Проповедь гуманитария (СИ) - Анатолий Мороз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Есть у него один приятель по вузу. Учились вместе, но на разных направлениях, Леонард — на дизайне, Христиан — на теологии. Тот получил имя в честь Гюйгенса, нидерландского математика, физика, астронома, механика и изобретателя. В будущем он должен был преподавать научный атеизм, но это не значит, что он являлся воинствующим безбожником. Думаю, он верил больше, чем даже капелланы никитинианской церкви, так как те почитали лишь одного господа — науку — а друг знал поимённо их всех.
Чтобы доказать свою полезность и не допустить роспуска кафедры, панийские богословы вот уже тринадцать тысяч лет, почитай, с самой междоусобной войны, расколовшей человечество, проявляли чудеса смекалки. Они учили не только истории и философии, но и гаданию, травоведению и примитивной медицине, предсказанию затмений, составлению гороскопов и любой чуши, лишь бы не сокращать учебную программу бакалавриата ниже десяти лет. Их совершенно не заботило, где выпускники смогут найти целебные корешки на Альстре, если её превратили в экуменаполис ещё при строительстве, или как вычислить покрытие луной солнца при отсутствии спутников, но обучаться религии сюда ехали со всех Лавнийских облаков.
Выходки же нашего партийного атеиста ещё долго будоражили университет. Он приучил свой факультет каждый день читать молитву за здравие ректора, носил балахон вместо формы, обвешивался амулетами на все случаи жизни, прекрасно оперировал голыми руками, приносил жертвы за успешную сдачу экзаменов. Сам Христиан говорил, что когда-нибудь сбежит к дикарям на планету-заповедник и станет для них божеством.
Прозвище «Жрец» подходило другу как нельзя лучше. Во-первых, никто другой не знал наизусть так много биографий математиков и не умел вворачивать к месту теоремы. Во-вторых, он был не дурак в отношении еды и, в-третьих, мог выпить больше всех, не теряя ясности сознания. Наклюкавшись на выпускном, он обратил в веру огнепоклонников десять таких же пьяных бакалавров и убедил их принести в жертву девственницу для успешного обучения в магистратуре. К счастью, таковой не нашлось.
Но весёлый нрав студента доставлял радость далеко не всем. Несмотря на превосходные знания, учился он с трудом, не раз бывал на грани отчисления. Да и сейчас его статус балансировал между преподавателем и каторжником. Демократов вздрогнул — а кто строил его мегапроекты, вроде целых планет? Уж не заключённые ли тюрем?
Леонард представил номер человека, которому хотел позвонить и вышел на мысленную связь с Христианом через маленький чип в мозге. Этот модный девайс мог себе позволить лишь столичный бомонд, да и тот не весь. Жрец ответил с мобильного телефона и оказался не занят, так как из-за торжественного мероприятия — возвращения парламента и президента в отремонтированное здание — обучающихся распустили по домам. На самом деле, отмечали начало работ по восстановлению барьера, но это для провинций, а они жили в столице. Встретиться договорились в одном из баров.
В зале было громко, музыка глушила любые голоса, пульсирующий свет скрадывал лица, но Леонард безошибочно определил своего друга в толпе. Тот торчал у барной стойки и объяснял двум девушкам различия погребальных курганов у племён планеты Аль-Курзай. На удивление, обе слушали его, затаив дыхание.
— Главной особенностью обрядов сапыгарцев является захоронение мужчин и женщин в разных направлениях, — пояснял Жрец, — первые ногами обращаются к северу, вторые к югу… А вот и мой женатый друг и государственный архитектор! Леонард, проходи!
Демократов подсел за стойку и перед ним тут же возник бармен. Вопреки всем традициям, архитектор заказал безалкогольный напиток, чем заслужил изумлённые взгляды всех в радиусе трёх метров. Видя такое поведение, преподаватель научного атеизма вскинул руки и прочитал на манер молитвы:
— Вижу, в печали сей муж, раз ко мне обратиться решил. Я различаю в глазах тяжкий груз, что давит на сердце, — и нормальным голосом продолжил: — Не говори, сам отгадаю: поссорился с женой и она вместе с сыном улетела к тёще?
— К сожалению, нет, — со вздохом ответил Леонард. — Я…
— Не дёргайся, — перебил его друг, — Завтра пойдёшь в свой небоскрёб, попросят читать речь, а ты полгода бездельничал в институте вместо того, чтобы со мной ходить на ораторские курсы?
— Не совсем, — промямлил Демократов, но наконец взял себя в руки и выпалил: у меня проблемы с властью!
Слова должны были возыметь действие более сокрушительное, нежели требование к напиткам, но Христиан лишь ухмыльнулся:
— Девочки, мы скоро, — и повёл Леонарда за отдельный столик. Это было как нельзя вовремя: рок сменился патриотической музыкой, которая занимала обязательные тридцать процентов всего времени. Демократов мог поклясться, что одна из женщин крикнула вслед:
— Я хочу гореть в твоём погребальном костре!
Партийная агитация превосходно заглушала разговоры за соседними столами, навевала меланхолию и настраивала на конфиденциальную беседу. Жрец стал серьёзным, видно сам не раз встречался с обычной или тайной полицией. Разговор начал он же:
— Прежде всего отключи мозговой имплант.
Леонард запоздало спохватился и подавил сигналы устройства. Друг продолжил:
— Во-вторых, теперь выкладывай всё по порядку.
Архитектор рассказал про странного человека и предоставленные им доказательства, подробно упомянув, что один из математиков на стороне мятежников. Сначала на лице преподавателя научного атеизма росла улыбка, но слова о служителе Ордена серьёзно умерили его скептицизм. Вполне возможно, он хотел обругать Леонарда, назвать идиотом и тут же бежать к жандармам, пока не всё пропало, но диалог завершился иначе:
— Так значит, зверски замучили родителей, твоих и жены? — уточнил теолог.
— Верно, — ответил дизайнер.
— И даже если пойдёшь с повинной, они поймут, что ты всё узнал и этого так не оставишь, поэтому на всякий случай предпочтут ликвидировать?
— Точно так.
— М-да, ну и вляпался же ты, — протянул Жрец, почесав увенчанную митрой голову, — давай так, я тебе помогу, но революционеры провозгласят веротерпимость.
— Тебе этого достаточно?
— Более чем. Я создам свою религию и одним обаянием обращу в неё всех. Ну да ладно, надо спешить.
Замечание пришлось к месту: ровно в двадцать три часа, по времени двадцатишестичасовых суток Альстры, жизнь в городе должна была замирать. В энциклопедии пишут, что нормальная продолжительность дня — двадцать четыре, как на Эстивене, но партия решила иначе. Всё-таки мутация, позволяющая приспосабливаться к разной продолжительности суток — полезное приобретение, но и она не позволила бы продлить их до тридцати или сократить до двадцати. Государство заботилось о здоровье граждан и вынуждало их ложиться рано. Такое взаимодействие с Министерством здравоохранения помогало постоянно поддерживать комендантский час. Алкоголь и ночные клубы идеология за тысячи
