"Господин мертвец" - Константин Соловьёв

Дирк заворожено уставился на сапог с неровно отрезанным голенищем, едва не задевший другого пуалю. Обычный сапог французского образца, даже не потрепанный толком, высокий и удобный. Среди штурмовых команд умели ценить удобную обувь, и трофейные французские сапоги считались удачной находкой. В раструбе сапога можно было рассмотреть остатки ноги с торчащей наружу расщепленной костью. Какой бы природы ни была сила, превратившая французского солдата в набор мяса и костей вроде тех, что можно увидеть в лавке мясника, ей понадобилось на это меньше половины секунды. На земле перед собой Дирк разглядел несколько фаланг пальцев и обрывок серо-синего сукна, бывший прежде обшлагом рукава. Ему пришлось наступить на них подошвой тяжелого сапога, и неприятный треск заставил его поморщиться.

Штальзарг двигался вперед с особенной грациозностью тяжеловеса, свойственной грузовикам или танкам. Каждое его движение казалось скупым и медленным, но лишь в отрыве от прочих. Это впечатление было обманчиво, и французы уже имели возможность убедиться в этом. Штальзарг шел по траншее не спеша, и от его тяжелых шагов, перемещавших тело исполина, сотрясалось все вокруг. Он передвигался по траншее, не останавливаясь, как движется по предписанному ей пути деталь в недрах сложного механизма. И свою работу он выполнял с тем же холодным равнодушием. Две огромные лапы, каждая из которых заканчивалась несколькими загнутыми когтями вроде лезвий большого плуга, были в постоянной работе. Они поднимались и падали в ровном темпе, который не смог бы выдержать ни один человек. Слышен был только негромкий скрип стали, когда участки черной брони терлись друг о друга. Над покатыми плечами, возвышавшимися двумя резкими скатами, покачивалась голова – немного приплюснутая, лишенная шеи, вытянутая. Сходство с головой насекомого дополняли глазницы, затянутые прочной толстой проволокой. Если «Висельники» в своем облачении походили на архаичных рыцарей, штальзарг напоминал собой скорее слона в литой боевой броне. Он шествовал с прежней неспешностью, но это не мешало ему пожинать собственный урожай во славу Госпожи.

Штальзарг не делал попытки уклониться от сыплющихся на него ударов, да это было бы бесполезно. Он один занимал в ширину едва ли не весь проход, да и вряд ли это было возможно с его массой. Он просто не обращал внимания на сопротивление. Толстая броня, способная противостоять даже тяжелой пулеметной пуле, не боялась чеканов и багров. Штальзарг шествовал вперед, разрешая суетящимся у него под ногами людям атаковать его. Его не заботили подобные мелочи. Там, где он проходил, не оставалось ничего живого. Его страшный путь можно было проследить с самого начала – и даже Дирк испытал минутный позыв отвернуться, чтобы не видеть останков своих недавних противников. Впрочем, это даже нельзя было назвать останками.

Просто бесформенные груды мяса, разбросанные в ужасающем беспорядке. Ничего человеческого. Ни стонущих раненных, ни умирающих, ни пленных. Штальзарг работал монотонно и просто, как огромная мясорубка. Встречая сопротивление, он просто перемалывал его. И двигался дальше. Что-то жуткое было в этой манере нести смерть, равнодушно и планомерно.

Когти штальзарга рассекали металл, ткань, плоть и кости с одинаковой легкостью. Дирк видел, как быстрая тень скользнула по одному из французских гренадер, едва заметная, как тень быстро вспорхнувшей птицы, отброшенная на землю. Гренадер еще пытался отшатнуться, не понимая, что попытка эта совершенно тщетна. Тонкий пронзительный скрежет металла – и вот он уже застыл, забыв про бегство, и лицо его, только что выражавшее жуткий, съедающий внутренности, страх, озарено каким-то новым светом, бездвижно и почти спокойно. А потом он разваливается на части, как грубо сшитая из всякого хлама кукла, из которой вырвали нитки. Разлетаются в разные стороны руки, одна из которых все еще сжимает бесполезный топор. Бесшумно разваливается торс, открывая топорщащиеся внутри изорванные пелерины легких и ровные сколы костей. Его товарищ, пытавшийся придти к нему на помощь, отлетает к стене, и умирает еще прежде, чем успевает ее коснуться – когти легко вскрывают его живот и грудину, заставляя внутренности высыпаться, следуя за ним размытым алым шлейфом. Следующий умирает легко и быстро, его голова отделена от тела мимолетным движением стальной руки. Хорошая, быстрая смерть.

От полного штурмового взвода осталось едва ли полдесятка перепуганных французов, которые, позабыв про выучку, опыт и дисциплину, в последнем отчаянном порыве попытались проскользнуть мимо «Висельников». Даже встреча с ними казалась им милосерднее, чем то, что творил огромный неповоротливый штальзарг. И Дирк не мог их за это осудить. Мало кто способен встретить смерть в таком обличье и не дрогнуть.

