Волга - матушка река. Книга 1. Удар - Федор Панфёров

— Нужда заставит — полезешь в грязь и без штанов, — сказал Иван Евдокимович и, не дождавшись, когда ему дадут слово, поднялся из-за стола. — Это вы, Чернов, область довели до того, что всем нам приходится сейчас, засучив штаны, брать лукошко и по старому крестьянскому — нищенскому — способу сеять в грязь. Вы довели. Вы вместе с Якутовым больше двадцати лет руководите сельским хозяйством. Вам следовало бы то, что закладывалось в Нижнедонском районе, перенести в соседние районы. Ведь Астафьев, я полагаю, с засученными штанами в грязь не полезет. Или полезете, Иван Яковлевич?

— Нет.

— Вот видите, милейший Чернов. Не лезут в грязь с лукошком колхозники Нижнедонского района, а район-то этот находится не на Марсе, а у нас, в Приволжской области. И я обвиняю вас в том, что вы ныне заставили нас засучивать штаны и лезть в грязь. Вас обвиняю! — И академик обратился ко всем: — Но раз такие условия весны, значит надо принимать срочные меры. Нервозность это? Да? Но ничего не поделаешь. Без срочных мер мы все погубим. Чернов должен, обязан первым бить тревогу, а он, вишь ты, «чарующая весна», «нервозность вносите». Странное поведение, если не больше, — проговорил Иван Евдокимович и сел на стул.

— Что — не больше? — вскрикнул Чернов.

— Что не больше-то? Ну, эту загадку другие должны разгадать. Я вот за эти недели, пока тут присмотрелся к вашим делам, с полной ответственностью заявляю: вся ваша работка — сплошное вредительство.

В зале наступила тишина. Все знали: академик всегда резок в своих суждениях, таков у него характер, все знали, что Чернов к Нижнедонскому району относится отрицательно, но чтобы зачислить и его, наряду с Якутовым, во вредители, — этого никто сказать не мог. Но это сказал академик Иван Евдокимович Бахарев, знаток не только агрономических законов, но и климатических, почвенных условий Приволжской области… Возразить ему? Как? Что выставить против его страшного обвинения?.. И в зале наступило растерянное молчание.

— Корешки-то ваши до сих пор торчат на Светлом опорном пункте: лесочек-то там развели в расчете на индивидуальное хозяйство. Полагаете, мы глупенькие, ничего не видим, — добавил академик, нарушая тишину.

— Но ведь там клетка, ныне всеми признанная, — робко возразил Чернов.

— Клетка? Какая клетка? В Нижнедонском тоже клетка, но она шириною с километр и длиною километра два. А на опорном — шириною сто метров, длиною — сто пятьдесят. Кур только пасти в ваших клетках, а трактору даже развернуться и то негде, — как удары молотом, обрушивал академик слова на Чернова.

Чем бы все это кончилось, трудно сказать, если бы в зале не потемнело: солнце исчезло, а в окна глянул полумрак.

Сначала в чистые толстые оконные стекла ударило несколько крупных, белесых, похожих на смородину капель. Они ударились в стекло, тут же расползлись, образуя струйки… И вдруг забарабанили ураганно: видневшаяся из окон площадь, новые и недостроенные здания, краны, установленные на площадках, люди — все скрылось в серой пелене дождя, потом все смешалось, и в кабинете потемнело.

— Лей! Лей! Давай-давай! — кричал маленький Опарин, подпрыгивая, взмахивая руками, как это делают на стадионе самые возбужденные болельщики.

И ливень, будто прислушиваясь к призыву председателя облисполкома, наддал, наддал да так прорвался, словно на город обрушилась река.

Так он лил десять, двадцать минут, подгоняемый грохотом грома, разрезаемый сверканием молнии… и неожиданно резко оборвался. Только какие-то секунды били по стеклу редкие капли, словно туча, отряхиваясь, сбрасывала с себя лишнее.

— Ну что, агрономы? Придется отказаться от вашей кошелки! — радостно объявил Опарин.

Так казалось и большинству, что ливень устранил опасность и теперь не придется нарушать обычный план сева, но Астафьев сказал:

— Ливень всегда является кратковременным дождем. Ливень не может охватить всю область.

— Самое лучшее, пожалуй, — медленно проговорил Аким Морев, — нам всем выехать в районы и там, сообразуясь с местными условиями, ресурсами, с мнением передовых колхозников, агрономов, проводить сев.

Глава десятая

Природа отменила решение райкомов и обкома партии — сеять в грязь: после ливня, обрушившегося на Приволжск и его окрестности, над просторами Нижнего Поволжья несколько дней висели серо-рваные тучи и лил непрерывный мелкий дождь. Однако люди, выделенные обкомом, выехали на места с целью помочь в севе и главным образом исследовать особенности каждого района: направленность в сельском хозяйстве, почвы, внедрение травопольной системы земледелия, наличие рабочих рук, что посоветовал сделать Иван Евдокимович.

