткой сожаления, которую Цзин не мог не заметить, сказал:

— Я уже предупреждал вас об ответственности за дачу ложных показаний. Вы умный человек, а пытаетесь ввести нас в заблуждение. Неужели думаете, нам ничего неизвестно?

Цвет лица Цзина слегка изменился, но он промолчал. Кузнецов продолжил:

— Вот вы гладко изложили свою биографию. А ведь рассказ ваш во многом не соответствует действительности. Во-первых, ваш отец Цзин Шоу-джу имел большой надел пашни, фруктовый сад, участок леса, держал до 30 коров, а для работы нанимал от 5 до 10 батраков.

— Я… хотел представить себя в более выгодном свете, — стал оправдываться Цзин Чжан-чжу.

— Допустим. Но сейчас нас интересует не это. Каково истинное положение вашей семьи?

— Я признаю, что мои сегодняшние показания по этому вопросу ложны. Отец действительно был богатым человеком.

— Подтверждаете ли вы показания о своих братьях и сестрах? — спросил Кузнецов, пристально глядя на Цзина.

Тот молча кивнул. Тогда Иван Григорьевич достал из ящика письменного стола листок бумаги и сухо сказал:

— Вот справка о ваших родственниках. Брат Цзин Чжан-цзен, 1921 года рождения, учился в юридическом институте в городе Чанчуне. Сестра Цзин Фын-ин, 1923 года рождения, в 1942 году работала в Мукдене секретарем-машинисткой на японском заводе автопокрышек. Между прочим, завод не гражданского, а военного значения.

По щеке Цзина сползла крупная капля пота. А Кузнецов, убирая бумажку в стол, сухо добавил:

— Как видите, ваша попытка обмануть нас заранее обречена на провал. Советую еще раз: давайте правдивые показания. Это в какой-то мере облегчит вашу участь.

Цзин подавленно молчал.

— Итак, продолжим нашу беседу. Для чего вам были нужны обнаруженные у вас при обыске книги «Краткий курс истории ВКП(б)», «Жизнь Клима Самгина» Максима Горького, «Молодая гвардия» Александра Фадеева и другие?

— Я читал их, чтобы углубить свои знания русского языка.

— Какие еще языки знаете?

— Кроме китайского и русского, других не знаю, — опустил Цзин глаза.

— Ну, что ж. Давайте разберемся и с языками, — сказал Кузнецов, когда Цзин расписался под своими ответами. — Вы заявили, что русским языком овладели, когда отбывали наказание. Но нам известно, что во время следствия по вашему делу в Хабаровске вы почти не прибегали к услугам переводчика.

— Я… я ошибся, — выдавил, заикаясь Цзин.

— Так когда же вы изучили русский язык?

— Еще в Маньчжурии, — выдавил Цзин.

— Знаете ли японский?

— Немного. Учил в школе… Потом почти все забыл. Так, отдельные слова помню.

— Повторяю вопрос, — не обращая внимания на слова Цзина, спокойно сказал Кузнецов. — Знаете ли японский?

— Очень плохо.

— А на каком языке разговаривали с японскими офицерами и чиновниками в Фуюани?

— На… на китайском и отчасти на японском.

— А на каком языке разговаривали с китаянкой Соней в Алма-Ате?

— На японском, — вынужден был признать Цзин. — Но я с 1942 года не говорил по-японски и думал, что забыл его.

— Значит, вы знали его довольно хорошо? — почти утверждая, произнес Кузнецов.

— Да.

— Вы в каждом ответе пытаетесь исказить правду, — заметил Кузнецов. — Чистосердечное и откровенное признание советским судом берется во внимание при определении меры наказания. У вас, по-моему, была возможность убедиться в этом.

Цзин Чжан-чжу тяжело вздохнул, вытер о колени потные ладони рук. Попросил воды. Жадно отпил несколько глотков и стал рассказывать.

— Японский язык я стал изучать еще в школе. Мне также приходилось дружить с детьми японских колонистов. Очень хотелось выбиться в люди, чтобы не копаться всю жизнь в земле. В ноябре 1939 года сдавал экзамены, в том числе и по японскому языку. Позднее получил назначение в Цзямусы. Знание японского языка пригодилось и тогда, когда я задумал перейти в СССР. Перед этим обратился с просьбой о переводе в Фуюань, так как назначенный туда человек не согласился ехать.

— Какова истинная цель вашего перехода госграницы?

— Я думал обратиться в китайское консульство в Хабаровске, о котором узнал еще в 1939 году в Мукдене из журнала «Куадис бао». Хотел попросить переправить меня в Китай, где я включился бы в антияпонскую борьбу.

— Разве нельзя было бороться с японцами в Маньчжурии?

— Я не знал о таких возможностях в то время. Хотел воевать против оккупантов с оружием в руках.

— С кем вы поддерживали знакомство в период проживания в Фуюани?

— Кроме чиновников уездного управления, знакомств ни с кем не заводил.

— Почему?

— Японцы следили за каждым китайским чиновником, и любое знакомство рассматривалось как попытка установить связи с партизанами.

— Вы находились в Фуюани почти два года. Применяли ли японцы репрессии к китайцам в это время?

— Да. Двух китайцев арестовали за связь с партизанами. Полицейско-пограничный отряд в 1940 и 1941 годах несколько раз проводил карательные операции.

— Следовательно, партизаны в районе Фуюани появлялись?

— Да.

— Почему же вы уверяете, что не знали, где найти партизан? С какой целью перешли госграницу?

— Я боялся пойти… к партизанам. И потом был связан с группой патриотов, по поручению которых должен был пробраться в Китай.

— Кто они? Назовите фамилии, — настаивал Кузнецов.

— Я н-не могу их назвать.

— Может быть, вам помочь? — осведомился Кузнецов с усмешкой. — Например, Лю Ке-гун.

— Да, мы учились одно время с ним, потом… встречались, — глухо сказал Цзин.

— Лю Ке-гун, — уточнил Кузнецов, — был разоблачен как агент японской разведки. Так где вы с ним учились — в Харбине или Мукдене?

Цзин испуганно отшатнулся и, словно в ожидании удара, закрыл лицо рукой.

Сбиваясь, перескакивая с одного на другое, Цзин Чжан-чжу стал рассказывать, что перешел границу по заданию японского офицера. Он должен был выяснить, есть ли оборонительное сооружение но Амуру, попытаться выяснить расположение воинских частей.

Сделав записи, Иван Григорьевич задал еще один вопрос:

— Вы признаете, что были активным пособником и агентом японских милитаристов?

— Да, признаю, — чуть слышно прошептал Цзин Чжан-чжу.

…За ночь Цзин Чжан-чжу сильно изменился. Щеки на его худощавом лице ввалились, вокруг глаз легли темные круги. Левое веко время от времени вздрагивало. Заметив это, Кузнецов спросил.

— Вы, случайно, не заболели?

— Спасибо. Я здоров.

— Тогда приступим к делу. Вчера вы говорили, что в июне — июле сорок седьмого жили в консульстве. С кем вы там общались?

— Я разговаривал с консулом Инь Кен-ху, секретарем Гао, с конюхом, иногда с поваром.

— Еще с кем?

— Больше ни с кем.

— А с вице-консулом Чжан Цзяном?

В глазах Цзин Чжан-чжу на мгновение вспыхнул тревожный огонек и тут же потух.

— Да, иногда говорил и с вице-консулом.

— Когда с ним познакомились?

— Когда стал жить в консульстве, — ответил Цзин.