Охота на скунса - Елена Милкова

– Во! – крикнул один из зэков. – Меня укусил, собака!

– Всех пораскидал! А смотреть не на что! Соплей перешибешь! А молодой-то! – хором заговорили сокамерники.

– Молодые-то, они в петлю и лезут, жизни цены не знают! – резюмировал Ржавый.

– Так где он? – нетерпеливо спросила врачиха, протискиваясь вперед вместе со своим саквояжем.

– Вот он.

Зэки расступились, и Савва вздрогнул всем телом: перед ним на нижних нарах, уткнувшись лицом в доски, лежал Петр.

– Недавно поступивший Певцов, – вполголоса объяснил начальнику охраны дежурный по этажу. – Наркота. Ломки начались, вот и не выдержал. Я насчет него еще вчера начальство предупреждал.

– Все ясно, – спокойно сказал начальник охраны.

Савва, рискуя быть замеченным, медленно двинулся вперед. Он отчетливо узнавал ту самую рубашку, которую действительно много раз видел на Петруше. Но только рубашку. Нет, тут что-то не то! Не мог Петр сам затянуть на себе петлю, и зачем бы ему это делать! И вообще, что-то странное было в повороте спины, так люди не лежат, если только… если только им не свернули шею.

Савва подошел еще ближе и посмотрел внимательно. Дай вообще…

В этот миг тело перевернули, и дежурный по этажу разразился заковыристой матерной тирадой.

На нарах был не Петр Певцов.

Более того, Петр в чужой грязной рубахе стоял у дальней стены, зажав в зубах «беломорину», и выглядел как молодой, но хорошо начавший зэк.

Когда тело унесли и охрана вместе с не понадобившейся врачихой удалилась, Савва расслабился, и Ржавый сразу сказал:

– Теперь я тебя, Савва, вижу. А так все думал, вроде бы ты вошел, а вдруг – нет.

– Долго я воздействовать не могу, да теперь и не нужно, раз все свои.

– Ага, теперь только свои остались, – подтвердил Ржавый.

– Савва Тимофеевич! Господи, откуда? – изумленно воскликнул Петр, и все остальные зэки тоже уставились на Савву с удивлением. Такое, чтобы человек пришел добровольно с воли да в тюремную камеру, а охрана при этом на него смотрела как на стенку, увидишь не часто.

– Ишь ты! – усмехаясь, сказал Ржавый. – Смотри, какой важный стал, Савва Тимофеевич! Век воли не видать!

– Да разве ж я изменился? – улыбнулся Савва. – Только до-честному?

– Если по-честному, то не очень, – ответил Ржавый. – Ну сказывай, чего пожаловал? Из-за этого, что ли, деятеля? – Он кивнул в сторону Петра.

– Ради него.

– Я так и думал. Ты присядь, времени у нас с тобой много – до самого ужина, давай потолкуем. Сколько уж с тобой не виделись! А ты, парень, – обратился Ржавый к Петру, – пока в сторонке посиди.

Петр послушно отошел и сел в самый угол.

– Ну как дела твои, Саввушка? Своих-то нашел?

– Нет, – покачал головой тот. – Нет, не нашел.

– И так ничего и не вспомнил?

– Да вспоминаю иногда, как вспышка, в мозгу возникает вдруг мимолетная картина. Особенно если случайно набреду на то место, где уже бывал. Так ведь его ж еще найти надо. Но одно, кажется, я точно установил: я питерский. Я ведь, Василь Палыч, много где побывал, до Владивостока доехал, а уж европейскую часть исколесил вдоль и поперек. Сначала в Москве мне стали попадаться такие места, где вдруг что-то вспоминалось. Мавзолей увидел и вспомнил, как летом с матерью и отцом стояли туда в очереди и я… лужу напустил. Отец и мать словно в тумане, а про лужу – все в подробности.

– Пацанятами-то мы все себя помним, – отозвался Ржавый.

– А уж когда попал в Питер – здесь все знакомое. Я даже нашел дом и, кажется, квартиру, где жил когда-то, но уже взрослым. Но ни разу мне не попалось ничего, что я помнил бы ребенком.

– Значит, ты приехал в Питер учиться, все понятно, – заметил Ржавый.

– Да, я тоже об этом думал, – кивнул Савва. – Надо бы действительно обойти институты, техникумы.

– Какие там техникумы? Ты сразу в университет иди, – присоветовал вор в законе. – У тебя же не голова, а Дом Советов. Тебя про что ни спросишь, все ты знаешь, а не знаешь, так сообразишь. Какие там техникумы, это ж курам на смех!

– Ну, может быть, вы и правы, Василь Палыч. Пойду в университет, вот только выясню, что тут с Петром.

– А чего выяснять? – пожал плечами Ржавый. – Тут все ясно как Божий день.

Он вынул из кармана пачку «Примы» и закурил.

– Тебе не предлагаю, знаю, что не куришь. Так вот, перебежал кому-то дорожку твой Певец. Он, кстати, тебе кем приходится?

– Родственником, – ответил Савва. – Я тут родней начал обзаводиться.