За несколько месяцев пребывания в Приволжской области Акиму Мореву удалось ознакомиться с руководителями заводов, фабрик, с секретарями райкомов, председателями райисполкомов, с передовыми рабочими и колхозниками. Ознакомление с работниками фабрик, заводов шло более или менее легко: откровенно говоря, его все время тянуло именно сюда — в промышленность, как, например, конькобежца тянет на каток, а ему нужно овладевать лыжами или искусством парашютных прыжков.

— Сельское хозяйство, — как-то сказал он Пухову и Николаю Кораблеву, — штука весьма сложная. Гораздо сложнее промышленности.

Пухов захохотал и сразу пустился опровергать, говоря:

— Ну, как же! Блюминги там, электропечи, домны, сложнейшие станки!

— Почище! — раздосадованно прервал Пухова Аким Морев. — Представьте себе, дорогие мои промышленники, у вас бы на заводах, на фабриках через каждые три-четыре года рушились бы станки, обваливались бы крыши цехов, разбегались бы рабочие… Как бы вы это назвали?

— Бедствием, — уже понимая, куда клонит Аким Морев, сказал Николай Кораблев.

— Страшное бедствие, — подтвердил Аким Морев. — Так вот, в сельском хозяйстве, в разных областях, через каждые три-четыре года или недород, или неурожай, то есть все рушится. Разве это не бедствие? Бедствие в широком масштабе, Александр Павлович.

— Да, пожалуй, — согласился Пухов.

— Мы с вами недавно на бюро приняли решение сеять в грязь, а тут полил дождь, и решение наше было отброшено. Но ведь может случиться другое: зарядят горячие ветра из пустыни и опустошат наши поля, — произнес Аким Морев.

И чем больше Аким Морев вникал в дела области, особенно в секторе сельского хозяйства, тем все больше и больше, как принято говорить, спускался на грешную землю.

Совсем недавно к нему зашел председатель колхоза из Тубинской поймы. Переступив порог, он начал сразу же извиняться:

— Простите уж. Простите! Не в обком зашел, а сюда: неудобно мне в обком с таким делом. — Он долго разворачивал что-то, тщательно окутанное в чистое полотенце… и наконец выложил на стол две кисти винограда. — Вот! Видите, Аким Петрович. Виноград ведь. А? И сохранился до весны. Видите какой! А? Сам я вывел. Сам! Брат ко мне в гости приезжал из Грузии. В подарок виноград привез. Я косточки сберег и у себя за хатой посадил. Вот он какой. Можно, значит? В газете нашей тоже пишут: «можно», «нужно». Однако никто и ничего не предпринимает. Или с теми же посевами трав. Луга у нас заливные, а травы растут — богом посеянные, дикие то есть, страх какие дикие… сплошной то есть бустыл; этим бустылом стегать кого угодно можно, а кормить — нет.

Бывают ведь такие люди, которых никак не поймешь — что он, как он, чего он. Скажешь ему «да» — он скажет «да», скажешь «нет» — он скажет «нет». Таков был и секретарь обкома по сельскому хозяйству Мордвинов, недавно вернувшийся из длительной командировки: он год доучивался в Академии сельскохозяйственных наук.

— У меня был председатель колхоза из Тубинской поймы и сообщил: «Если нам помогут по-настоящему приложить руки к землям поймы, мы озолотим область». Так это? — спросил Мордвинова Аким Морев.

— Так, — ответил тот.

— Но в пойме полное запустение. Так ведь?

— Так, — снова ответил Мордвинов, выжидательно глядя в глаза первому секретарю обкома.

— А в газете нашей то и дело пишут: в Тубинской пойме надо проделать то-то и то-то.

— То-то и то-то.

— Но ничего не делают?

— Ничего не делают.

— Это черт знает что! — невольно вырвалось у Акима Морева.

— Это черт знает что, — подтвердил Мордвинов.

И опять пришлось вызывать Астафьева и беседовать с ним. Это человек иного склада, нежели Мордвинов. Он не только ученый-агроном, но отличается от многих еще и тем, что не витает в облаках, а в каждом конкретном случае рассуждает применимо к практике.

На вопрос Акима Морева, что надо предпринять в Тубинской пойме, он, усмехаясь, ответил:

— Туда… до вас еще… отдел пропаганды послал десяток людей с докладами о великом плане преобразования природы… и те, выступая перед колхозниками, говорили только о гидроузлах на Волге, на Дону, Днепре, Каме… и особенно почему-то напирали на Большую воду.