Мамалыжный десант - Валин Юрий Павлович

Рапорт передал особисту госпиталя. Тот никакого удивления не проявил: определенно знал, что подломанного сержанта сюда не из пехоты привезли. Через несколько дней особист зашел проведать, задал несколько дополнительных вопросов. Ничего прямо не сказал, но Тимофей уже слегка умел между слов читать: начальство в общем-целом довольно, рвать и метать пока не думает. Ну и хорошо.

Через день товарищ Лавренко был принят в комсомол. Без всяких формальностей и торжественностей – принесли билет да поздравили. Тимофей не думал, что станет комсомольцем прямиком в больничных тапочках, но жизнь – она такая.

– Gentleman sat down at the table and picked up a newspaper, – бормотал ранбольной Лавренко, одним глазом подглядывая в учебник.

Рука в гипсе удобно устроилась на застланной полотенцем спинке кровати, здоровая рука работала шилом, готовя туфлю к починке. Предмет обуви лежал на разостланной газете. Нога у хирургической сестры узкая, мается, бедняга, подобрать новую пару туфель времени нет, а в сапогах неудобно. Как тут не помочь? И не потому, что брови черные вразлет, а чисто по-товарищески и для пользы общего медицинского дела.

Шило, учебник английского и прочие личные вещи больному оставили заезжавшие товарищи. Учебник пришелся очень кстати, поскольку читать было нечего, книжки из тощей госпитальной библиотеки шли нарасхват. Язык британцев оказался интересным, хотя и сложноватым, с румынским или сербским не сравнить. Тимофей подозревал, что после одоления книги произношение все равно останется молдавско-харьковским, но хоть так. Попадутся документы на языке союзников, суть-то уловить уже удастся.

Сосед спал без задних ног, госпиталь готовился к отбою, было слышно, как нянечка гонит по палатам непоседливых легкораненых.

– Man was filling out a postcard… – пробурчал Тимофей, уже не глядя в книгу.

Гм, открытку… А если, допустим, заполнял шифровку? Отчего в учебнике нормальные слова-то не упоминаются? Мало ли что англичане пока союзники, впереди может и иначе все повернуться, буржуйский характер проявят…

В коридоре внезапно все затихло, только уверенные неторопливые шаги постукивали. Обход уже, что ли? Тимофей насторожился, сунул газету с сапожной работой под койку, заслонил тапками.

Угадал. Дверь распахнулась.

– А что у нас тут? – вяловато поинтересовался офицер в накинутом на плечи белом халате.

В первый момент Тимофей его не узнал, уж очень лицо неприметное и голос бесцветный. Но нервность стоящих за спиной гостя дежурного врача и начальника госпиталя, присутствие незнакомого красавца-капитана, подсказало: высокое начальство пожаловало.

Тимофей слетел с койки, вытянулся, прижимая гипсовую руку к груди.

– Сержант Лавренко с излечением верхней левой конечности! Здравия желаю, товарищ генерал!

– Бдительность – это хорошо, – закивал генерал Попутный. – И что не горланишь на весь госпиталь, тоже похвально. Вот верхняя левая – это крайне огорчительно. Как так? А, товарищ Лавренко? Как же так нехорошо вышло?

– Виноват, товарищ генерал. Элемент внезапности. И моей личной расслабленности.

– Самокритично. Выводы? – прищурился Попутный.

– Будут сделаны!

– Уже, товарищ Лавренко. Уже должны быть сделаны, осознаны и применены на практике. И босым не надо стоять, простудишься.

Тимофей выковырнул ногой из-под койки шлепанцы.

– Но в целом не так плохо. И действовали, и лечитесь. – Генерал окинул палату снисходительным, но все замечающим взглядом. – Ура кричать не будем, раненые отдыхают, поздравим по-простому. Капитан, вручай бойцу. Дырявить халат тоже не надо, Тимофей Артемович поймет, он толковый.

Высокий капитан в золотых парадных погонах улыбнулся, вроде бы искренне, пожал руку слегка растерявшемуся Тимофею и вложил красную коробку.

– За образцовое выполнение боевого задания, от лица Третьего Украинского фронта и Управления…

– Служу трудовому народу и Советскому Союзу! – брякнул сержант Лавренко.