– Женился, что ли? – не поверил своим ушам Ржавый.

– Не, жениться мне нельзя. Мне иногда снится молодая женщина, как зовут, вспомнить не могу, но знаю, что вроде бы жена. Я просто обзавожусь родными людьми. Такими вот вроде вас. Вы же мне тоже родной.

Ржавый закашлялся, чтобы скрыть смущение, а потом строго спросил:

– Ну понял, родня. Значит, он один из них?

– Получается, что так.

– Ох, Господи, хорошо, что я грех на душу не взял, – кивнул Ржавый и затянулся. – Расклад-то, значит, вот какой получается. Приводят к нам сюда этого молодца, он рассказывает, как его подставили и с поличным взяли. У нас тут вся камера животы надрывала. Ладно. А потом приходит с воли малява, мол, неплохо было бы, чтобы этот Петенька Певцов ручки на себя наложил. Совесть бы его вроде замучила или что другое. Ну, в крайнем случае, набросился бы на кого-то в камере, а тот его в порядке самообороны и того… Подписано было грамотно, но меня что-то сомнение взяло. Дай, думаю, денек подожду, посмотрю, что будет.

– Ваша интуиция вас, как всегда, не подвела, Василь Палыч, – улыбнулся Савва.

– Ты говоришь «интуиция», я говорю «шестое чувство», но не суть важно, главное – не подвела. Потому как проходит День, и у нас появляется еще один новенький, Ну бывает, конечно. Причем с ходками, бывалый, еще по малолетке ходил, короче, свой в доску. И ничего за ним не обозначено. Он посидел-посидел, а потом давай на Певца волну гнать. Он, мол, что-то слышал на допросе, что-то там кто-то обмолвился. В общем, так выходило, что надо его решать, и поскорее.

– Знаете, Василь Палыч, Бог есть, – сказал Савва. – Я, собственно, никогда и не сомневался, но вот как хотите, это же просто чудо, что он к вам попал.

Ржавый довольно усмехнулся:

– Не все так считают. Ну, так я продолжаю: что-то мне в этом мальце не понравилось. Ну я связался со знающими людьми, тут прямо в «Крестах», и узнал про него нехорошие вещи. Пару раз бывало, что в камерах, где он сидел, случались плохие дела. Наседку находили, убирали, всякий раз это был не он. Хорошо, но усматривается тенденция, И вот теперь опять. Я и подумал, как бы так красиво сделать. Этот малый шухеру вчера навел, на Певца взъелся, требовал, чтобы тот с ним рубахой поменялся. Я на его сторону встал, говорю, мол" делиться надо, да и сам стал бочку на Певца катить. Ты уж прости, так надо было. Я еще немного хотел посмотреть, понаблюдать, а тут и ты подошел.

– И ты прямо так и подумал, что я из-за Петра? – удивился Савва.

– Нет, врать не буду, – Ржавый улыбнулся, показывая на редкость здоровые зубы. – Не подумал. Но шухер надо было устраивать, чтобы они дверь открыли да тебя впустили. Вот я и затеял разобраться с этим малым. Тем более вертухаи не спешили на подмогу, думали, что мы наконец Певца взялись порешить. Тоже неплохо. Дали мне время разобраться, выяснить у него, что к чему. Раскололся, бедняга.

– Вы его мучили… – печально констатировал Савва.

– Не без этого. Не все умеют, как ты, в чужой головушке мысли читать, так что не обессудь.

– Что же он сказал?

– Что его прислали, чтобы он проследил, как тут и что. Если я сам не возьмусь убирать Певца, он бы с ним начал конфликтовать и так бы повел дело, что Певец и вышел бы во всем виноватый. Это он потребовал вчера, чтобы Певец с ним рубашкой поменялся, он думал, парень в бутылку полезет, откажется, а тот ничего – поменялся. Очень кстати с рубашкой вышло. Теперь скажу – мужики в толчее не разобрали, кто есть кто, били, на ком рубашка была.

– Поверят? – спросил Савва.

– А это уж не моя печаль.

Времени до ужина оставалось еще порядочно, и Ржавый с Саввой перешли к своим обычным разговорам «о душевном», как бывало в Иркутске. Вспомнили Кныша.

– А ты знаешь, я его услышал. Представь себе, передача такая есть: «В нашу гавань заходили корабли». Так там Кныш наш выступил, пел «На Муромской дорожке» и еще что-то такое же жалостное. Твоими стараниями, а как человек высоко поднялся.

Савва улыбнулся.

– Слушайте, Василь Палыч, – вдруг сказал он. – Может, пойдете с нами, а? Я сейчас буду Петра выводить, так и вас заодно выведу. Не хотите уйти на волю?

– На волю? – скривился Ржавый. – А что мне там делать, на этой воле? Даже к своим податься не смогу. Как им объяснить, что я вышел? Побега не совершал, это им будет известно, под амнистию не попадал. Расскажу, что ты вывел – кто поверит такой сказке? Скажут, ссучился, да и порешат. А без своих куда мне еще деваться, у меня боле и нет никого.