Иду на свет - Мария Анатольевна Акулова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дань…
Её вроде как примирительные обращения идут в задницу. Он мотает головой. Просит не «Данькать».
— Что сделать, чтобы всегда было, как в Барсе? Скажи мне, что сделать?
Задает вопрос, а потом следит, как головой мотает Санта.
— Как в Барсе не будет…
Шепчет, выталкивая звуки через сдавленное горло. Ей бесконечно нерационально стыдно за счастье, пережитое в Барсе. Оно навечно будто перечеркнуто мыслями о том, как в это же время маме было сложно.
— А как будет, Сант? Как сейчас? Как сейчас я не хочу…
Каждый новый вопрос Данилы — логичен. И каждый бесконечно ранит.
Он замолкает и смотрит. Санта тоже.
В его глазах — огромная досада. Ему, наверное, сложно было сказать то, что сказал. Но в них же — решительность. Потому что не бросил сгоряча, а долго думал.
Всё то время, что она вела две параллельные жизни. А может просто жила обновленной — своей и маминой, оставив его на обочине.
Как сейчас он не хочет. А иначе она сейчас не может.
— Я не чудовище, я не считаю, что ты не имеешь права переживать о чем бы то ни было кроме наших с тобой отношений. Но Санта… Я не ощущаю, что они для тебя хоть что-то значат… Тебя даже тронуть нельзя…
Данила не столько укоряет, сколько констатирует, а Санту ранит больно. Бьет по совести. У них не было секса ни разу с тех пор, как она узнала о состоянии мамы. Сначала она ссылалась на больную голову, несуществующие месячные и ранние подъемы. Потом необходимость ссылаться на что-то пропала. Данила перестал даже пытаться.
Он за поцелуем тянулся — она уворачивалась.
Коснуться пытался — отпрыгивала.
Превратилась в один сплошной воспаленный нерв. Постоянно думала о том, что будет дальше с Леной. Не могла отвлечься. Ей-богу, не могла.
— Прости…
За это ей тоже стыдно. Тот самый стыд жжет невыносимо. А всё, что получается, это выдавить из себя искреннее извинение. Чтобы получить в ответ делающую невыносимо больно усмешку.
— Твое «прости» всё меняет. Ты права…
После же — комментарий, который заставляет зажмуриться, после чего — отвернуться к окну.
Вздохнуть, обнять себя руками. Разговор не получился. Она в этом виновата сама. Теперь ей только хуже, а Даниле ещё непонятней. Наверное, злее.
И расскажи о маме она вот сейчас — сделает больно. Макнет в дерьмо, хотя он не виноват, что думает так о ней — всю жизнь слишком загадочной.
— Дурацкая была идея…
Санта говорит то ли себе, то ли ему — неясно. Данила хмыкает.
— Не согласиться сложно.
После чего — будто добивает, будя симметричную злость уже в ней.
— А я тебе… Такая… Точно нужна, Данила? — вопрос задается негромко, но хлещет отлично. В этом Данила прав: она всегда умела по больному.
По нему и попала, а потом понимание расползлось по телу липким и противным чувством. Он не знает.
Это говорят глаза. Об этом молчит рот.
Он не знает, точно ли нужна. Он притомился…
— Езжай домой, Сант. Я закончу — приеду, договорим.
Данила вносит вполне рациональное предложение. Приходить в принципе оказалось глупейшей из идей. Но интуиция подсказывает, что дома вечером может получиться не лучше.
Это вызывает саркастичную улыбку уже у Санты.
— Ты мне тут сказать не дал. Что вечером изменится? Или вечером ты уже сам скажешь, а я послушаю?
— Это ты предложила свадьбу перенести. Не я.
Ответ Данилы прозвучал сухо и глухо. Он, как всегда, прав. Он не зря ест свой хлеб. Вывернуть слова против оппонента для хорошего адвоката — не проблема.
— Предложила. А сейчас думаю… — пауза была сделана, чтобы оставить возможность саму же себя тормознуть. Но не сегодня. — Может вообще к херам свадьбу? Мне не до неё.
Даже удовольствие доставило то, как Данила посмотрел. И под закрытыми веками, когда Санта развернулась, направилась к двери, часто моргая, тоже возникало его лицо.
«Ты бьешь людей наотмашь… Мне пора начинать тебя бояться, малыш».
Это чистая правда. Но парадокс в том, что вместе с людьми, наотмашь она бьет себя. Как тупая курица взрывает мосты, отрезая себе доступ к дому.
Пришла к нему за светом, в итоге же захлопнула дверь своими же руками, оставаясь сам на сам с кромешной темнотой.
И куда идти — неясно. Нельзя нести это маме. Нет смысла ждать вечернего разговора.
Ни в чем не виден смысл. И не хочется тоже ничего…
— Санта Петровна!
Её окликает знакомый голос. Где-то сбоку слышен ускоряющийся стук каблуков. В этом коридоре её уже когда-то прихватывали за локоть. И делал это — тот же человек.
Только тогда Аля бесновалась от собственного гнева, а сейчас пытается поймать взгляд. Волнуется будто.
— Ты чего? К Чернову в гости? Поругались? — что-то Альбина определенно читает по лицу Санты. Делает предположения, каждый раз понижая уровень собственного оптимизма. Тоже злит.
— Пусти, пожалуйста. Спешу…
Санта не смотрит в глаза. Пытается вывернуться. Чувствует Алину растерянность. Она силой держать не станет. Но и отпускать не хочет.
— Сант… Всё нормально? — спрашивает абсолютно без бодрого энтузиазма, с которым бежала. В её голосе чувствуется волнение и сострадание. То, что Санте по наивности хотелось бы получить от Данилы. Чтобы он без слов хотя бы немного её прочувствовал.