Они закончили все быстро. Это уже не было боем, скорее ударом милосердия. Они просто избавили оставшихся французов от излишних мучений, отправив их в чертоги Госпожи. Легкая работа. Последний из отряда попытался выскочить из траншеи, навстречу ухающим артиллерийским разрывам и свисту мин. После того, что он увидел, смерть, принесенная раскаленным осколком стали, должна была выглядеть милосердной и быстрой. Но Дирк не имел права дарить ему подобную участь. Он схватил карабкающегося на крутую стену француза за щиколотку и резким рывком стянул вниз. Где «свинобой» Юльке с хрустом вошел ему в переносицу.

Дирк огляделся. Узкий ход сообщения выглядел отвратительно, так, что даже у многое повидавшего фронтовика скрутило бы желудок. Траншея была залита кровью, и тяжелый запах сродни тому, что бывает на скотобойне, липкий, отдающий железом и чем-то скисшим, парил в воздухе, перебивая даже запах сгоревшего пороха и естественную для здешних позиций гнильцу. Кровь собиралась глубокими черными лужами в земляных промоинах, между досок, и ее было так много, что можно было представить, будто заглядываешь в черную реку, на поверхности которой никогда не появится отражения луны или звезд. Остатки человеческих тел были разбросаны в хаотическом беспорядке. Наверно, случайный наблюдатель счел бы, что здесь долго пировали безумные хищники. Или же разорвался большой осколочный снаряд, превративший людей в месиво из мяса и сукна. В некоторых местах остатки тел образовывали настоящие холмы, которые были достаточно высоки, чтобы по ним можно было выбраться на поверхность.

Дирк ощутил тошноту, скользнувшую по его выпотрошенным внутренностям. Это выглядело еще более отвратительно и еще более безумно, чем любое поле боя из тех, где ему приходилось бывать. Даже война, существо с опаливающим дыханием и бритвенно-острыми когтями, мастер увечить и кромсать живое и дышащее, не оставляет после себя подобного. Окровавленные курганы, сложенные из останков человеческих тел, в глубине которых еще шевелилась, трепыхалась и скручивалась жизнь, агонизирующая в уже мертвой плоти, были не ликом войны, а чем-то большим, и чем-то куда более отвратительным. Чтобы не смотреть на это, Дирк стал возиться со шлемом, пытаясь сорвать его с головы.

Обычная усталость. Они в бою с самого рассвета, и день, кажется, тянется бесконечно долго. Тут кого угодно замутит.

Нет, понял он. Причина не в этом. Эта картина, писанная кровью на оборванной коже вместо холста, она была отвратительна не так, как бывает всякое поле боя, усыпанное отработанным материалом траншейной резни и тем, что оставляет после себя шрапнель. Она выглядела как… Он нашел ответ, и даже удивился тому, как легко это вышло. Она выглядела как будто результат пиршества некой силы, ненавидящей жизнь, алчной, жестокой и безумной. Которая дотянулась до чего-то живого и сокрушила его, сладострастно желая не столько уничтожить, сколько изувечить и изуродовать. Словно в насмешку над самой жизнью Госпожа Смерть явилась сюда, чтобы искромсать то, что сама она никогда создать не сможет, разорвать в клочья и оставить подобно демонстрации своего могущества…

- …порядке, господин унтер?

Гранатометчик глядел на него с беспокойством, и Дирк с опозданием понял, что все это время стоял на месте, беззвучно шевеля губами.

- Все хорошо, Юльке. Устал… немного.

Юльке кивнул, принимая этот ответ. Хотя не меньше его самого знал, что мертвецы не испытывают усталости. Как и многого другого, свойственного лишь слабым существам, которые дышат воздухом. Дирк стал возиться с помятыми застежками шлема, пытаясь скрыть неловкость момента. Проявлять слабость перед своими подчиненными не годится. Он, Дирк Корф, унтер-офицер «Веселых Висельников», и он будет идти вперед, даже если потребуется переходить вброд реки крови. Потому что он давно утратил все свойственные человеку слабости.

Дирк сорвал шлем, и тотчас пожалел об этом – запах крови стал густым до такой степени, словно царил в траншее вместо воздуха. В каком-то смысле так оно и было – несмотря на то, что бой кончился несколько минут назад, еще можно было различить едва видимый алый туман – кровяную взвесь, оседавшую мелкой багровой росой на землю и доски. Он машинально ощупал голову, желая убедиться в том, что удар, смявший шлем, не причинил ей серьезных повреждений. Иногда сотрясение оказывается столь сильно, что может лопнуть глаз или вылететь челюсть.