– Не по уставу, но в сущности верно, – ухмыльнулся генерал, на миг мелькнув собой истинным – стремительным, цепким и насмешливым. – Товарищи военврачи, покажите капитану столовую и красный уголок, а мы тут с товарищем Лавренко о компоте побеседуем. Докладывают ли сушеных груш, Тимофей Артемович?

Госпитальное начальство исчезло, дверь неслышно притворили.

– Хвалить не стану: раз награжден, сам понимаешь. Но это, – перешедший почти на шепот генерал постучал ногтем по гипсу на руке Тимофея, – непростительно! Понял?

– Так точно. Досадно, слов нет.

– Именно. Но ничего не поделаешь, выздоравливай. Дела ждут. Вопросы, пожелания?

– Не имею. Вот только… Товарищ генерал, наш командир группы…

– Вопрос понятен. Но тут, Тимофей, мы сами в затруднении. Ситуация прояснится, но позже. Надеемся. Полнее сказать не могу.

– Понял, товарищ генерал.

– Да уж, бывает у нас и такое. Неопределенное. Вот что, Лавренко. После госпиталя – в офицерское училище, а? Как смотришь? Получать образование по нашему профилю, обстоятельно и профессионально?

Вот это было неожиданно.

– Так война же, – промямлил Тимофей. – Довоевать бы. Я же группе нужен, а, товарищ генерал? Если выбор есть, разрешите в группе остаться.

– Ответ правильный, психологически обоснованный, – кивнул генерал. – Значит, отложим до победы? Но в принципе есть желание учиться?

– Конечно, образование – это же… Только я того… отстал сильно. И потом, у меня семья, сын, как я учиться-то буду?

– Усидчиво будешь учиться. Семья – это хорошо, перевезешь в Москву, дадут жилье. Ибо стране и службе такие люди нужны. – Попутный указал на учебник английского: – Продолжай. Кстати, под кроватью что храним?

Тимофей смутился:

– Обувь в починке. Пальцы тренирую, ну и вообще. Для пользы медицины.

– Судя по изящности ступни, не только в медицинской пользе дело, – отметил умеющий все видеть генерал.

– Вот тут никак нет, – твердо отрекся Тимофей. – Человек симпатичный, приятный, но чисто дружески. Меня жена ждет.

– Верю. Может, тебе по партийной линии пойти? – проникновенно вопросил генерал. – Ты, Тима Партизан вообще безупречной чистоты человек.

– Не надо по партийной, – испугался ранбольной Лавренко. – То не мое. И я не особо безупречный. Меня и в комсомол-то только недавно приняли, да и то заочно.

– Тогда ничего не поделаешь, придется идти по нашей неприметной службе. Но обязан остаться живым. Еще раз поздравляю с наградой, – пожал Попутный руку. – Бывай, Тимофей Артемович, конечности и прочее береги.

– Так точно!

Уже у дверей генерал остановился и глянул через плечо:

– За рапорт отдельно поощрим. Удивил. В хорошем смысле. Формулировки точные. И с той рыжей особой угадал. Будь здоров!

Тимофей, переводя дух, опустился на койку. Однако, как все повернулось. И орден…

«Красная звезда» лежала в коробке, блестящая и строгая. Надо думать, авансом дали.

Вызвали к начальнице отделения внезапно. Тимофей подумал, что наконец просьбу выполнят: соседа выписали, лежать одному невмоготу, просился в палату для легкораненых. Но оказалось, речь об ином пойдет.

– Так, Лавренко… – Военврачиха вынула из сейфа документы, Тимофей углядел собственное удостоверение, втиснутое в надежную самодельную обложку из трофейной кожи. – Получай, расписывайся и выметайся.

– Как, уже?! – не поверил своему счастью ранбольной.

– Уже, хотя и не совсем. – Медицинский майор вздохнула. – Как рука-то?

– Отлично! Почти не чувствуется.

– Именно что «почти». Лично я была категорически против. Но приказ есть приказ. Езжай домой, проведай своих. Может, действительно, на пользу пойдет. Впрочем, вам, молодым, все на пользу…

Тимофей онемел. Домой?! Да это же почти сказочное поощрение, так почти и не бывает с легкоранеными.

– Эй, ошалел от счастья?

– А?

– Спрашиваю: правда, сын у тебя?

– Сын. Уже второй месяц пошел.