О Милтоне Эриксоне - Джей

Точно так же, как субъект должен видеть стол, чтобы его не видеть, субъект, получающий метафорическую директиву, дол­жен осознавать аналогию, реагируя на нее бессознательно. На­пример, когда Эриксон говорил, что супругам следует наслаж­даться ужином на двоих, он предполагал, что его рекомендации они отнесут и к сексуальному удовольствию, так как осознают, хотя и бессознательно, это предложение. Все эриксоновские техники рассказывания историй подразумевают коммуникацию через метафору, осознает это “получатель” или нет. Рассказы­вание историй было важной частью эриксоновской терапии, тогда как его коллеги-современники вообще мало говорили во время сеансов, если не считать фраз типа: “Расскажите-ка мне об этом поподробней”. Кто же научил его рассказывать исто­рии?

Подчеркну и другой аспект сотрудничества. Оно заключалось не только в том, что Эриксон давал указание, а субъект его вы­полнял. Обычно он давал директиву, а клиент выполнял ее не дословно, а модифицируя. Конечной целью, как правило дос­тигаемой, было сотрудничество.

На основе изложенного можно сформулировать несколько об­щих положений о “типично эриксоновском”. Он принимал не­прямое взаимодействие с клиентом как указание на проблему; он был готов принять ответственность за то, как изменится кли­ент. Например, на гипнотических демонстрациях субъект-доб­роволец часто давал ему намек о том, какая помощь требуется, и он помогал, причем так, что аудитория об этом и не подозре­вала. Он доверял собственным суждениям о том, что нужно де­лать. Когда он делал внушения, чтобы воздействовать на людей вне осознавания, то предполагал, что побуждает следовать сво­им указаниям бессознательное знание клиента. Он также пред­полагал, что клиент модифицирует его внушение. Некоторые люди боятся самой мысли о том, что терапевт может внушить им свои идеи помимо их сознания. Им следует понять: в данном случае осуществляется гораздо более сложное сотрудничество, чем обычно.

В общем-то, данный вопрос гораздо шире и включает в себя понимание профессии “целителя”. Многим терапевтам нравит­ся посвящать людей в тайны терапевтических теорий. Когда это происходит, клиенты становятся особой элитой, обладающей знаниями по психологии, недоступными широким слоям насе­ления. Противоположным является подход, считающий целью помочь клиенту стать обычным человеком, не обремененным специальными знаниями по психологии. Для Эриксона было типично возвращать людей к норме, не давая им при этом пси­хотерапевтического образования. Эриксон, как правило, счи­тал идеи психотерапии делом терапевта, а не клиента; впрочем, если клиент желал узнать, что происходит, он получал объяс­нения в пределах, не мешающих лечению. Я помню, как он го­ворил, что нормальные мужчины и женщины либо вообще не интересуются своим детством и терапевтическими теориями, либо проявляют к этому очень мало интереса.

Системы и семейная терапия

Эриксон любил повторять, особенно приезжающим к нему моим студентам, что он не семейный терапевт. Тем не менее он проводил терапию с супружескими парами и семьями. Как это объяснить? Эриксон предпочитал не причислять себя ни к геш­тальт-терапевтам, ни к психодинамистам, ни к роджерианцам, ни к экзистенциальным терапевтам, ни к “краткосрочным” те­рапевтам. Он также не называл себя групповым терапевтом. Я думаю, Эриксону не хотелось принадлежать к определенному разряду в терапевтической классификации. Как большинство хороших терапевтов, он стремился максимально расширить сво­боду маневра. А это означало работу с клиентами во всем спек­тре методов и направлений.

Эриксону больше нравилось подходить особо к каждому случаю, нежели следовать определенному методу. Большин­ство современных ему терапевтов старались найти метод, под­ходящий для каждого случая. Эриксон не стремился к этому. Носить ярлык, например, “семейный терапевт” означает или не иметь возможности осуществлять разные интервенции, или быть обвиненным в отступничестве от “школы”. Это также значит оказаться в одном лагере с коллегами, которые могут и не одобрить твои действия. Я сам никогда не хотел назы­ваться семейным терапевтом, потому что подобный ярлык ог­раничивает индивидуальный подход. Очевидно, что любой терапевт средней руки работает именно с семьями и для этого ему вовсе не требуется принадлежать к определенной терапев­тической категории.

Эриксон считал, что терапевт получает от клиента то, что ожидает от него получить. Теория систем основана на идее о са­мокорректирующейся, управляемой системе, которая предотв­ращает изменение. Если муж в изменениях заходит слишком далеко, жена реагирует на это; если жена — реагирует муж. Если они оба слишком далеко заходят, реагируют дети. Эрик­сону не нравилось, когда терапевты не ждали, что клиенты из­менятся, так как их усилия направлены на стабилизацию систе­мы. Он считал любую форму сопротивления важной, потому что терапевт обязан сломить ее хитростью. Но насколько я по­нимаю, он не любил, когда сопротивление встраивалось в тео­рию.

Можно принять академическую позицию и задать вопрос: не лежат ли истоки эриксоновской терапии в семейной терапии? Чтобы на него ответить, необходимо дать определение семейной терапии, а это сделать нелегко. Эриксон обычно работал с се­мьями, но не так, как другие семейные терапевты. Однако это можно сказать и о любом семейном терапевте, так как в семей­ной терапии масса различных школ, каждая из которых работает с семьей по-своему.

Изучая эриксоновскую терапию, я часто расспрашивал его о совместных семейных интервью, бывших в то время новин­кой для психотерапии. Однако он все-таки чаще встречался с членами семьи по отдельности. По сути своей эриксоновская терапия была индивидуальной. Отдельный индивид — вот та единица, с которой он обычно работал. Терапевт всегда дей­ствует в чью-то пользу, и Эриксон считал, что должен дей­ствовать в пользу индивида. Впрочем, он был готов увеличить единицу терапии до двух человек. Это могли быть муж и жена, мать и ребенок или терапевт и клиент. Как правило, он не работал с тремя людьми как с одной проблемной еди­ницей и не мыслил в терминах коалиций, как это делают многие семейные терапевты. Конечно, были исключения, но сейчас я имею в виду его типичные методы.

Например, Эриксон однажды рассказал нам с Джоном Уик- лендом случай с женщиной, имевшей целый букет сексуальных комплексов. Эриксон превратил ее в сексуальную особу и даже убедил ее танцевать обнаженной в спальне. Но с ее мужем Эриксон не работал. Мы спросили, разве его не заботит, что мужу придется реагировать на столь неожиданный сексуальный энтузиазм жены? Мы рассматривали ситуацию с точки зрения систем и предполагали, что у этой пары был контракт о закомп­лексованности жены. Это могло быть ее способом дать мужу возможность избегать сексуальных отношений. Когда она изме­нилась и у нее появились определенные требования к мужу, брак мог оказаться под угрозой разрушения. И разве задача пре­дотвратить эту проблему не входит в обязанности терапевта? Эриксон ответил, что он так не считает. Он сказал, что если муж пассивно принимал закрепощенность своей жены, то и те­перь, когда она изменилась, он пассивно примет изменение. То есть Эриксон, очевидно, не считал, что у проблемы жены была особая функция относительно мужа; он не считал также, что создает треугольник, работая только с женой и пренебрегая мужем. Он работал с женщиной и ее индивидуальными сексу­альными комплексами.