Верь мне (СИ) - Jana Konstanta

хватит. Слезы, вопли, обвинения были бы сейчас уместнее. Но она молчала. Молчала, когда обливал ее шампанским, вконец портя дорогущее свадебное платье, прическу и макияж. Молчала, когда, не выдержав его злости, разорвалась жемчужная нить, пока сдирал с нее фату, и белоснежные бусины звонко посыпались на пол. Молчала, когда жалобно, будто зовя на помощь, треснул под его ладонями некогда белоснежный атлас, опадая на залитые вином каменные плиты, обнажая покрытое мурашками тело. Даже когда Макс схватил ее, до боли впившись пальцами в липкую сладкую кожу, и потащил куда-то вглубь подсобки, она молчала — только вдруг вцепилась как кошка в его плечи, прильнула доверчиво, обняла за шею крепко-крепко и уткнулась носом в темные густые его волосы…

Он притащил ее в душевую для работников отеля. Сработали датчики, и струи теплой воды обрушились на них обоих. Макс поставил Лику на пол и стал терпеливо разбирать ее прическу, тут же промывая каждую высвободившуюся прядку. Молча.

— Что ты делаешь? — тихо спросила Лика.

Она пыталась на непроницаемом его лице найти хоть что-то, что разъяснило бы ей, зачем он здесь и что собирается делать — Макс, будто вспомнив, что перед ним живой человек, удостоил Лику взглядом.

— Пытаюсь избавиться от чужого запаха на тебе.

— Дурачок…

Лика поддалась вперед и сама, первая, прильнула к губам парня. Макс опешил, замер на мгновенье, но потом Лика почувствовала, как ладони его по волосам спустились ей на плечи; еще мгновенье — и вдруг, перехватив инициативу, он прижал ее к себе крепко-крепко, как самое дорогое на свете сокровище, как самую любимую женщину после долгой разлуки…

Все, что копилось целый месяц, вылилось сейчас в этот болезненный, но такой необходимый им обоим поцелуй. Он целовал ее грубо, жадно, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть; кусал, злился, утолял свой собственный голод и не замечал, как под напором жестких его губ улыбается Лика, цепляется за промокшую его футболку и плачет, пряча слезы под струями воды.

Она ему никто, она ему — враг. Но он все сильнее, крепче прижимал ее к себе; ладони с ревностью прошлись по ее позвоночнику, спустились ниже, на полоску промокшего кружева… Лика дрожит в его руках. Не кричит, не вырывается — цепляется за его футболку, подставляет личико губам его и дрожит, будто холодно ей. Обнял еще крепче — вдруг, правда, замерзла? Но Лике не холодно — ей просто не верится, что он здесь, пришел за ней.

Мир ее сузился до одного-единственного человека, желанного, любимого, до рук его сильных, крепких, до губ его жадных, требовательных, до шума воды, из-за которого не слышно ей, как там, снаружи, ее уже ищут, зовут… Нет дела до них — есть дело только до него, мокрого, горячего и голодного. И руки сами тянутся стянуть с него чертову футболку — она хочет чувствовать тепло его тела, проводить ладонью по смуглой его коже, царапать, целовать, обнимать и верить, что минута, когда так искренне, так жадно целует ее, наконец настала и больше никогда не закончится. Лика стянула с него мокрую ткань; робко, с опаской провела она ладошкой по его груди, по животу, чувствуя, как напрягается Макс, но не отталкивает — терпит, позволяет, себя самого слушает и ее обнимает.

А ведь им надо уходить. Сейчас. Немедленно. Пока еще никто не понял, что никакой свадьбы уже не будет. Им надо уходить, но как остановиться, оторваться друг от друга, когда от близости молодых разгоряченных тел основательно сносит крышу? Когда поцелуи давно лишились целомудрия, а ласки стали смелее, откровенней? Когда его ладонь опускается ниже, проходится по мокрому кружеву ее белья, проникает под ткань и касается там, где еще ни разу никто ее не касался? Когда от этого смелого, неожиданного прикосновения сжимает Лика ноги, дрожит, цепляется за Макса и чуть прикусывает его плечо, пряча сорвавшийся с губ стон? Когда от близости красивой, желанной девушки, чуть не доставшейся другому, становится тесно в штанах молодого парня, и хочется большего… Немедленно. Сейчас.

Макс резко приподнял Лику и прижал к прохладной стене; он попытался стянуть с нее трусики, поверив, что его не оттолкнут уже, а она… А она вдруг оттолкнула. Тихо, но решительно остановила:

— Макс, нет.

Дурман исчез в то же мгновенье. Как выдрессированная псина, заслышав команду хозяина, Макс опустил Лику на пол и даже чуть отошел, словно очнувшись от безумия и увидев, осознав, что только что позволил себе переступить запретную черту. Да что он себе возомнил? Уголовник… Он же ей не пара. Он здесь, чтоб сорвать проклятую свадьбу. Не для себя, а потому что Арина попросила. А Арине на него плевать — она просто не хочет, чтобы любимая дочь выходила замуж за нелюбимого человека, за того зализанного кренделя в костюме жениха! А на него, Макса, всем наплевать. Все преследуют свои какие-то цели… Вот и Лика. Да, не хочет она эту свадьбу, он видит. Было б иначе, расцарапала б ему уже морду, а не целоваться бы полезла. Но и с ним, Власовым, она быть не собирается. «Нет». Как ушат ледяной воды на разгоряченную его голову. И плевать ей, как жил он этот месяц, как выл, спивался, жалея, что потерял ее. И плевать ей, что только что, когда прижималась к нему, когда целовала, он, может быть, впервые за последние несколько лет осмелился поверить, что кому-то нужен. И плевать ей, что, может быть, она единственная, кто сумел разбудить в нем мужчину, желание, а не прежнюю ненависть к женскому телу. И плевать ей, что сейчас топорщатся его промокшие тонкие штаны, что возбужден до предела, что подобно голодному, годами не жравшему зверю, он смотрит сейчас на нее, растерянную, раздетую, хочет… Но не смеет взять — чужая она, запретная. Не для такого урода как он. Плевать ей.

— Макс…

Тихий голосок так метко, точно проходится по едва ожившему сердцу. Макс примирительно поднял руки и начал отступать.

— Не бойся, Лик, не трону.

— Макс!

Ему не понять, как жутко ей от осознания, что он опять уходит. Ей не понять, какие мысли крутятся в его голове и что он успел себе надумать, но одно она понимает очень хорошо: он уходит, и пропасть между