Царь Саул - Валентин Пронин

К ночи всё стихло. На переднем дворе, перед входом в помещение Скинии, сменились стражники. Ещё двое всегда прохаживались у ворот. Крутокурчавый помощник Шомуэла Шуни остался на ночь. Он проводил старика в спальный покой. Вместо левита, у которого было прямо-таки египетское имя Намер, Шуни уложил хозяина. Принёс ему чашу чистой воды. Заботливо накрыл тонким одеялом и удалился в каморку для слуг. Ханох и Яшуб отправились к своим семьям, с тем чтобы явиться перед утренней молитвой.

Ночь опустилась тёплая, сладостная от запаха цветущих акаций. Волна приятных запахов вливалась в оконный проем, может быть, и от той расположенной недалеко от города миртовой рощи, где Шомуэл когда-то вылил освящённое масло на склонённую голову молодого Саула. Белая луна, похожая на шар козьего сыра, светила ярко и чисто. Она тихо перемещалась на небе и будто прислушивалась к звонкому, раскатистому бою многочисленных соловьёв.

Пламя фаянсового светильника, загороженного небольшой ширмой, иногда колыхалось и пританцовывало из-за внезапных потоков тёплого воздуха. Шомуэл спал в углу на своём ложе. Он очень устал сегодня, уснул сразу, и сон его был спокоен.

Однако ближе к середине ночи первосвященник проснулся. Сначала он лежал, глядя на пламя светильника за ширмой. Слушал соловьиные коленца и трели, доносившиеся из садов. Подумал — вставать или нет. И вдруг сразу, словно укол в сердце, его пронзил страх. Что с ним? В нижней части груди возник крошечный огонёк острого жжения. Какое-то тошное томление явилось и стало заполнять его тело, затекло в руки и ноги. Только в голове, будто ледяное плескание, продолжалось присутствие страха.

Шомуэл поднялся, потянулся к столику, взял чашу и допил воду, оставшуюся на дне. Опираясь на посох, стоявший у стены, побрёл в уборную… Что-то зашуршало внизу. Шомуэл присмотрелся. Большая бурая крыса, красноватая из-за огня светильника, медленно переходила ему дорогу. Он вспомнил неожиданно, что видел такую же давно, когда нужно было решить — соглашаться ли с требованьем «адирим» отказаться от судейского правления и выбрать царя…

Шомуэл замахнулся на крысу посохом. Она повернулась и злобно посмотрела кровавыми глазками. Потом гнусно запищала, поднялась на задние лапы и сделалась величиной с собаку. Ему стало дурно. Он уронил посох. Крыса исчезла, но старик уже понял: это смерть. Он хотел позвать на помощь, крикнул сдавленным голосом. Никто не отозвался, глухая тишина замерла в доме. А за окном умолкли разом все соловьи — так ему показалось.

На подгибающихся ногах первосвященник направился в помещение Скинии и ковчега Завета. Там он многие годы переживал поразительные чувства, объяснить которые не смог бы бедный человеческий язык. Там перед чёрным камнем — седалищем бога он надеялся узнать окончательное решение своей жизни.

Шомуэл упал на колени и распростёрся на полу, шепча привычные моления и призывы. Ощущение торжественного трепета, которое он умел в себе вызвать и которое означало присутствие бога, не приходило. Наоборот, что-то тёмное, безысходно-ужасное растекалось перед его внутренним взором, за плотно зажмуренными веками: Когда он кончил взывать к Всевышнему и приоткрыл глаза, то заметил с радостью невидимый золотистый свет. Он успокоился, снова опустил веки, и свет божественного присутствия заполнил всё его существо.

3

Утром слуги не обнаружили праведного старца в постели. Побежали к левиту, находившемуся в доме. Левит торопливо провёл обряд очищения, вошёл в помещение Скинии и вынес мёртвого первосвященника. Дом огласили стоны и рыдания.

Срочно послали гонцов в Беер-Шабию к постаревшим, но по-прежнему непутёвым сыновьям Шомуэла, а также и к другим его родственникам.

Появился Ханох, взвыл тонким голосом и припал к ложу, на которое возложили омытое и умащённое тело. Началась суета, предшествовавшая похоронам. Явились городские левиты и старейшины. Слуги метались, выполняя приказания управляющего.

Когда беспорядочная толкотня и стихийные выражения скорби выстроились в традиционную последовательность священных обрядов, Ханох тихо исключился из общей деятельности. Сначала он вышел из большой комнаты, куда поставили ложе с телом покойного. Потом заглянул в разные места и ответил на вопросы нескольких скорбящих родственников. Следом за тем он прошёл тёмным коридором в заднюю часть дома. Юркнул узеньким переходом к угловой комнате и открыл бронзовым ключом дверь.

Не зажигая светильника, Ханох нашарил ореховый шкаф и открыл нижнюю створку. Там стоял большой ларец, который управляющий, кряхтя, вытащил и поставил на пол. За ларцом последовали тяжёлые глухо позвякивающие кожаные кошели.

Ханох уже собрался вынести ларец, как кто-то стиснул ему локоть.

— Что ты здесь делаешь, Ханох? — шёпотом спросил голос из темноты.

Управляющий хрюкнул от ужаса и хотел вырваться. Но сильная рука сдавила его локоть ещё крепче. В то же мгновение выбили кремнями искру и запалили фитиль маленького светильника.

— Ух! — немного успокаиваясь, сказал Ханох. — Это ты, Шуни. А я… покойный господин в своё время мне приказал, в случае его смерти…

— Отравления… — перебил другой голос, и Ханох увидел невысокого, но очень широкого человека в сером плаще с откинутым куколем. У него оказалось плосковатое лицо с подстриженной бородкой и плотно сжатыми губами. — Только что учёный хананей Арада, которого знавал хозяин, взял каплю слизи из носа мертвеца. Арада определил, что он отравлен.

— Какое подлое преступление! — залепетал управляющий. — Кто мог это сделать?.. Да покарает его гнев бога нашего…

— Но разве не преступление, Ханох, — прервал его на этот раз Шуни, — едва скончался великий прозорливец, пытаться его ограбить… Ах, сын стяжательства и греха…

— Я хотел вручить родственникам хозяина… его сыновьям… — снова испугавшись, начал было оправдываться Ханох и подавился словами. Накинутая сзади тонкая ремённая петля захлестнула его горло. В угловой комнате раздалось хрипение… Замелькали, чертя и пятная полумрак, судорожные движения рук и ног… Широкий человек в сером плаще оттолкнул обмякшее тело, и задушенный Ханох повалился на пол.

— Как мы это вывезем? Скоро на похороны сбежится весь город. — Широкий в плаще хмуро оглядел ларец и груду кожаных кошелей.

— На заднем дворе есть повозка. Сейчас я запрягу осла, брошу в неё соломы…

— А как мы пронесём золото через дом?

Шуни, напрягаясь, отодвинул ореховый шкаф-хранилище «кегубим»: всяких писаний священных текстов и документов. В полу, под куском толстой кожи, обнаружилась дверца с медным кольцом. Шуни молча откинул дверцу, ступил на невидимую ступеньку и стал спускаться. Когда он остался виден по плечи, человек, задушивший Ханоха, передал ему кошели. Осторожно придерживая, отправили в чёрный зев потайного хода ларец с драгоценностями.

Человек в плаще закрыл дверцу в полу, застелил её куском кожи и поставил на место ореховый шкаф. Постояв над трупом Ханоха, дунул на светильник. Как он вышел из дома, переполненного людьми, неизвестно.

Однако с заднего (хозяйственного) двора выехала запряжённая ослом двухколёсная повозка. В повозке находились пара охапок соломы и какое-то тряпье. Правил ослом некто в сером плаще с надвинутым на голову куколем.

Стражники у ворот ничего не сказали по этому поводу. Их предупредил Шуни, который (как все знали) был самым близким человеком покойного первосвященника. Тут стали входить и въезжать на ослицах светлой масти какие-то важные бородачи.

Собралась толпа плачущих и причитающих горожан. Она всё увеличивалась. Стали просачиваться слухи об отравлении. Многие этому не верили, заочно ругая учёного хананея. Другие достали ножи и закричали, что убьют отравителей и святотатцев. Народ хотел ворваться во двор. Четверо стражников с копьями и мечами сдерживали крикунов. Подошли ещё пятеро стражников. Кого-то из самых неугомонных кольнули копьём. Некоторые получили сильные удары древком и многочисленные пинки.

Наконец после полудня, когда жара немного спала и подул ветерок, похороны первосвященника Шомуэла стали осуществляться. Покойному хотели оказать достойные его почести влиятельные люди, приехавшие из мест, ближних к Рамафаиму. Ждать дольше было невозможно из-за жары, а также потому, что обычаи этого не предписывали. Кухарь и слуги в доме покойного готовили поминальную вечернюю трапезу. До её начала всем, принимавшим участие в похоронах, следовало соблюдать пост.

Носилки с телом Шомуэла вынесли, сменяя друг друга, родственники и не слишком престарелые «адирим». За ними с воплями и причитаниями следовала толпа народа. Самые искренне скорбящие разрывали на себе одежды и посыпали головы пеплом. Всё-таки умерший старец был великий судья и первосвященник, прозорливец, человек, разговаривавший с самим Ягбе и хранивший в своём доме ковчег Завета. Носилки обнесли вокруг дома и, войдя обратно во двор, тут же похоронили первосвященника.